“Только на еврейской почве и среди подлинной еврейской культуры может свободно развиваться еврейское творчество и — после многовекового перерыва — вновь создаться еврейское музыкальное искусство”[86].
В 1936 г. в газетах “Ха — арец” (18.09.36) и “Давар” (19.09.36) публикуется объявление Шора о записи желающих в Институт музыкального образования и воспитания; в то же время выходит брошюра института с перечнем курсов, лекций и условий обучения. Программа обучения составлена подобно университетской: первый уровень обучения (3 года), второй уровень (диплом), третий уровень — для желающих совершенствоваться далее.
Поле деятельности института видится Шору теперь несколько иначе, чем в 20‑е годы: акцент делать не на просветительской работе среди взрослых, а на “воспитании подрастающего поколения”, но задача института неизменна: “Школы Палестины главное внимание обращают на изучение игры на разных инструментах, а между тем центр тяжести должен быть в изучении музыки. […] Такая академия музыки является насущной потребностью”[87].
При институте были созданы общеобразовательные музыкальные курсы: по истории и теории музыки, по изучению музыкальной литературы. Институт ставил перед собой не только чисто практические задачи; в его планы входило создать одно общее учреждение, авторитетное в глазах всех музыкальных деятелей, контролирующее музыкальную жизнь страны и способное объединить разрозненные силы всех музыкальных школ, дабы восполнить пробелы в отдельных музыкальных образовательных программах. За время существования института Шору пришлось решить и ряд практических задач: создать нотный фонд, заказать книги для музыкальной библиотеки, выписать музыкальные инструменты. К деятельности института можно причислить и попытки Шора создать фонд стипендий для поддержки молодых талантливых музыкантов по типу того, который был при Бетховенской студии.
Появилась возможность занять музыкантов, обеспечив их жалованьем. При институте была создана и музыкальная школа. Известны имена некоторых учеников Шора: талантливая пианистка Шуламит Шафир, Рут Каценельсон, Захава Идельзак, Софи Кремер, Това Бородецки. Занятия с учениками велись на частных квартирах. У института не было своего помещения, почтовым адресом института был домашний адрес Шора (ул. Пинскер, 8); запись в институт и музыкальную школу проводилась на его квартире.
Институт, задуманный как научно — просветительское учреждение, функционировал до 1942 г. (года смерти Шора), то сворачивая, то активизируя свою работу. Основной причиной нерегулярной деятельности института была его слабая материальная база. Не имея государственной поддержки, он не смог существовать на средства, поступающие от работы музыкальной школы, равно как и на деньги, добытые хлопотами одного Шора. Трудности института в конце 30‑х начале 40‑х годов усугубили напряженные предвоенные и военные годы, а также почтенный возраст и болезнь его руководителя.
Музыкальная школа оказалась более жизнестойкой, чем институт. В 1943 г., продолжая дело отца, ею руководил Евсей Шор, по его инициативе ей было присвоено имя Д. С. Шора. Но, несмотря на титанические усилия, 1943 г. явился последним, когда была объявлена запись в музыкальную школу (опять же по адресу: ул. Пинскер, 8). С 1949 г. Е. Шор начинает хлопотать о возрождении института в том виде, в котором его оставил отец. Он ведет переписку с “Керен ха-Ясод” и Львом Шенкарем, к тому времени занимавшим высокий пост в Гистадруте, в надежде получить финансовую помощь для строительства Института музыкального образования и воспитания в Холоне. Институт, обосновавшись на ул. Соколов, начинает работать в начале 50‑х годов, представляя собой учреждение с довольно твердой материальной базой, с более или менее постоянным преподавательским составом, организующее ученические концерты, симпозиумы, фестивали, отмечающее свои юбилеи. Во главе института вплоть до 1974 г. стоит Евсей Шор 136. После его смерти и до 1980 г. временным директором становиться его жена Надежда Рафаиловна. В эти же годы институт теряет свой прежний статус, постепенно превращаясь в обычную музыкальную школу, которая существует и по сей день по прежнему адресу института: Холон, ул. Соколов, 85.
В истории музыкального развития Эрец — Исраэль вклад Давида Шора оставил неизгладимый след. Именно здесь, в стране, которой он посвятил вторую половину своей жизни, наиболее полно реализовалось присущее ему культурное “миссионерство”, лежавшее в основе идеи музыкального воспитания. В своей жизни он во многом осуществил искомый им синтез родной и чужой культур, и не только как талантливый музыкант и педагог, но и как гуманист, последовательно воплощавший на практике свои человеколюбивые идеи.
Глава 1. Что случилось в ноябре 1917‑го, когда большевики только заняли Москву
Неожиданно для себя самого, для близких родных и знакомых, я тяжко заболел. Болезнь приняла столь серьезный характер, что смерть казалась неизбежной, но благодаря искусству прекрасных врачей, тщательному заботливому уходу и здоровому организму я был возвращен к жизни цел и невредим, не подозревая о грозящей мне опасности. Я был спокоен с первых же дней болезни, вокруг меня воцарилась какая — то тишина. Душевный покой ничем не нарушался. Мысль и чувства витали на какой — то высоте, откуда все казалось далеким, сказалось ли в этом влияние наркоза, или это было результатом душевных переживаний перед болезнью, но все получило какое — то особенное значение. Житейское отступило перед чем — то более важным, и сама болезнь казалась благодатной и нужной. С какой- то необычайной легкостью душа возносилась точно на крыльях в высшие сферы. Все существо мое преисполнено было признательности и любовной благодарностью ко всем, окружающим меня. Я употреблял огромные усилия, чтобы скрыть причиняемые мне страдания или перевязках, не желая огорчать врачей и близких. Я старался по возможности быть кротким и нетребовательным, поскольку это было возможным. Бессознательно перед лицом смерти весь внутренний мир мой повышался. Я в полном смысле слова переживал очищающее действие страдания. Самое опасное и грозное время болезни было для меня временем исключительных переживаний. Я жил в каком — то особом мире. Если это потусторонний мир, то как же он прекрасен! Мысль о смерти не приходила мне в голову, и я только думал о том, как бы сохранить то душевное состояние, которое меня охватило.
Задолго до болезни какое — то внутреннее недовольство меня постоянно грызло, но особенно обострилось оно за последнее время, когда всеобщее благоволение друг к другу мартовских [февр.][88][89]' дней сменилось усиленной классовой рознью и, наконец, ужасами октябрьских дней. Политический вихрь, способный с такой легкостью, точно пыль, смести веками накопленные [культурные] богатства, обнаруживший столько жестокости и злобы в человеческом сердце, сводил как бы на нет всю деятельность искусств и наук. Вывод напрашивался сам собой: вина не в науках и искусствах, а в нас, их представителях, недостаточно сеявших блага в широкие массы, [и в тех условиях, кот. этому мешали]. Отсюда, возможно, и то внутреннее недовольство, не дававшее покоя. Ни артистическая, ни педагогическая деятельность не удовлетворяли, хотелось чего — то иного и большего. А между тем как безгранично] [прекрасна] и, я сказал бы, свята деятельность артиста, что может быть выше и прекраснее проповеди красоты? Какое высокое удовлетворение испытываешь, когда через тебя раскрываются слушателю дивные красоты произведений лучших творцов музыки. Не менее прекрасна и скромная педагогическая деятельность, когда при более близком общении юные сердца чутко воспринимают тонкости и красоты искусства, раскрываются для всего доброго и прекрасного. Тысячу раз благословляю я провидение, направившее меня на этот путь, и как он ни тернист и ни труден, я никогда не променял бы его ни на какой другой.
Внутреннее недовольство мое и было отражением сознания несоответствия высоты нашего призвания с тем, как оно осуществляется в действительности. “Артист”, “учитель” в эти слова вкладывают так много содержания, и как редко они бывают заслуженными. Ни в одной области человеческой деятельности дух [его] не поднимается на такую высоту, как в области искусства. Здесь, в своем творчестве, человек запечатлевает лучшие стремления и чувства, из всех искусств музыка выделяется своим особенным воздействием на человеческую душу[90]. Более всех других обладает она силой глубоко трогать и владеет такими тонкими оттенками чувства, которые не поддаются никакому другому способу выражения. И так как музыкальное настроение имеет свойство передаваться слушателю, то, воспринимая “лучшие образцы”, изображающие высокие стремления человеческой души, мы этим самым развиваем и укрепляем наш дух. Но в то время, как художники — творцы всех других искусств обращаются непосредственно к душе человека, композитор нуждается в посреднике. Артист — исполнитель — вот кто является посредником между творцом музыки и слушателем. Музыкальное произведение только тогда достигает цели, когда художник — артист раскрывает перед слушателем все его красоты. Если музыкальная одаренность исполнителя должна быть равноценной композиторской, то не менее богатым должен быть и внутренний мир артиста. Музыкальное искусство является своего рода религией в самом широком и глубоком смысле этого слова. Как и всякое искусство, музыка отражает жизнь. Все чувства находят себе в ней отражение, от первого звука, выражавшего ощущения первобытного человека, до Девятой симфонии Бетховена, являющейся продуктом высшего развития душевной жизни. Мы видим одну непрерывную эволюцию музыкального искусства. Сопровождая богослужение всех народов древности, музыка совершенствовалась по мере возвышения самого культа. Много веков понадобилось, однако, для появления настоящих художников — творцов музыки. Но достаточно упомянуть имена Палестрины, Баха и Генделя, чтобы убедиться, какую глубину, силу и смелость приобрела душа человека и как высоко вознесла ее простая чистая глубокая вера. Богатая духовная жизнь Европы нашла себе могучее отражение в музыке. Новое время принесло и новые требования искусству. Особенно европейская цивилизация к этому времени выразилась в необычайном развитии наук. Начиная с 14‑го, 15‑го веков происходит постоянное столкновение между установленными религиозными догматами и открытиями человеческого ума. По мере распространения знаний и просвещения наука все более и более освобождается от оков церкви. И к 18‑му веку мы видим ее пышный расцвет. Изучение природы человека расширяло ум и обогащало душевный мир. Музыка, отражая мир человека, шла навстречу новому течению. Ее средства выражения обогащались и утончались. Сначала робко, а затем все смелее, глубже и шире отражается в ней жизнь человеческая. Одновременно у разных народов появляются выдающиеся композиторы, которые двигают искусство вперед. Инструментальная музыка является на смену вокальной, средства ее гораздо шире, она не стеснена объемом живого голоса. В ее распоряжении громадное количество звуков. Оркестр, соединив разные инструменты, создает небывалое богатство звуковых красок. Фортепиано заменяет клавесин. Сын старого Баха, Ф. Э. Бах, Иосиф Гайдн, Вольфганг Моцарт дают дивные образцы во всех областях инструментальной музыки и являются великими предшественниками величайшего композитора Людвига ван Бетховена. Если могучие волны общественного движения выносили на поверхность то или иное замечательное явление в области искусства и каждая эпоха исключительных и сильных переживаний находила себе отражение в музыке, то в свою очередь гений нередко опережал свое время и надолго влиял на последующее поколение, являясь одновременно и результатом