Тотчас же среди несчастных животных поднялось страшное смятение. Одни продолжили мчаться в прежнем направлении, другие развернулись, словно для того, чтобы самим броситься в пасти молоссов. Были и те, что кинулись в эврипу и попытались перескочить через железную ограду, но зрители стали пугать их, размахивая своими тогами. И началось побоище.
В эту минуту можно было видеть, что животных, как и людей, природа наделила разными характерами. Одни думали лишь о том, чтобы бежать, в то время как другие пытались защищаться.
Бо́льшая часть животных надеялась обрести убежище в ручье, текущем вокруг цирка.
Через полчаса арена была усеяна мертвыми телами оленей и ланей. Среди них недвижно лежало и несколько убитых собак, в то время как другие топтались на собственных волочащихся кишках, а вода в эврипе кипела в ходе последней схватки между теми оленями и ланями, которые кинулись туда в поисках убежища от своих врагов.
Трупы ланей и оленей положили на волокуши, и те из собак, что остались живы и могли еще передвигаться, с воем шли за ними следом, требуя своей доли добычи.
Около сотни появившихся на арене рабов прошлись граблями по песку, разровняв его, и, за исключением отдельных кровавых пятен, он тотчас обрел прежний цвет.
Рабы еще не успели покинуть арену, когда на нее выпустили двенадцать зайцев и четырех львов.
Римский народ находил удовольствие в этом противопоставлении силы и слабости, страха и смелости.
Львы вступили на арену прыжком, но один из них сразу же уселся, открыл пасть и так страшно взревел, что многие вздрогнули, услышав этот рев, хотя лишь улыбнулись бы при звуках грома.
Львам даже не понадобилось гоняться за зайцами. Те сами застыли на месте, дрожа всем телом. Львы же, как если бы подобная добыча была недостойна их, ограничились тем, что стали играть с ними, как кошка играет с мышью.
В разгар этой игры на арену выпустили четырех носорогов бледно-желтого цвета. Складки толстой кожи этих животных покрывали их броней почти столь же твердой и столь же непроницаемой, как панцирь черепахи.
На первый взгляд носороги казались тупоумными: их короткие ноги, их живот, чуть ли не волочащийся по земле, их мрачный взгляд не сулили зрителям ничего особенно интересного; поэтому животных стали освистывать, что, по-видимому, было им совершенно безразлично.
Но когда, увидев их, львы взревели; когда, втянув воздух, носороги учуяли львов, облик этих грузных туш очевидным образом изменился.
Носороги подняли голову, издали оглушительный рев, напоминавший рев медной трубы, способной издавать без всяких модуляций один-единственный пронзительный и скрежещущий звук, а затем стали задними ногами взметать вокруг себя песок.
Львы, со своей стороны, казалось, подстрекали сами себя к битве, хлеща хвостом по бокам и испуская рыки, не напоминавшие ни один из людских звуков.
Было понятно, что подобными рыками, когда они раздавались в пустыне, лев говорил ей: «Я твой царь!»
Внезапно один из носорогов высоко подпрыгнул, чего никак нельзя было ожидать от подобной туши, а затем, вспахивая своим рогом землю, ринулся на льва.
Лев, на которого напал носорог, был как раз тем, что уселся на арене и, распахнув свою широкую пасть, так страшно взревел.
И вот теперь, как если бы, перед тем как начать сражение, ему нужно было получше узнать противника, с которым ему довелось иметь дело, лев подождал, пока носорог не приблизится к нему вплотную, опустил лапу ему на голову, а затем, сделав из нее точку опоры, с потрясающей легкостью перепрыгнул через его массивное тело и опустился в пятнадцати шагах от него.
Не понимая, куда подевался лев, носорог обернулся, чтобы отыскать врага, и увидел, что тот ждет его, заняв оборонительное положение.
Носорог снова ринулся на противника.
И тогда с легкостью кошки лев вспрыгнул на спину, но, едва коснувшись ее, вторым прыжком тотчас же кинулся на носорога, опустился ему на загривок, вонзив когти и клыки в самую глубь его толстого кожного покрова, сделавшегося теперь бессильной броней.
Носорог тщетно пытался стряхнуть с себя своего страшного врага. Он сделал несколько шагов, чтобы избавиться от него, но лев намертво вцепился в свою жертву. И тогда, пуская в ход крайнее средство, носорог повалился на землю и принялся кататься по ней, как это делает резвящийся осел.
Стало слышно, как у льва, оказавшегося под этой огромной тяжестью, захрустели кости. Носорог раздавил ему грудь; но, когда победитель попытался встать, силы изменили ему. Когти и клыки врага добрались до его жизненно важных органов, и оба участника боя остались лежать друг возле друга.
Не прошло и десяти минут, как три других носорога тоже лишились жизни, а у двух других львов были вспороты животы.
В живых остался лишь один раненый лев, тем более опасный, что он был ранен.
И тогда на арену вышел бестиарий. То был огромного роста галл. Своим опасным ремеслом он занимался по собственному желанию. Голова его ничем не была покрыта, а из всей одежды на нем была лишь легкая туника, подпоясанная на бедрах; он был вооружен коротким мечом и круглым щитом, а обувь его представляла собой нечто вроде полусапога, оставлявшего открытой нижнюю часть ноги.
Заметив человека, который направился прямо к нему, лев, лежавший на земле, поднялся. И тогда все увидели, что из широкого отверстия, которое своим рогом пробил в его груди носорог, льется кровь; тем не менее было понятно, что у него еще осталось достаточно жизненных сил, чтобы уничтожить одного за другим с десяток тех жалких существ, каких он мог сбить с ног одним ударом своего хвоста.
Но если у льва была сила, то у человека была ловкость. Зверь ударом своей широкой лапы, отбитым медным щитом, заставил бестиария осесть на колено, но, падая, тот успел вонзить меч в львиную грудь. Луч света, отразившись от лезвия меча, на секунду сверкнул, словно стремительная, едва уловимая взглядом молния, и короткий клинок целиком погрузился в сердце льва.
Зверь распахнул полную крови пасть, встал на дыбы, чуть отпрыгнул вбок, взревел и рухнул замертво.
Бестиарий поднялся на ноги; коготь льва разорвал ему плечо, но эта рана, хотя и болезненная и серьезная, не была смертельной.
Он поставил ногу на грудь убитого зверя и на какое-то время, под гром аплодисментов всего цирка, застыл так в позе Геркулеса Победителя.
Но, как ни велики были его сила и его мужество, стало заметно, что он покрылся бледностью и едва стоит на ногах. На арену тотчас выскочили рабы, и раненый ушел, опираясь на одного из них, в то время как остальные привязали к звериным трупам упряжки лошадей, и те поволокли эти мертвые тела, дрожа всем телом, ибо запах льва, даже мертвого, пугает их и заставляет вставать на дыбы.
После того как ристалище очистили от трупов животных и привели в порядок, служители открыли один из карцеров, и на арену, словно стая огромных кошек, выскочили три десятка пантер и леопардов.
Вначале им позволили развлекать зрителей своими прыжками, столь легкими, что они не производили никакого шума. Подобные прыжки сопровождались чем-то вроде мяуканья, которое в глазах тех, кто наблюдал за ними издали, должно было усилить сходство этих зверей с домашними животными, напоминавшими их своим внешним видом и шерстным покровом.
Но спустя минуту на арену через четыре ее входа впустили четырех слонов, у каждого из которых была на спине боевая башня, и в каждой из этих башен сидело по шесть человек в великолепных персидских одеждах.
Двое из этих шести были вооружены луками, и на поясе каждого стрелка висел колчан с двадцатью четырьмя стрелами.
Двое были вооружены рогатинами с серебряными наконечниками, что прежде было неслыханной роскошью, превзойти которую предстояло Цезарю, выдавшему своим гладиаторам и бестиариям рогатины из массивного серебра.
И, наконец, каждый из последних двух был вооружен одновременно копьем и двумя дротиками.
Дротики эти были прикреплены к башне и находились у них под рукой.
При виде этих исполинов пантеры и леопарды прижались к земле, словно надеясь укрыться таким образом от глаз людей и животных; но, хотя тела их оставались неподвижными, глаза их метали пламя, а хвосты колотили по песку.
Внезапно одна из пантер взревела от боли и подскочила на месте.
Ей пронзила горло стрела.
То был сигнал лучникам обрушить на пантер и леопардов град стрел.
Вот тогда и началось настоящее сражение.
Видя, откуда исходит атака, пантеры и леопарды ответили на нее и стали бросаться на слонов, воспринимая их как одно целое со своими врагами, которых те везли на себе.
Но тут они столкнулись с двойной обороной, заключавшейся в соединении разума человека и силы животного.
Вначале леопарды и пантеры бросались на слонов, нисколько не заботясь о том, с какой стороны вести свою атаку. Однако их попытки вцепиться в тело исполина своими когтями и клыками были напрасными, если сами они при этом оказывались в пределах досягаемости его хобота, которым он обхватывал их, отрывал от себя, какое-то мгновение раскачивал на весу, а затем швырял оземь.
Если удар этот не убивал пантеру, слон ногой раздавливал ей голову.
Один из слонов с такой силой швырнул подобным образом леопарда, что тот рухнул среди зрителей. К счастью, сдавив зверя хоботом, он уже удушил его.
Ну а когда леопарды и пантеры нападали на слонов с тыла или сбоку, люди, сидевшие в башнях и находившиеся под их защитой, осыпали атакующих зверей стрелами, копьями и дротиками.
Подвергшись ударам с дальнего и близкого расстояний, все звери были перебиты от первого до последнего.
Служители очистили ристалище, пустив в ход лошадей, которые уволокли мертвые тела пантер и леопардов.
На протяжении всей этой битвы слышался ужасающий рев, вторивший трубным звукам сражавшихся слонов. Все объяснилось, когда распахнулся средний карцер и оттуда вышло целое стадо слонов.
С радостными криками зрители пересчитали животных: их оказалось двадцать.