Так что Анний Милон был предан суду, обвиненный одновременно в насильственных действиях и в незаконном домогательстве.
Естественно, своим защитником он выбрал Цицерона.
Третий день до апрельских ид тоже стал для меня неучебным днем, поскольку мой бедный отец повел меня на Форум, дабы я был свидетелем победы Цицерона, его героя.
С утра этого дня, в который должны были состояться судебные прения, все таверны в Риме были закрыты.
Мы с великим трудом пробились сквозь военное оцепление, которое Помпей разместил вокруг Форума.
Впрочем, в глаза бросалось лишь сияние лат и мечей; более двух тысяч солдат окружили судейское возвышение и расположились на ступенях храмов.
Что же касается самого Помпея, то он в окружении отборной гвардии стоял под перистилем храма Сатурна.
Милон хорошо знал своего друга Цицерона. Ему было известно, что тот не особенно храбр.
Накануне толпа осыпала Цицерона оскорблениями, его называли разбойником и наемным убийцей; договорились до того, будто это он посоветовал совершить убийство.
Милон не хотел, чтобы подобная сцена повторилась в тот день, когда его защитник нуждался в полнейшем присутствии духа.
И потому он распорядился доставить его на Форум в закрытых носилках.
Правда, когда Цицерон вышел из них и внезапно увидел себя окруженным людьми с оружием в руках, эти военные приготовления испугали его куда больше, чем если бы он привыкал к их виду постепенно.
Когда обвинители закончили свои выступления, настал его черед говорить.
Цицерон поднялся, подождал несколько минут, пока шум, последовавший за речами его противников, не стих; провел рукой по лбу, тяжело вздохнул, желая смягчить судей; окинул печальным и умоляющим взглядом толпу, хрустнул пальцами и, наконец, явно охваченный неистовым волнением, дрожащим голосом начал свою речь.
Возможно все это, вплоть до дрожащего голоса, было умело разыгранной комедией, однако при первых же произнесенных им словах приверженцы Клодия прервали оратора злобными воплями, смешанными с угрозами.
Угрозы оказали действие.
Между тем Помпей, поклявшийся до конца быть беспристрастным, приказал прогнать смутьянов с Форума, нанося им удары мечом плашмя; однако, поскольку эти смутьяны стали оскорблять солдат, которые их вытесняли, те, вместо того чтобы придерживаться указаний Помпея, то есть бить мечом лишь плашмя, принялись наносить рубящие и даже колющие удары. Возможно, это была сила привычки, но в итоге раздались подлинные крики боли. Семь или восемь человек были ранены, а двое убиты.
Цицерон подумал о том, что может случиться с ним на обратном пути, и мысль эта сильно встревожила его.
Он возобновил свою речь, однако удар ему был нанесен; тщетно друзья Милона аплодировали ему и кричали: «Хорошо! Очень хорошо!» — речь его оставалась слабой, вялой, а местами просто невнятной.
Короче, это был страшный провал.
Но что поразило меня во время этого суда, так это спокойствие и уверенность обвиняемого. На вид ему было от сорока до сорока пяти лет. Это был человек с чрезвычайно резкими чертами лица, наделявшими его всеми признаками решительности. Вместо того чтобы унижаться перед народом и выглядеть просителем в глазах судей, вместо того чтобы в знак смирения отрастить бороду, волосы и облачиться траурную одежду, он, видимо, уделил своей внешности и своему наряду больше внимания, чем обычно, сильно отличаясь в этом отношении от своих друзей, подчинившихся принятым условностям.
Все то время, пока Цицерон говорил, Милон неотрывно смотрел на него и в его взгляде было больше жалости к адвокату, чем страха за него.
Наконец, Цицерон закончил свою речь; он сам ощущал ее слабость и укоротил ее.
Затем членам суда раздали небольшие вощеные таблички из самшита, шириной в четыре пальца. Каждый из судей должен был написать на них начальную букву своего решения:
либо А — «absolvo»,[33] либо С — «condemno»,[34] либо N и L — «non liquet».[35]
Голосуя, все эти судьи старались скрыть от чужих глаз надпись на табличке, ибо в равной мере было опасно голосовать как в пользу обвиняемого, так и против него. Лишь один из них, уже лысый, хотя и в расцвете сил, с крючковатым носом, с живыми глазами и резко очерченным подбородком, облаченный в более чем простую одежду, во всеуслышание проголосовал за оправдание.
Я услышал, как вокруг меня все стали шептать:
— Катон! Катон! Катон!
— Гляди хорошенько, — сказал мне отец, — ибо, возможно, ты видишь сейчас перед собой единственного честного человека во всем Риме.
Я вгляделся в Катона и прекрасно помню его, хотя видел его тогда в первый и последний раз.
Позднее, в Афинах, я завязал дружбу с его сыном.
Подсчитали голоса.
На тринадцати табличках стояла буква А.
На тридцати восьми — буква С.
Раз так, то на таблички с буквами N и L можно было уже не обращать внимания.
Квестор поднялся и, в знак скорби сорвав с себя тогу, с печальным и торжественным видом произнес среди гробовой тишины:
— Посему Анний Милон заслуживает изгнания, а его имущество должно быть продано; в соответствии с этим мы постановляем лишить его воды и огня.
Это была формулировка приговора, обрекающего человека на изгнание.
Решение суда было встречено бешеными рукоплесканиями; как мы уже говорили, то было самое тяжелое наказание, какое можно было применить в отношении римского гражданина.
В тот же вечер Милон отбыл в Массалию, значительный город Нарбонской Галлии.
Публикация «Oratio pro Milone»,[36] которой мы все располагаем, исправленная и дополненная, — это не та речь, какую Цицерон произнес в суде, а та, какую он послал Милону в Массалию.
Уверяют, что, читая ее, Милон воскликнул:
— Ах, Цицерон, Цицерон! Если бы ты говорил так же, как написал, Милон не лакомился бы теперь фигами в Массалии!
Самое сильное воспоминание, оставшееся у меня от того дня, это зрелище Помпея, стоящего в окружении своей гвардии, с консульским жезлом в руке, на ступенях храма Сатурна.
Он в точности соответствовал тому представлению о боге Марсе, какое сложилось у меня с детства.
IX
Крассу поручено вести войну против парфян. — Дурное впечатление, которое будущая война производит в Риме. — Кто такие парфяне. — Красс. — Его жадность. — История с соломенной шляпой. — Под каким предлогом Помпей обложил данью Египет и разграбил Иудею. — Его мотивы удалить Красса из Рима. — О чем, возможно, думал Цезарь, развлекаясь ловлей жемчуга. — Бунты против Красса. — Проклятия трибуна Аттея. — Он обрекает Красса, Рим и самого себя подземным богам.
Чтобы до конца отследить весь этот период нашей истории, занятый Цицероном, Клодием и Милоном, я обошел молчанием несколько важнейших событий, которые следует здесь упомянуть.
По предложению народного трибуна Требония, главные наместничества, состоявшие в ведении Рима, должны были быть предоставлены сроком на пять лет:
наместничество в Галлии — Цезарю,
наместничество в Испании — Помпею,
наместничество в Сирии — Крассу.
Распределение это произошло в 700 году от основания Рима.
Цезарь, встретившийся в Луке с Помпеем и Крассом, чтобы возобновить триумвират, и во время этой встречи отдавший в жены Помпею красавицу Юлию, в которую победитель Митридата был так сильно влюблен, возвратился в Галлию.
Помпей вернулся в Рим и оттуда, назначенный единоличным консулом, посредством своих легатов управлял Испанией.
Наконец, Красс, перед тем как приступить к наместничеству в Сирии, ожидал объявления войны парфянам.
Объявление это произвело в Риме пагубное впечатление.
Парфянская война не пользовалась поддержкой населения.
Парфяне вызывали инстинктивный страх у римского народа, хотя римский народ робостью не отличался.
Парфяне всегда обращались в бегство, но, согласно поговорке, в своем бегстве они были опаснее, чем в своем нападении.
Скажем в нескольких строках о том, что представлял собой этот народ, который нанес римлянам такое же поражение, какое некогда случилось в Самнии, где наши легионы прошли под кавдинским ярмом.
Будучи по своему происхождению скифами, парфяне вторглись в южные области Азии и обосновались вблизи Гиркании; на протяжении одного или двух веков они пребывали там в полной безвестности; Александр Македонский мимоходом покорил их, а после него их подчинили своей власти его наместники. Но родившийся среди парфян гениальный человек по имени Аршак восстал против Агафокла, наместника Антиоха, и в 505 году от основания Рима создал монархию Аршакидов, представленную в то время, к которому мы подошли, то есть к началу 701 года от основания Рима, царем Ородом II, тринадцатым продолжателем династии.
Последовательные завоевания, осуществлявшиеся парфянскими царями и беспрестанно расширявшие их державу, приблизили ее к римской державе.
Парфянское царство заключало в себе двадцать пять главных городов, среди которых был Гекатомпил, то есть Стовратный город.
Война с подобным противником была тем более непонятной, что Рим мог в ней все потерять и ничего не приобрести. Правда, Красс полагал, что сможет в ней приобрести все и ничего не потерять.
Скажем пару слов о Крассе, а затем попытаемся понять смысл рокового потворства Помпея своему бывшему коллеге, потворства, оставшегося непонятным трем четвертям их современников.
Но мы, поэты, обладаем, как известно, даром быть посвященными в тайны богов, и потому в нашем языке одно и то же слово обозначает поэта и провидца: vates.
Крассу, чей точный возраст никто достоверно не знал, в 700 году от основания Рима было, должно быть, от пятидесяти до пятидесяти восьми лет.
Звался он, если говорить о его личном и родовых именах, Марк Лициний Красс. Цицерон, как мы уже отмечали, именовал его не иначе как прозвищами Лысый и