Цезарю сообщили, что среди мертвых обнаружили Домиция Агенобарба, но Брута там нет.
Тогда он послал наводить справки повсюду.
Напомним, что Брут был сыном Сервилии, а в то время, когда Сервилия произвела его на свет, Цезарь был ее любовником.
Затем Цезарь спросил, известно ли, что сталось с тем отважным добровольцем, который первым начал сражение, Крастином.
Крастин погиб, и его тело нашли.
Вот какие подробности о его смерти сообщил человек, сражавшийся рядом с ним.
Он изрубил в куски первых помпеянцев, оказавшихся на его пути, и ворвался в самую гущу вражеских отрядов, крича: «Вперед, за Венеру Победоносную!»
Однако какой-то помпеянец с такой силой вонзил ему в разверстый рот, исторгавший этот гордый клич, свой меч, что острие клинка вышло у него из затылка. Крастин погиб на месте.
Вечером пришли новости о Бруте.
Видя, что битва проиграна, Брут спрятался в болотах, которые тянутся вдоль течения Апидана.
Затем, с наступлением ночи, он добрался до Лариссы.
Там ему стало известно, что Цезарь разыскивает его, и, зная, до какой степени тот беспокоится о нем, он написал ему несколько слов, чтобы успокоить его.
Цезарь тотчас отправил ему послание, призывая его приехать.
Брут явился, и только тогда Цезарь обрел вид человека, счастливого своей победой.
Вечером после сражения Цезарь дал три награды своим солдатам, предоставив им право распределить эти награды так, как они сочтут нужным.
Солдаты присудили первую награду ему самому как человеку, сражавшемуся доблестнее всех.
Вторую награду присудили командиру Десятого легиона.
Третью награду отдали Крастину.
Цезарь приказал вырыть Крастину отдельную могилу, и рядом с телом храброго ветерана туда положили все предметы, составлявшие воинскую награду, которую только что пожаловали погибшему его товарищи.
Цезарю принесли переписку Помпея, которую нетронутой обнаружили в его палатке.
Цезарь сжег ее целиком, не прочитав ни одного письма.
— Что ты делаешь? — спросил его Марк Антоний.
— Я сжигаю эти письма, чтобы не найти в них повода для мести, — ответил Цезарь.
Затем, бросив последний взгляд на поле боя, залитое кровью, на груды трупов и на выкопанные могилы, он воскликнул:
— О боги, будьте мне свидетелями! Это они хотели этого, а не я! Если бы я распустил свою армию, то, несмотря на все мои победы, Катон обвинил бы меня и я был бы приговорен к изгнанию. Но вот в чем вопрос, — добавил он, словно перебивая самого себя, — не лучше ли было быть Фемистоклом-изгнанником, чем Цезарем-победителем?
XX
Бегство Помпея. — Одиночество, в котором он остается. — Он встречает хозяина судна, который оказывает ему гостеприимство. — Отъезд Помпея в Митилену, его встреча с Корнелией. — Пребывание в Атталии. — Помпей принимает решение просить гостеприимства у царя Птолемея. — Совет, который держит Птолемей, узнав, что Помпей намеревается высадиться на берег. — Решение Птолемея. — Убийство Помпея и его погребение. — Цезарь мстит убийцам Помпея.
Мы рассказывали о том, что Помпей обратился в бегство и прибыл в Лариссу.
По мере того как он удалялся от поля битвы, те немногие верные ему люди, что сопровождали его в этом бегстве, отставали от него и скрывались из виду. В великих бедствиях есть нечто, кажущееся заразительным, и надо быть чрезвычайно преданным, чтобы не подцепить этот недуг.
К тому же все знали отходчивый нрав Цезаря, и чем скорее эти люди пошли бы на разрыв с Помпеем, тем легче им было бы помириться с Цезарем.
И потому, выезжая из Лариссы, Помпей имел при себе не более пяти или шести человек.
Затем он вступил в восхитительную Темпейскую долину, которую десятью годами позднее Вергилию предстояло воспеть в своих прекрасных стихах.
Терзаемый жаждой, он бросился ничком на землю и испил прямо из реки Пеней, а затем поднялся, снова сел на коня и направился в сторону моря.
Какому человеческому взору позволено будет разведать то, что происходило тогда в душе этого человека?
Еще вчера властелин всего света, сегодня он не был даже хозяином собственной жизни.
Еще вчера он мог разделить мир с Цезарем, взяв себе, по своему выбору, Восток или Запад.
А сегодня куда ему бежать, под каким кровом обретет он пристанище, какое дерево укроет его своей тенью?
С наступлением ночи он добрался до берега моря, а затем повернул направо, следуя вдоль подножия горы Оссы, как если бы направлялся в Эримны.
Наконец, он отыскал рыбацкую хижину и попросил у ее хозяина гостеприимства для себя и нескольких своих спутников.
Гостеприимство было ему оказано.
После Фарсала он не обронил ни слова. Все чтили его молчание, исполненное мрачных раздумий.
Он бросился на циновку и притворился, что спит.
На рассвете он поднялся, сел в лодку вместе с несколькими сопровождавшими его людьми из свободного сословия, но отпустил своих рабов, сказав им:
— Отправляйтесь к Цезарю, при нем вы будете в лучшем положении, чем подле меня.
Он дал приказ хозяину лодки двигаться вдоль берега, как вдруг, обогнув мыс Мелибеи, заметил в заливе большое торговое судно, готовое сняться с якоря.
Он пальцем указал на это судно гребцам, дав им знак плыть к нему.
Хозяин судна, которого звали Петиций, стоял на палубе. Приблизившись к кораблю, Помпей стал подавать знаки, что хотел бы причалить к нему.
И тут, к своему великому удивлению, он услышал, как Петиций воскликнул:
— Ступайте, не теряя ни минуты, и с почетом встретьте этого человека: это Помпей!
Так что Помпея встретили на судне со всеми почестями, какие только возможно было ему оказать. Петиций ждал его у верхней ступени трапа и помог ему подняться.
— Так ты знаешь меня? — ступив на палубу, спросил его Помпей.
— Я видел тебя в Риме во времена твоего могущества, — ответил Петиций, — однако теперь вполне мог бы и не узнать.
— Но как же в таком случае ты понял, что это я, и назвал меня по имени?
— Сегодня ночью я видел тебя во сне, — сказал Петиций, — но не таким, каким ты был в Риме, повелителем и триумфатором, а униженным и поверженным, просящим приюта на моем корабле. Вот почему, когда мне доложили, что какая-то лодка идет на веслах к моему судну и в ней находятся несколько человек в тоге, которые с мольбой протягивают к нему руки, я воскликнул: «Это Помпей!»
Помпей опустил голову и тяжело вздохнул.
Затем лишь жестом, не говоря ни слова, он представил хозяину судна двух своих друзей.
Этими друзьями были Лентул и Фавоний.
Затем он сел на корме и попросил у хозяина судна теплой воды, чтобы омыть ноги, и масла, чтобы затем натереть их.
Петиций велел принести Помпею все, что тот просил.
Помпей печально огляделся по сторонам: у него не было больше ни прислужников, ни рабов.
И он начал разуваться сам.
И тогда Фавоний, тот самый грубиян, которого все звали обезьяной Катона, поскольку он превосходил Катона в грубости; тот, кто, остановив Помпея на Форуме, сказал ему: «Ну, так топни ногой, Помпей, и пусть из нее выйдут целые легионы!»; тот, кто всего за неделю до этого высмеивал в Диррахии победоносного полководца, говоря: «Да, не отведать нам в нынешнем году тускуланских фиг!», — Фавоний опустился на колени перед Помпеем и, невзирая на его возражения, разул его, омыл ему ноги и натер их маслом.
Едва Фавоний оказал своему военачальнику эту смиренную услугу, как хозяин судна увидел на берегу какого-то человека, подававшего отчаянные знаки.
— Это кто-то из моих, — произнес Помпей. — Коль скоро помогли мне, помогите и ему тоже.
За человеком на берегу отправили шлюпку, его подобрали и привезли на корабль.
Это был царь Дейотар, некогда тетрарх, а затем царь Галатии, которого Митридат лишил его владений и сделал своим пленником, но который, сбежав из плена, отвоевал свое царство, а заодно и присоединил к нему часть Малой Армении. Римский сенат, к которому он обратился, подтвердил его титул царя двух этих стран, и в знак признательности он встал на сторону партии Помпея.
Лишившись теперь всего, как и Помпей, он в свой черед обратился в бегство.
В тот же день они отплыли.
По просьбе Помпея корабль взял курс на Митилену, где ждала новостей Корнелия.
Он оставил слева Менду и Скиону, прошел между Геронтией и Гиерой и прибыл в Митилену.
Судно бросило якорь в гавани, и к Корнелии послали гонца.
— О! — воскликнула она, увидев его. — Вести от Помпея! Так война закончена?!
— Да, — ответил сказал гонец, — но закончена совсем не так, как ты думаешь, госпожа.
— Что же тогда случилось? — спросила Корнелия.
— Случилось то, — ответил посланец, — что, если ты хочешь в последний раз поприветствовать своего супруга, тебе надо последовать за мной и приготовиться увидеть его в самом плачевном состоянии, какое ты даже не можешь вообразить.
— Но ведь Помпей написал мне, что он одержал победу!
— Он побежден, он беглец и к тому же находится на корабле, который ему не принадлежит.
И тогда, схватив гонца за руку, Корнелия потребовала, чтобы он рассказал ей все. Так ей стало известно о Фарсале, о поражении Помпея и его бегстве.
Выслушав этот рассказ, Корнелия вся в слезах рухнула на каменный пол и принялась кататься по нему, ломая руки и рвя на себе волосы.
Затем, придя, наконец, в себя, она поднялась, с криком «Помпей! Помпей!» выбежала из дома и помчалась к гавани.
Помпей еще издали увидел, как она бежит, приблизился к ней, насколько это позволял надводный борт судна, и принял ее в свои объятия.
Это была печальная и горестная встреча. Корнелия обвиняла себя в том, что она приносит несчастье всем, кого любит. Ее первый муж, Публий Красс, был самым подлым образом убит в Парфии. Второй, еще несчастней, возможно, потому что выжил в столь великом бедствии, бежал, не зная куда бежать.
Помпей тщетно пытался утешить ее.
Жителям Митилены стало известно, что на борту судна, только что остановившегося в их гавани, находится Помпей.