[29] то самое, по поводу которого он писал Сестию:
«Теперь я настолько опутан долгами, дорогой Сестий, что охотно вступил бы в какой-нибудь заговор, если бы меня удостоили принять в него!»[30]
Перед этим храмом Цицерона ждали его друзья.
Туллия и Теренция стояли на ступенях храма и словно говорили римскому народу:
— Как видите, у человека, которому вы устроили такой триумф, нет более ни в Риме, ни во всей Италии угла, где приклонить голову.
Народ понял их, разразился аплодисментами и, дав Цицерону время обнять жену и дочь, продолжил тянуть его за собой к Форуму.
Вместо того чтобы наряду со всеми сопровождать Цицерона, мы с отцом прошли вдоль фасада Большого цирка с той стороны, где теперь находится хранилище воды. Подойдя к его краю, обращенному к Тибру, мы повернули у Мшистого родника вправо, срезали угол Бычьего форума, прошли между ним и храмом Юпитера Статора и двинулись по Этрусской улице, оставив по левую руку храм Вертумна, и в итоге, поскольку сами мы шли по улицам почти пустынным, в то время как Цицерон двигался по улицам, запруженным зеваками, нам удалось прийти на Форум почти за час до него и встать у подножия преторского судилища, перед которым проходит Священная дорога, в надежде увидеть прославленного оратора снова в тот момент, когда он будет пересекать Форум, чтобы подняться к Капитолию.
Звучавшие все ближе ликующие крики и, словно зыбь хлебного поля на ветру, колыхание тучи зрителей на кровлях домов и ступенях храмов дали нам знать о приближении героя дня.
На Форуме скопление людей было настолько велико, что пришлось прибегнуть к помощи ликторов, чтобы расчистить проход до Капитолия.
Два или три раза Цицерона едва не задавили.
Хотя такая гибель для него была бы лучше, чем смерть от руки центуриона Геренния на пути в Кайету, ведь тогда Фульвия не колола бы ему язык золотой иглой и Антоний не приколотил бы его отрубленные руки к рострам.
К тому же, кто знает, не является ли несправедливое изгнание наилучшим итогом прекрасно прожитой жизни? Одни лишь боги держат в своих руках людские судьбы.
VII
Съестные продукты начинают дорожать. — По требованию Цицерона продовольственное снабжение Рима поручают Помпею. — Он ставит условия. — Они приняты сенатом. — Цицерон получает денежное возмещение за свои разрушенные дома. — У богини Свободы отнимают собственность. — Новые смуты, затеянные Клодием. — Клодий поджигает дом Квинта. — Он терпит поражение от Анния Милона. — Он скрывается. — Колики Цицерона.
Покончим поскорее с этой гнусной историей, в центре которой стоял Клодий.
В течение нескольких дней, последовавших за возвращением Цицерона в Рим, съестные продукты значительно подорожали.
Клодий воспользовался этим подорожанием, отяготившим положение бедняков, как предлогом для смут. Сенат, видевший в подобных смутах их подспудную цель, объявил свои заседания непрерывными.
Возвращение Цицерона, ставшее прежде всего заслугой Помпея, вновь вывело Помпея на свет. Помпей, забытый потому, что забылся сам, в ходе этого триумфального шествия был вторым героем дня.
Цицерону стали шептать на ушко, что, дабы отблагодарить Помпея, он должен потребовать для Помпея руководства продовольственным снабжением города.
Должность городского куратора была одновременно доходным местом и высоким политическим постом.
В тот момент, когда Цицерон снова занял в сенате то место, какое он занимал там прежде, со всех сторон послышались голоса:
— Помпея! Помпея! Помпея!
Цицерон знал, что это означает.
Он поднялся и потребовал слова.
Все так давно не слышали этого выразительного голоса, которому благодаря усилиям опытного оратора удалось сделаться одновременно мелодичным, что тишина воцарилась словно по волшебству.
Цицерон говорил долго и говорил хорошо.
По его предложению было принято сенатское постановление, призывавшее Помпея взять на себя руководство продовольственным снабжением. Зачитанное народу, это постановление было встречено всеобщими аплодисментами.
Помпей принял новое назначение, однако заставил себя упрашивать, что позволило ему выдвинуть определенные условия.
Он брался обеспечивать Рим продовольствием, но хотел иметь пятнадцать легатов.
Первым из этих пятнадцати легатов должен был стать Цицерон.
Он хотел, чтобы руководство продовольственным снабжением было предоставлено ему сроком на пять лет и на всей земле.
Такие полномочия были ему предоставлены. Все полагали, что этим он и ограничится, как вдруг Мессий, один из его ставленников, попросил слова и предложил предоставить Помпею еще и право распоряжаться всеми денежными средствами государства, командование флотом и войсками и власть над теми, кто управлял провинциями.
Цицерон покачал головой: он видел, к чему все шло. Попросту это означало предоставить Помпею диктатуру, и Цицерон страшился столь огромных властных полномочий, отданных в руки одного-единственного человека, в руки того, кого он с некоторого времени стал называть человеком, сидящим сразу на двух стульях.
Однако все эти предложения были восторженно приняты. Страх, испытываемый сенаторами перед Клодием, заставил их отдать Помпею не только Рим, но и Италию, не только Италию, но и наши провинции связанными по рукам и ногам.
Политическим собраниям присуще неумение останавливаться на спуске.
На третий день все снова занялись Цицероном. После своего возвращения в Рим он вместе с женой, дочерью и сыном жил у Гортензия.
Речь шла не о том, чтобы вернуть Цицерону его дома, ибо, как уже говорилось, они были снесены, а о том, чтобы вернуть ему земельные участки и предоставить денежное возмещение за разрушенные здания.
Однако в связи с этим возникла серьезная проблема.
На месте его дома в Риме, как уже говорилось, был возведен храм Свободы.
Речь шла о том, чтобы не совершить кощунства, отбирая собственность у богини.
Правда, она была настолько больна, что, по правде сказать, дело шло скорее к погребению, чем к лишению собственности.
Дело было передано понтификам.
Они собрались и после долгого обсуждения постановили следующее:
«Если тот, кто говорит, что он освятил земельный участок, действовал не в силу общественного предписания и не был лично уполномочен на это распоряжением, вытекающим из какого-либо закона или решения плебесцита, то возврат участка может быть осуществлен без нанесения ущерба религии».
Различие это, возможно, было почти неуловимым, но ведь не зря же они являлись понтификами.
Клодий взял слово и начал настаивать, что, в согласии с заключением совета жрецов, дом не может быть возвращен Цицерону, ибо, поскольку Цицерон был изгнан, он, Клодий, как народный трибун имел полное право сделать то, что он сделал.
Но счастливые дни Клодия миновали; было решено вернуть Цицерону если и не дом, то хотя бы землю, на которой этот дом стоял, и в качестве возмещения убытков предоставить ему два миллиона сестерциев.
Это что касается его дома в Риме.
Затем открылись прения по поводу его домов в Тускуле и Формиях.
За свой дом в Тускуле он получил пятьсот тысяч сестерциев.
За дом в Формиях — двести тысяч.
Цицерон счел, что это крайне мало. Многие придерживались того же мнения.
Тем не менее Клодий потерпел поражение.
Цицерон совершил жертвоприношения, дабы богиня Свободы не восприняла с обидой разрушение своего храма, и дал каменщикам приказ приняться за работу.
Храм был снесен, и из земли начали выступать фундаменты нового дома.
В четвертый день до ноябрьских ид, в то время, когда я полдничал в доме отца, мы услышали громкие крики и увидели охваченные сильным волнением людские толпы.
Происходившее на улице подстегнуло мое любопытство. Я уже готов был бежать вместе со всеми, однако отец, вместо того чтобы отпустить меня, схватил меня за руку и ограничился тем, что послал одного из наших слуг осведомиться, что там происходит.
Слуга вернулся через час и сообщил, что это Клодий во главе шайки бродяг, всегда ходивших следом за ним, напал на каменщиков и каменотесов, занятых восстановлением дома его врага.
Подвергшись внезапной атаке и не понимая, в чем дело, рабочие покинули место работ.
Ободренные этим успехом, Клодий и его приспешники наполнили камнями свои плащи и двинулись брать в осаду дом Квинта Цицерона.
Через несколько минут до нас донеслись крики: «Пожар!»
Это полыхал дом Квинта.
Люди толпой ринулись к дому Помпея: только он мог успокоить этот беспорядок; к несчастью, еще накануне Помпей покинул Рим, отправившись закупать хлеб.
Было очевидно, что Клодий дожидался его отъезда, чтобы возобновить боевые действия.
В третий день до ноябрьских ид в Риме вспыхнуло новое волнение.
В тот момент, когда Цицерон в окружении своих клиентов и свиты, состоявшей из всадников, которые не покидали его ни на минуту, спускался по Священной дороге, Клодий напал на него, ведя за собой шайку оборванцев, вооруженных мечами и дубинами; те, у кого не было ни дубин, ни мечей, удовольствовались камнями.
Цицерон не был рожден для такого рода сражений; он отступил и, обнаружив, к счастью для себя, что дверь в дом Теттия открыта, с частью своей свиты укрылся в его вестибюле.
Там они устроили баррикаду, а тем временем слухи о нападении распространились по городу, сбежались друзья Цицерона, и Клодия в итоге прогнали.
Этот боевой успех, в котором никакой личной заслуги оратора не было, преисполнил его величайшей гордостью.
— Можно было приказать убить его, — сказал он, — но я предпочитаю лечить диетой: хирургия внушает мне отвращение.
Позднее мы увидим, что он все же дошел до хирургии, и сведем знакомство с тем суровым хирургом, которого мы уже видели мельком и которого зовут Анний Милон.