Герланд вышла первой, и хотя Эрик, Альберехт и Мими вылезли не сразу, они отчетливо слышали, как она сказала:
– Привет, дядя, вот и мы. Во сколько отплываем?
Альберехт и Мими сначала подошли к Эрику, а потом все втроем приблизились к Герланд и встали рядом, чуть позади нее.
– У твоего нынешнего друга шикарное авто, ничего не скажешь, – произнес дядя.
Эрик шагнул к окну и протянул дяде руку.
– Значит, вы и есть дядя Герланд? Моя фамилия Лосекат.
– Ничего не скажешь, – повторил дядя, не обращая внимания на протянутую руку Эрика, – шикарное авто. Хорошая вещь.
Теперь Герланд представила дяде своих спутников:
– Это менейр Лосекат, дядя, а это мефрау Лосекат, а вот это менейр Альберехт.
– Всем добрый вечер, – сказал дядя, – добрый вечер.
Мими с Альберехтом в ответ кивнули. У Альберехта пересохло во рту.
– Бежим от фрицев? – спросил дядя.
Он и не подумал подать им руку. Подоконник, на который дядя опирался, был довольно-таки низкий, поэтому одну ногу он держал согнутой, а вторую вытянутой назад. Если бы подоконник вдруг сломался, дядя полетел бы на улицу, как ядро из пушки.
– Может быть, обсудим это в доме, дядя?
– Можешь обсуждать, что хочешь, но мне обсуждать нечего.
– Ну что ты, дядя. Ну пожалуйста. Что-то случилось?
– Сегодня я никуда не поплыву, милочка. Да и завтра тоже. Я уже ученый.
– Но вы не можете бросить нас в беде, – сказал Эрик, – Вы же не хотите, чтобы мы попали в руки немцам?
– Поступайте, как знаете. Я здесь ни при чем. Хоть соловьем заливайся, а я в море не выйду.
– Как это? Вы ведь обещали?
– Я в море не пойду.
Если бы дядю не было видно, можно было бы подумать, что этот высокий гнусавый голос принадлежит какой-нибудь упрямой бой-бабе. Но дядя был отлично виден и непреклонен.
– Ну что вы, – сказал Эрик, – для начала мы отдаем вам эти два автомобиля.
– И что мне с ними делать, когда меня будут есть рыбы на дне моря?
– Не надо так мрачно, – начал Альберехт, – немцы тоже устали от войны, их пока нигде не видно. К тому же у нас есть деньги.
– Вы же вчера обещали, – тихо сказала Герланд; на лице Греты Гарбо появилось каменное выражение. – Неужели вы струсили?
– Наглостью меня не возьмешь, детка, – ответил дядя, – наглых девчонок дядя не любит.
Альберехт вытащил бумажник и достал оттуда три купюры по сотне гульденов, полученные от Бёмера. Снова убрал бумажник в карман, знак того, что не собирается класть деньги обратно.
– Эта война, – сказал дядя, – продлится еще пять лет. Мы с женой не проживем пять лет на триста гульденов.
– Конечно, – сказал его Эрик, – это все понимают.
Эрик сделал шаг вперед и достал из внутреннего кармана толстый конверт.
– Именно поэтому, – продолжал Эрик, – и прошу вас пустить нас в дом, чтобы вы сами пересчитали.
Дядя причмокнул губами и плюнул: коричневая струйка слюны, тонкая и длинная, как нитка, приземлилась на мостовую точно между Эриком и Герланд.
Эрик открыл конверт. Он покраснел до ушей, когда достал толстую стопку банкнот по тысяче гульденов и показал ее дяде.
Дядя не проронил ни слова.
– Здесь двадцать купюр по тысяче гульденов. Все еще мало? – спросил Эрик почти угрожающим тоном.
– Эрик! – воскликнула Мими.
– Дело хорошее, – хмыкнул дядя, – в жизни столько не видал. Веришь?
– Зачем тянуть кота за хвост? Пересчитайте.
Эрик положил левую руку на руку дяди и держал конверт прямо у него перед носом.
– Даже ежели они настоящие, – сказал дядя, – даже если настоящие, то завтра сгодятся только, чтобы зад подтереть.
Эрик, держа конверт в правой руке, на миг обернулся, потом доверительно поставил локоть левой на дядин подоконник.
– Еще у меня есть кое-какое золото, – прошептал он.
Дядя снова сплюнул на мостовую струйку табачной слюны.
Тогда Эрик пожал плечами, пошел к машине, все еще с пачкой банкнот в руке, наклонился к бардачку и вернулся с бутылкой и кожаным футлярчиком в форме стопки. Зажав бутылку под мышкой, достал из футляра набор посеребренных стопочек.
Подойдя к дяде, сказал:
– Давайте еще раз спокойно все обсудим.
Наполнил стопку и предложил дяде.
– Ты поступай, как знаешь, – отказался он, – а я так в рот не беру.
Эрик посмотрел на Мими, потом на Герланд, затем на Альберехта, залпом выпил налитое и вставил стопку в другие.
– Вообще-то очень вкусно.
– Ох, дядя, не валяйте дурака, – воскликнула Герланд, – вы что, заболели?
– Вы человек непоколебимый, – сказал Эрик. – Что вы хотите получить за то, что переправите нас в Англию? Просто скажите.
– Это не угодно Господу Богу, – ответил дядя, – Господь Бог хочет наказать этот народ.
– Но королева-то в Англии, – вставил Альберехт.
– А вот эта девица – вовсе не королева. Эта девица всегда была испорченная.
– Если дело во мне, то я остаюсь здесь! Я останусь здесь, если дело во мне! – закричала Герланд.
Все еще со скрещенными на груди руками дядя встал во весь рост, для чего ему пришлось втянуть голову с улицы в комнату, и теперь продолжал смотреть на них через окно. Его мысли были кристально ясны. Он выжидающе переводил взгляд с одного на другого, и когда никто из стоявших на улице не произнес ни слова, никто из трех спутников Герланд не сказал: «Если она не поедет, то я тоже не поеду», эти люди настолько глубоко пали в глазах непреклонного моралиста, что он молча опустил раму и резко задернул штору.
– Дядя! – заорала Герланд. – Так нечестно!
– Тише, – сказал Эрик и обнял ее, – это все равно не поможет.
Тут к ним обратился человек, уже какое-то время молча стоявший рядом, которого они до сих пор замечали только краешком глаза.
– А баркас-то он свой продал где-то с час назад. За триста тысяч гульденов, дирекции Международного Кредитного банка. Я живу тут рядом. Все знаю. Дали ему бриллиантов на триста тысяч.
– О! – взмолилась Мими. – А вы не знаете кого-нибудь другого, кто может перевезти нас в Англию за двадцать тысяч гульденов и кое-какое золото?
– Если вы дадите мне аванс в тысячу гульденов, – сказал человек, – то я пособлю с поисками, но обещать ничего не могу.
– Мы тоже, – ответил Альберехт и потянул Мими за руку, сделал несколько шагов и обернулся проверить, идут ли они следом. Герланд вырвалась из рук Эрика, побежала назад и начала колотить кулаками в дядино окно.
– Гадкий обманщик! Грязный, подлый врун! Вонючий ханжа! Я тебе еще покажу! Имей в виду! Я напишу анонимку налоговому инспектору. Грязный, подлый надувала! Вот придут фрицы, и тебе достанется! Я все расскажу в гестапо, понял? Про все твои грязные делишки! В гестапо узнаешь, почем фунт лиха, они для тебя придумают что-то новенькое! Мерзавец! Гад!
Стекло издавало такой же звук, как кусок металла в театре за сценой, когда изображают гром, но не разбилось.
О, как больно мне описывать эту сцену, которую устроила Герланд, в ней не было ничего общего ни с одной из сцен, когда-либо сыгранных великой Гретой Гарбо.
Эрик схватил ее за талию.
– Герланд, – закричал Альберехт, – прекрати!
Прожектор с крейсера на секунду осветил домишко дяди, и Герланд, словно испугавшись, что в нее будут стрелять, вырвалась из рук Эрика и убежала прочь. Эрик побежал за ней.
Мими с Альберехтом стояли около «рено». Толпа обтекала их со всех сторон, не замечая. Немного погодя вернулась Герланд, без Эрика. Ее раскрасневшееся лицо опухло, а волосы все время лезли в глаза. Куда подевался Эрик, она не знала.
– Возьми сигарету, – сказала Мими и тоже закурила.
В голову Альберехту лезли горькие мысли. «Откуда Эрик взял столько денег? – спросил черт. – Всего пять дней назад ты просил у него несколько сотен гульденов, и он не мог тебе помочь. А теперь – пожалуйста вам двадцать банкнот по тысяче гульденов, и ведь это далеко не все, готов поспорить».
– Не слушай эту клевету, – сказал я. За пять дней что угодно может произойти. Такой человек, как Эрик, способен за такое время добыть любую сумму из-под земли.
Черт рассмеялся:
– Он бросил тебя здесь, с Мими и Герланд. Они обе надоели ему хуже горькой редьки. Он уплывет в Англию один, вот увидишь.
Они попытались разыскать Эрика в толпе у берега, иногда им казалось, что они видят его, но это всегда оказывался кто-то другой.
Мими начала чертить указательным пальцем линии на пепле, покрывшем «дюзенберг». Альберехт смотрел, что она делает, ожидая, что она что-нибудь напишет, только не знал, что именно, из линий ничего не складывалось. Толпа становилась все более плотной. Они боялись отойти от машин, обсудили, не пойти ли кому-нибудь одному искать Эрика, отказались от этой мысли.
– Эрик же знает, где он нас оставил, – сказал Альберехт, – он наверняка рассчитывает, что здесь мы его и будем ждать.
И меня порадовало это здравое высказывание моего протеже.
Но ничуть не менее меня занимали суровые, но справедливые высказывания дяди Герланд.
Море полно опасностей, всегда, везде. И особенно в такую ночь, как эта, когда нидерландские войска, aus genommen die Truppenin Seeland, уже капитулировали, а другие союзники еще продолжали военные действия. Немцы, которым нидерландская армия теперь не оказывала сопротивления, могли доехать от места дислокации до побережья за полчаса, словно речь идет об увеселительной прогулке.[44]
Установить на побережье пушки. Сбросить с самолетов осветительные ракеты. И с легкостью топить каждый кораблик, который покажется на море.
Я сидел на плече у Альберехта и прислушивался к его сердцебиению. Заглядывал ему в голову и читал его убогие мыслишки, его надежду, которой я не позволю сбыться, что Эрик в последний момент все-таки найдет судно, готовое переправить их в Англию.
Но вот вернулся Эрик. Бутылку и стопочки он где-то потерял.
– Безнадежно, – сказал он, – совершенно безнадежно. Все плавсредства или уже уплыли, или переполнены.