Секст Помпей являлся владыкой морей до такой степени, что называл себя сыном Нептуна.
Однако рок толкал Цицерона вперед.
— Пристанем к берегу, — сказал он.
Вороны каркали, долбили клювами снасти и, казалось, хотели оттащить небольшое судно подальше от берега.
Матросы стали в один голос кричать:
— Хозяин, выйдем обратно в открытое море! Хозяин, бежим! Хозяин, неужто ты не распознаешь знамение, которое посылают тебе боги?
Но Цицерон стоял на своем.
Кормчий подчинился, покачав головой и промолвив: — Юпитер лишает разума тех, кого хочет погубить.
Цицерон высадился на берег и быстро преодолел расстояние, отделявшее его дом от моря.
Он спешил обрести отдых. Вороны сопровождали его вплоть до двери дома.
Цицерон поднялся в свою спальню. Она находилась на втором этаже дома; из окна открывался вид на морское побережье.
Окно было открыто. Пока он шел наверх, вороны, как если бы они догадались, что это спальня Цицерона, уселись на подоконнике.
В воздухе висела духота. Цицерон не пожелал закрыть окно. Возможно, впрочем, что это суеверный страх помешал ему приблизиться к вещим птицам.
Не раздеваясь, он бросился на кровать, прикрыл лицо полой своей тоги и задремал.
Однако в комнату влетел ворон, опустился на кровать и разбудил Цицерона, клювом стянув с его лица тогу.
Тем временем в комнату вошел слуга и увидел это пугающее знамение. Он быстро спустился вниз, рассказал о случившемся другим рабам, и у них созрело общее решение увести Цицерона из этого гибельного жилища, пусть даже вопреки его воле.
Они явились к Цицерону и сказали ему:
— Хозяин, ты не можешь так расслабляться, когда даже дикие твари спешат на помощь тебе и показывают, что сейчас надо делать.
И на сей раз, не дожидаясь его приказов, они все вместе принимаются за дело: одни готовят дорожные носилки, а другие как силой, так и мольбами вынуждают Цицерона сесть туда.
Стоило ему расположиться там, и носильщики так быстро, как могли, понесли его к морю.
Но как только Цицерон покинул виллу, там появились палачи, посланные Антонием. Их привели с собой центурион и военный трибун.
Центуриона звали Геренний, а военного трибуна — Попилий.
В свое время Попилий обвинялся в отцеубийстве, и, виновен он был или нет, Цицерон защищал его в суде и спас от смерти.
Палачи застали дом запертым; они вышибли дверь; в доме никого не было.
Несколько рабов, задержанных ими, твердили, что не видели Цицерона; лишь некий юнец, звавшийся Филологом, несомненно по причине своей способности к изучению языков, лишь этот вольноотпущенник Квинта, которого Цицерон пригрел и воспитал, словно собственного сына, лишь он один шепнул трибуну, когда тот проходил мимо него:
— В сторону моря, тенистыми дорожками.
Солдаты бросились догонять Цицерона; однако на полпути дорога раздваивалась.
Они остановились в замешательстве. Двинуться вправо? Двинуться влево?
Внезапно появился какой-то человек.
Они кинулись к нему, чтобы спросить его, не видел ли он Цицерона.
По роковой случайности человек этот некогда был клиентом Клодия. Он только что видел Цицерона, и его охватила жажда мщения. Указав солдатам дорогу, он посоветовал им поторопиться: Цицерон уже должен был быть недалеко от моря.
Центурион, трибун и солдаты стремглав бросились бежать. Цицерон, находившийся в носилках, услышал топот шагов и лязг оружия.
Он догадался, что все кончено.
— Вот и они, — промолвил он. — Бежать бесполезно; обождите их.
И в самом деле, у рабов, несших тяжелые дорожные носилки, не могло быть надежды оторваться от гнавшихся за ними проворных солдат, которые бежали налегке, да еще подогреваемые жаждой золота.
Цицерон не был рядовой жертвой проскрипций: его голову оценили вчетверо дороже прочих голов.
Рабы остановились.
Уже через минуту палачи окружили носилки.
Цицерон ждал их, подперев, по своему обыкновению, подбородок левой рукой.
Перед лицом опасности этот человек, столь слабый, столь нерешительный, вновь обрел все свое мужество.
Он смотрел на них, не бледнея, и на какое-то время его пристальный взгляд устрашил убийц.
Одни солдаты отвернулись, другие прикрыли лицо.
Геренний с мечом в руке приблизился к Цицерону.
— Твой час настал, — произнес он, — пора умереть.
Цицерон не снизошел до ответа; он лишь высунул голову в окошко носилок.
Это движение означало: «Бей!»
Геренний нанес удар. Будучи опытным человеком, он перерезал Цицерону горло.
Затем от отсек ему голову мечом.
Затем, наконец, он отрубил ему обе руки; на то было особое указание Антония, желавшего получить руку, которая писала филиппики.
Спокойная, мужественная, почти героическая смерть Цицерона искупила его нерешительность при жизни. Антоний взял на себя тяжелейшее бремя — убийство великого человека, и то, что останется от Цицерона, это его несравненные труды, это его величайшая слава.
Убийцы оставили обезглавленное тело распростертым прямо на дороге; рабы были вольны делать с ним все что угодно.
Для палачей цену имели лишь эта голова и эти руки.
Антоний руководил на Форуме выборами должностных лиц, как вдруг какой-то человек, пробившись сквозь толпу, положил к его ногам отсеченную голову и отрубленные руки.
Антоний понял, чья это голова, и закричал от радости.
Затем, повернувшись к присутствующим, он произнес:
— Ну вот, проскрипциям конец! Приколотите эти руки к рострам, а голову отнесите Фульвии.
Толпа застыла в молчании и страхе: она поняла, что это голова Цицерона.
Однако никто не посмел воспротивиться исполнению приказа приколотить его руки к рострам.
Никто не посмел преградить дорогу убийце, который пошел к Фульвии получить награду за свое злодеяние.
Фульвия совершала в окружении своих служанок туалет, когда ей преподнесли этот кровавый трофей.
Как и Антоний, она закричала от радости.
В эту минуту она была уже не женой Антония, а вдовой Клодия.
Она положила себе на колени эту голову, уже обезображенную, но еще узнаваемую, вытянула у нее изо рта язык и пронзила его золотой булавкой, вытащив ее из своей прически.
Этот язык и был подлинным врагом Фульвии: он убил ее первого мужа и обесчестил второго.
Спустя минуту домой вернулся Антоний: он спешил узнать подробности смерти Цицерона.
Подробности эти изложили ему оба убийцы, Геренний и Попилий.
Антонию был известен подлый Филолог, предавший Цицерона, и он знал, сколько всего сделал для этого юнца великий оратор. Антоний приказал выдать предателя Помпонии, жене Квинта, с разрешением делать с ним все что угодно.
Возможно, Антоний испытывал угрызения совести и полагал, что боги удовольствуются этим искуплением.
По слухам, казнь предателя была ужасающей.
Эти проскрипции, эти убийства, эти зверства разверзли пропасть между Брутом и Октавианом, между Кассием и Антонием, и все понимали, что теперь лишь страшная, смертельная битва, в которой одна из противных сторон будет уничтожена, сможет разрешить великий вопрос о власти над миром.
И Брут и Кассий готовились к этой битве.
XXVIII
Кассий. — Его характер. — Его беззаконные поборы. — Печаль Брута в связи с бедствиями, вызванными гражданской войной. — Он дает приказ казнить Гая Антония. — Письма Брута, адресованные Кассию. — Брут и Кассий встречаются в Смирне. — Сравнение Брута и Кассия. — Кассий отдает Бруту треть своей казны. — Поход Брута в Ликию. — Ксанф терпит поражение и гибнет в огне. — Брут и Кассий вновь встречаются, на сей раз в Сардах. — Ссора между Брутом и Кассием. — Бруту является его злой гений. — Мнение Кассия по поводу видений.
Мы только что сказали, что Брут и Кассий готовились к сражению против Октавиана и Антония. Однако каждый из них готовился к этому сражению в соответствии с особенностями своего характера и, следовательно, действуя совершенно различными способами и исповедуя прямо противоположные взгляды.
Кассий был наделен бешеным нравом, злобным сердцем и лютой душой. Он потребовал со всей Азии подать за десять лет вперед, и города, которые были не в состоянии выплатить такую подать, стали жертвами самых жестоких кар.
На Таре была наложена контрибуция в размере тысячи пятисот талантов, и, чтобы выплатить эту сумму, городским властям пришлось прежде всего продать общественную собственность; затем они были вынуждены разорить местные храмы, и, наконец, поскольку и после этого недоставало двухсот или трехсот талантов, Кассий распорядился продать в качестве рабов свободнорожденных граждан, даже детей, женщин, стариков и юношей, более половины которых покончили с собой, предпочтя смерть рабству.
Затем Кассий появился на подступах к Родосу, который был его вторым отечеством, ибо он воспитывался в Родосе. Однако Родос, где Цезарь обучался греческому языку и красноречию, был на стороне цезарианцев. Он оказал Кассию сопротивление.
Кассий взял его в осаду и захватил штурмом. Пятьдесят горожан были убиты во время разграбления города.
Покинув Афины вскоре после Кассия, Брут шел позади него; он заставал все кругом в развалинах и по огню и крови, которые жестокий воитель оставлял у себя за спиной, мог проследить его путь.
И в то время как на глаза Брута наворачивались слезы, душа его обливалась кровью. Обладая твердым характером, душой он был добр и нежен, и сердце его разрывалось от доходивших до него вестей, касающихся как его друга, так и его врагов.
О том, что ему стало известно в отношении Кассия, мы только что сказали.
Ну а в отношении Октавиана ему стало известно о проскрипциях в Риме и о смерти Цицерона.
На убийство следовало ответить убийством.
Вопреки настояниям Цицерона, он оставил в живых Гая Антония, однако Марк Антоний убил Цицерона.
И Брут дал приказ убить Гая Антония.
Приказ этот исполнил Гортензий.
После битвы при Фарсале он, со своей стороны, попал в руки Марка Антония, который распорядился казнить его на могиле своего брата.