Настроение в русском народе становилось все более угрюмым. Мрачное удовлетворение испытывали лишь те, кто уже давно втайне роптал против режима. Им казалось, что огромная империя сможет исцелиться от своих язв только благодаря внешним потрясениям.
В апреле я снова стала матерью. Моего сына назвали Шимон. От родов я оправилась очень быстро.
В том году весна была необычно жаркой. И к тому же газеты принесли страшную новость, что на театре военных действий и в его окрестностях разразилась холера. Газеты призывали население соблюдать осторожность с едой и питьем.
О холере я сохранила смутное воспоминание детства. Меня охватила паника, и никакие разумные увещевания на меня не действовали. Мысль о холере преследовала меня неотступно, как привидение, стала кошмаром, галлюцинацией, повлияла на мое здоровье. Я бродила по дому как в воду опущенная.
Но судьбе было угодно, чтобы я все-таки близко соприкоснулась с этой страшной болезнью.
В конце мая мы получили приглашение от тетки моего мужа из города Кременчуга. Отправляясь на юг, мы взяли с собой старшую дочку, Лизу. В Кременчуге нас встретили очень радушно. На четвертый день нашего пребывания в доме тетки собрались родственники и знакомые, чтобы познакомиться с новой невесткой, то есть со мной. Было очень весело, мы провели время самым приятным образом. На следующее утро тетка вошла к нам в спальню с сообщением, что холера уже добралась до Кременчуга. Некоторых участников вчерашней веселой вечеринки, сказала она со слезами на глазах, уже нет среди живых. Я пришла в ужас. Мы собрали вещи и через несколько часов, печальные и глубоко потрясенные, покинули город.
На первой же почтовой станции нас не пустили в зал ожидания. Оттуда слышались стоны и крики корчившихся в судорогах холерных больных. Так что нам пришлось ночевать под открытым небом. Июньская ночь была теплой и короткой, уже в два часа после полуночи начало светать. Но нам эта ночь показалась вечностью. Ужас и растерянность еще больше возросли, когда я услышала, как Лизонька, моя дочь, жалуется на боли в животе. Дрожащими руками я давала ребенку лекарства, которые тетка сунула нам в дорогу. За бешеные деньги мы раздобыли у крестьян немного теплой воды, и я приготовила девочке мятный чай. С замирающим сердцем мы ожидали наступления дня. Наконец подали лошадей, и мы продолжили путь. Девочке стало лучше, боли прекратились, а к вечеру, когда мы вернулись домой, дочка уже совсем поправилась.
В Любани мы узнали, что холера свирепствует и здесь. Пришел врач и прописал строгую диету. В тот же вечер, сразу после ужина, заболела сестра. Я чуть не сошла с ума от страха, свалилась без памяти, и меня уложили в постель. Сестра выздоровела, но ее ребеночек, которого она кормила грудью, заразился и умер через день в страшных корчах.
Холера надвигалась из Севастополя, стремительно распространяясь по всей России. Ее жертвами пали тысячи людей, в том числе наши родные и знакомые.
И неудивительно. При тогдашнем состоянии гигиены, при полном отсутствии всяких мер предосторожности ничего другого и нельзя было ожидать. Какими же благоприятными должны были быть условия распространения холеры в пятидесятых годах прошлого века, если даже сейчас, в 1908 году, холера свирепствует все лето, всю осень и чуть ли не всю зиму, и ее жертвы, словно мухи, падают замертво прямо на улицах. И все-таки между двумя эпидемиями прошло полстолетия, а за это время европейская культура достигла значительных успехов в области гигиены. Но между Западной Европой и Россией проведена строгая граница, и прогресс попадает в Россию только контрабандным путем. В Санкт-Петербурге по сей день отсутствует канализация, и народ не верит в существование каких-то там маленьких вредных микробов, совершенно незаметных в прозрачной воде.
Любопытно, что среди евреев эпидемия распространилась намного меньше, чем среди нееврейского населения. Жизнь еврейства, регулируемая заповедями, была проще, а частые ритуальные омовения и пищевые запреты в общем-то отвечали многим требованиям гигиены.
Сама я ужасно страдала, слабела и целыми днями апатично лежала в постели. События последнего времени слишком сильно повлияли на мою психику.
Наступил июль. Наконец-то моя сестра получила известие о приезде ее мужа. Ожидание внесло проблеск радости в нашу печальную жизнь. И пока зять, Авраам Зак, гостил у нас в доме, его веселый, бодрый нрав помог мне справиться с хандрой, и я вздохнула свободнее. Во время его десятидневного пребывания мы вернулись к нормальной старой жизни. Он уехал, полный радужных надежд на улучшение своего материального положения. И вместе с ним радость снова покинула наш дом. Я снова впала в меланхолию. Сестра осталась у нас. День за днем, неделю за неделей она ждала от него вестей, невыразимо страдая, опасаясь самого худшего, теряя и вновь обретая надежду. Но Бог милосерд. Чем больше нужда, тем ближе помощь. Пришло долгожданное письмо. Оно было адресовано на мое имя. Одно послание предназначалось мне, другое — сестре. Зять сообщал о счастливом повороте в делах, который позволит ему наконец забрать к себе жену. Радость наша не знала границ. Мы целый день шумно ликовали, сестра проливала слезы умиления и благодарности, я помогала ей собрать вещи, и вскоре она была уже готова к отъезду. Мы с мужем проводили ее до Полтавы, где помогли ей купить элегантную карету с тремя хорошими лошадьми, нанять кучера и еврейскую кухарку и отправиться дальше.
Надежды моего зятя осуществились. Он стал богатым человеком. Это был один из тех крутых поворотов судьбы, которые принес с собой 1855 год. В этот военный год капризная дама-незнакомка по имени Фортуна начала вращать колесо человеческих судеб в России в более быстром темпе, так что один мощный поворот возносил наверх то, что было внизу, и опускал вниз то, что пребывало наверху.
Гений моего зятя вел его все время вверх, вера в свои силы порождала настойчивость, настойчивость приводила к успеху. Да и время было благоприятное. На трон взошел Александр Второй. Началась новая эра. Способные и честные люди могли теперь применять свои способности по всей России.
Мы оставались в Любани до 1859 года. В этом году три крупных откупщика — дед и отец моего мужа и господин Кранцфельд — получили концессию на акциз винокурения в Ковенской губернии. Мужу предложили высокий пост управляющего конторой в этом предприятии.
Для нас снова зазвучала дорожная песня. Ликвидировав дело в Любани, мы собрали свои пожитки и отправились в Ковно.
Но прежде чем рассказывать о дальнейших перипетиях своей биографии, я хочу еще раз напомнить, что 1855 год был началом новой эпохи не только для России в целом, но и для евреев. Это был год восшествия на престол Александра Второго.
Александр Второй
И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. Взошло золотое солнце и своими согревающими лучами пробудило все скрытые до поры семена жизни. В 1855 году на трон взошел Александр Второй. Этот благородный и проницательный правитель приводит на память изречения царского псалмопевца (Пс. 112:7–8, 117:22):
«Из праха поднимает бедного, из брения возвышает нищего, чтобы посадить его с князьями, с князьями народа его.
Камень, который отвергли строители, соделался главою угла».
Александр Второй на самом деле осуществил эти слова, освободив из крепостной зависимости шестьдесят миллионов крестьян. И он же ослабил самые тяжкие оковы, от которых страдали мы, евреи. Он открыл нам двери своих резиденций, и целые толпы еврейских юношей устремились в столицы, чтобы утолить свою жажду западноевропейского образования.
В эту блестящую эпоху снова пробудился и обрел новые силы закабаленный дух евреев. Теперь еврей принимал участие в радостном оживлении великого народа, в подъеме искусств и ремесел, в развитии наук, внося свою лепту в духовное богатство страны. Со времени реформы еврейской школы сороковых годов прошло всего два десятилетия, а результаты ее уже сказались. Уже появился целый ряд еврейских профессоров, врачей, инженеров, писателей, музыкантов, скульпторов, добившихся признания за границей и делавших честь своей стране.
За эмансипацию евреев в России в 1856–1858 годах энергично выступали генерал-губернатор Новороссии и Бессарабии граф Александр Строганов[301] и генерал-губернатор Крыма граф Воронцов[302].
В те счастливые времена даже разрабатывались планы равноправия евреев.
В ответе на запрос комиссии по еврейскому вопросу под председательством графа Киселева[303] они выразили свое мнение так:
«Даже если евреи и могут оказать дурное влияние на коренное население, все же нецелесообразно сосредотачивать их в одной небольшой области на северо-западе России. По нашему суждению и опыту, было бы разумнее и безопаснее распределить эти несколько миллионов евреев России по всей империи.
Мы склоняемся к мысли, что наше население могло бы научиться у евреев кое-чему хорошему, например умению торговать, воздержанию от пьянства и умеренности в еде. По нашему мнению, несправедливо лишать этот древнейший в истории народ всех прав, которыми обладает местное население, и в то же время требовать исполнения всех повинностей, а также предоставления денег и человеческого материала для защиты и укрепления страны против врагов. Не строгостью можно и должно устранять с дороги изъяны всякого народа. Желательно прежде, подобно западноевропейским странам, предоставить евреям равноправие, тогда их якобы аморальная натура может исправиться. Освобождение от гнета и нищеты поможет в этом скорее, чем все репрессивные меры. Евреи лишены доступа ко всем высшим должностям в стране, а потому в силу необходимости должны браться за торговлю, а иной раз и прибегать к обману. Но никто не может отрицать, что они прилежны, талантливы, тверды в своей старой религиозной вере». Комиссия ответила, что в западноевропейских странах евреев намного меньше, чем в России, и к тому же они более образованы. А в России имеется еще много трудностей в при