Богач.
У современников Красс сделался воплощением алчности, и я полагаю, что в этом отношении будущее явится наследником настоящего. Трудно поверить, но в людской памяти он по части жадности затмил Страбона — отца Помпея.
Около 672 года от основания Рима, уже одним своим богатством обращая на себя внимание приверженцев Мария, он покинул Италию и укрылся в Испании, откуда вернулся лишь два года спустя.
Случилось это после того, как Марий умер, а Сулла одержал победу.
Своими действиями Цинна и Марий Младший подтолкнули Красса встать на сторону Суллы. Не зная, как использовать молодого человека, диктатор отправил его к марсам набирать войска.
Марсы в те времена пользовались славой храбрецов, не утраченной ими поныне. «Кто может победить марсов или без марсов?» — гласит римская пословица.
Чтобы добраться до места назначения, Крассу предстояло пройти сквозь несколько вражеских расположений.
— Какую охрану ты даешь мне? — спросил он у Суллы.
— В качестве охраны я даю тебе тени твоего отца, твоего брата, твоих родственников и твоих друзей, убитых Марием, — кратко ответил ему диктатор.
И Красс прошел сквозь вражеские расположения.
Навербовав марсов, Красс решил испытать их и вместе с ними захватил и разграбил один из городов Умбрии.
Вследствие этого грабежа состояние Красса выросло на семь или восемь миллионов.
Однако при этом он утратил благорасположение Суллы.
Хотя обычно, заметим, в отношении украденных миллионов Сулла был весьма снисходителен. Грабеж этот стал причиной предпочтения, которое диктатор отдавал Помпею перед Крассом.
С того времени Помпей и Красс стали врагами и искренно так никогда и не примирились.
Между тем Крассу предстояло вместе с теми же самыми марсами оказать Сулле столь огромную услугу, что тот вполне мог бы простить его.
Самниты, под начальствованием своего вождя Телезина, подступили к самым воротам Рима, оставив на своем пути через Италию полосу огня и крови. Сулла хотел остановить их, но при первом же столкновении с этими грозными пастухами левое крыло его армии было уничтожено.
Он укрылся в Пренесте, считая свое дело погибшим, как вдруг ему доложили о прибытии гонца от Красса.
Сулла уже был готов излить весь свой гнев на этого человека, но тот неожиданно рассказал ему, как о чем-то совершенно естественном, что Красс и его марсы случайно столкнулись на своем пути с самнитской армией, напали на нее и в разгар сражения, закончившегося их победой, убили Телезина и взяли в плен его легатов Брута и Цензорина, а затем преследовали обратившееся в бегство войско до Антемн.
Это казалось куда большим чудом, чем если бы удар молнии поразил предводителей самнитов, а землетрясение поглотило их войско.
О самнитах, поставивших перед этим Рим и Суллу на край гибели, речь больше не шла.
Благодаря своей победе Красс получил должность претора, а затем ему было поручено командование в войне против Спартака.
Командовал он в этой войне настолько успешно, что Помпей, посланный ему на помощь, прибыл в тот момент, когда военные действия были почти закончены.
Помпей вышел из положения, позволив себе остроумное высказывание.
— Красс победил мятежников, — заявил он, — я же победил сам мятеж.
В итоге Красс получил лишь овацию, тогда как Помпей — триумф, что нисколько не примирило его с Крассом.
Все в Риме знали о некой соломенной шляпе, висевшей в прихожей Красса и служившей не ему, хотя он и был совершенно лыс, а ритору Александру.
Ритор Александр был любимцем Красса, и тот, отправляясь обедать за город, нередко брал его с собой, чтобы развлечься в дороге и за столом.
В этом случае он одалживал ритору упомянутую шляпу, позволяя ему проделывать в ней путь туда и обратно.
Но по возвращении он забирал ее обратно и снова вешал на гвоздь.
И потому в связи с этой забавной историей Цицерон сказал о Крассе:
— Подобный человек, будь он даже в десять раз богаче, никогда не станет властелином мира.
Тем не менее однажды Красс открыл свой денежный сундук, причем в тот момент, когда этого менее всего ждали.
Сделал он это с целью одолжить тридцать миллионов сестерциев Цезарю, который, пребывая в квартале Субура под надзором своих кредиторов, не мог уехать из дома, чтобы исполнять должность претора в Испании.
Правда, Красс знал, что такое претура.
В том краю, которым претор управляет, он назначает встречу своим кредиторам и там расплачивается с ними деньгами, украденными им у своих подопечных.
Догадывался ли Красс, решив вывести Цезаря из затруднительного положения, о гениальности этого человека, которую никто еще не предполагал в нем?
Это сделало бы честь его прозорливости.
Но не в том ли, скорее, заключалось дело, что, как поговаривали, жена Красса владела ключом от его денежного сундука, подобно тому, как Цезарь владел ключом от спальни жены Красса?
Впрочем, как мы видели, в определенных обстоятельствах Красс не торговался.
Оправдание Клодия обошлось ему почти так же дорого, как и преторская должность Цезаря.
Однако, то ли из страха, то ли по забывчивости, то ли не имея такой возможности, Клодий не сумел предоставить Крассу командование в войне с парфянами, которого тот так домогался.
Потребовалась диктатура Помпея.
Но почему Помпей позволил себе совершить подобный промах?
Дело в том, что по части денег Помпей не отличался безупречностью.
Скажем о том, что произошло между Помпеем и египтянами по поводу Птолемея Флейтиста.[37]
Побочный сын Птолемея Сотера II, Птолемей Авлет, то есть Флейтист, был не в ладах со своими подданными.
В те времена, как еще и сегодня, Рим был международным судом.
Любой царь, имевший повод жаловаться на свой народ, и любой народ, имевший повод жаловаться на своего царя, взывали к Риму.
Рим выносил приговор, и приговор этот не подлежал обжалованию.
И вот царь Птолемей приехал в Рим.
В Риме он отдал себя под покровительство Помпея.
Два года спустя Габиний, легат Помпея, восстановил Птолемея на престоле.
Вслед за тем Габиний отправил Помпею уйму миллионов, да и сам домой вернулся с миллионами.
Эти миллионы не давали Крассу уснуть.
Габиний обобрал Египет, Габиний обобрал Иудею, он хотел обобрать Селевкию и Ктесифон, но всадники, придя в ярость оттого, что Габиний ничего не оставил тем, кто пришел туда после него, написали Цицерону.
Цицерон, всегда готовый кого-нибудь обвинить, обвинил Габиния.
Однако за спиной Габиния он обнаружил Помпея; как я уже говорил несколькими строками выше, Габиний воровал не только для себя.
Цицерон понял, что он зашел куда-то не туда; он отправился к Помпею и принес ему извинения, однако Помпею этого было недостаточно.
Помпей не только убеждал Цицерона, что Габиний ничего не воровал, но и доказывал ему, что Габиний — честнейший человек на свете.
Как только это было доказано, у Цицерона не оказалось больше никакого повода выступать в суде против Габиния, и вместо этого он выступил в его защиту.
Однако в конечном счете все это сильно раздосадовало его. Он написал Аттику, и как-то раз Аттик показал мне и сыну Катона письмо, написанное по данному поводу великим оратором.
Я прочитал там фразу, запавшую мне в память:
«До чего же скверное и презренное у меня ремесло. Ну да ладно, вместилище гнева огрубело».
Так вот, на эту великолепную часть света, выскользнувшую, как было сказано, из рук Габиния, зарился Красс.
Все складывалось превосходно. Поскольку Цезарь находился на одном краю земли, Помпей, единоличный консул, не прочь был отправить Красса на другой ее край.
А тем временем он поглядит, нет ли у него возможности учредить диктатуру, а то и царскую власть.
Какое ему дело до того, что Красс погибнет в Сирии; напротив, одним соперником будет меньше.
Возможно, Цезарь последует его примеру в Галлии, ведь такое едва не произошло с ним у берегов Британии, когда в качестве развлечения он вознамерился ловить жемчуг для Сервилии.
Так что Помпей никоим образом не воспротивился объявлению войны против парфян.
Красс прыгал от радости; однако он сознавал, что эта война таит в себе опасности.
И потому он попросил Цезаря прислать ему обратно его сына Публия Красса, служившего под начальством завоевателя Галлии.
Цезарь не только прислал Крассу его сына, но и отправил вместе с ним тысячу конников и отряд галлов из своей личной гвардии.
Эти галлы, по словам Цезаря, были лучшими солдатами на свете после римлян, а возможно даже, добавлял он, превосходили их.
Цезарь, вероятно, тоже был не прочь, чтобы Красс отправился куда-нибудь погибать.
Однако для Красса речь прежде всего шла о том, чтобы выехать из Рима, а выехать из Рима ему было не так уж просто.
Дорогу ему перегородил не десяток кредиторов, требующих уплаты долга, как это было в случае с Цезарем, а весь народ.
Катон, оракул этого народа, во всеуслышание осуждал войну с Парфией.
— С какой стати, — говорил он, — Рим должен искать ссоры с людьми, которые ни в чем не вредят ему и с которыми он связан договором, добросовестно исполняемым ими?
Со своей стороны, Аттей, народный трибун, заявил, что он не позволит Крассу выехать из Рима.
Красс испугался; он учуял мятеж, в ходе которого его дом мог быть ограблен. Такова была обычно развязка всех мятежей, а ввел ее в моду Клодий.
Красс отправился к Помпею и обратился к нему с просьбой проводить его за пределы города. Помпей, ничего так не желавший, как увидеть его за пределами Рима, дал ему обещание явиться за ним в назначенный день.
И он сдержал слово. Красс вышел из своего дома, находившегося на улице Марсова форума, и, подойдя к Священной дороге, застал там народ, сбившийся в такую плотную толпу, что пробиться сквозь нее было почти невозможно.
Тем не менее Красс все же добрался до Триумфальной дороги, ибо он должен был выйти из города через Капенские ворота; затем ему предстояло проследовать по Аппиевой дороге и погрузиться на судно в Брундизии.