Кассий, напротив, ужинал у себя в палатке в самом узком кругу своих друзей; в их числе был и Мессала, от которого мне и стали известны все эти подробности.
На протяжении всей трапезы он, вопреки своим привычкам, был задумчив и молчалив. Затем, после ужина, он крепко сжал руку Мессалы, выказывая ему свои дружеские чувства, и промолвил по-гречески:
— Будь свидетелем, Мессала, что меня, как это было и с Помпеем Великим, принуждают поставить судьбу Рима в зависимость от случайного исхода одной-единственной битвы. Мне надлежит не терять мужества и питать твердую надежду на успех. Так вот, совсем напротив, я испытываю сомнения. Почему? Да я и сам не знаю; но это так.
Затем, прощаясь с Мессалой, он обнял его.
Но в ту минуту, когда Мессала уже выходил, он окликнул его, заставив обернуться, и с печальной улыбкой произнес:
— Кстати, не забудь прийти ко мне завтра на ужин, ведь это будет день моего рождения.
На другой день, на рассвете, в лагерях Брута и Кассия был поднят сигнал битвы — пурпурный хитон, а сами военачальники, встретившись посредине между лагерями, устроили последнее совещание.
Кассий первым взял слово и, обращаясь к Бруту, произнес:
— Да споспешествуют боги тому, чтобы мы одержали победу и смогли вместе прожить остаток наших дней в мире и радости! Но чем важнее для нас события, тем неопределеннее их развязка; так вот, поскольку, если исход предстоящей битвы обманет наши ожидания, нам нелегко будет встретиться снова, скажи мне теперь, что ты предпочтешь: бегство или смерть?
— Будучи еще совсем молодым, Кассий, — ответил Брут, — я сочинил, даже не помню точно с какой целью, длинный философский трактат, в котором порицал Катона за то, что он покончил с собой. Я говорил там, что кощунственно, да и недостойно мужественного человека уклоняться от веления богов, не встречать бесстрашно все события, какие преподносит жизнь, и укрываться от них, спасаясь бегством. Наше нынешнее положение заставляет меня думать иначе, и я решил не подвергать испытанию новые надежды и не предпринимать новые военные приготовления, если боги не споспешествуют счастливому для нас исходу битвы, в которую мы теперь вступаем. Я освобожусь от всех моих горестей, воздав благодарность судьбе, ибо, с тех пор как в мартовские иды посвятил всего себя отечеству, я вел, поддерживаемый моей преданностью ему, жизнь свободную и полную славы.
Услышав эти слова, Кассий улыбнулся и, обняв Брута, произнес:
— Ну что ж, коль скоро мы разделяем одни и те чувства, спокойно двинемся на врага, ведь либо мы станем победителями, либо не устрашимся тех, кто нас победит.
Уговорившись по этому вопросу, они спокойно занялись боевым построением войск.
Брут попросил Кассия предоставить ему командованием над левым крылом, и, хотя это командование, будучи почетной должностью, подобало скорее Кассию, ввиду его старшинства и его опыта, Кассий уступил ее своему товарищу и даже высказал пожелание, чтобы Мессала, возглавлявший самый закаленный легион, сражался в составе этого крыла.
Не теряя ни минуты, Брут вывел из лагерных укреплений свою пышно разубранную конницу и построил в боевой порядок свою пехоту.
Будучи военным трибуном, я командовал примерно тремя тысячами этих пехотинцев.
Мой легион находился чуть в стороне от центра.
Между тем складывалось впечатление, что обе вражеские армии никоим образом не готовятся к решительной битве. Солдаты Антония были заняты тем, что копали рвы с целью отрезать Кассию дорогу к морю.
Что же касается Октавиана, то ни он сам, ни его войска не двигались с места, а точнее, боги дозволили, чтобы еще до начала сражения он совершил маневр, который ему следовало совершить и который спас ему жизнь.
Утром к нему пришел Марк Арторий, один из его друзей, и рассказал ему о своем сне.
В этом сне Марку Арторию привиделся вооруженный воитель, приказавший ему подняться с постели и немедленно отправиться к Октавиану, дабы известить его, что он должен покинуть лагерные укрепления.
Октавиан сделал это в ту же минуту: мы уже говорили, что он питал огромную веру в сны!
Что же касается его солдат, то они никак не ожидали, что дело идет к сражению; им казалось, что предстоят лишь небольшие стычки между землекопами и солдатами Кассия.
Однако они ошибались. Не только само сражение, но и расположение войск в нем было уже делом решенным.
Тем временем Брут, спеша вступить в рукопашную схватку, разослал всем своим командирам небольшие таблички с написанным его рукой паролем и стал объезжать легионы, призывая солдат храбро сражаться.
Однако солдаты нисколько не нуждались в том, чтобы их подбадривали. Напротив, они до такой степени разделяли нетерпение Брута, что, прежде чем пароль, передававшийся по рядам, достиг правого крыла, крыло это ринулось на противника, не соблюдая равнения и издавая громкие крики.
В итоге легион Мессалы и другие легионы, шедшие вслед за ним, успели лишь соприкоснуться с последними рядами левого крыла Октавиана и убить нескольких оказавшихся перед ними солдат.
Затем, вместо того чтобы обрушиться на главные силы противника и помочь нам окружить их, они пробились к вражескому лагерю.
Еще издали республиканцы заметили дорожные носилки Октавиана и, полагая, что он находится внутри, изрешетили их дротиками.
Но Октавиан, предупрежденный, как мы уже сказали Марком Арторием, незадолго до этого покинул лагерь.
Две тысячи оказавшихся там лакедемонян, которые в качестве союзников пришли на помощь Октавиану, были преданы мечу.
С другой стороны, вследствие чрезмерно скошенной линии атаки наш центр оказался напротив левого крыла Октавиана, атаковал его с фронта и легко опрокинул благодаря замешательству, в которое ввергла солдат потеря ими лагеря. Мы изрубили в куски три легиона и на плечах беглецов ворвались в лагерь.
Пытаясь упорядочить движение войск, Брут устремился с левого крыла к правому, но, подхваченный неудержимой атакой, оказался среди нас.
И тогда солдаты Антония заметили совершенную нами ошибку; я говорю «солдаты», а не «Антоний», ибо Антоний не участвовал в этой первой половине сражения.
Желая избежать стремительного натиска, он отступил в соседнее болото. По крайней мере, именно это объяснение он давал, и, хотя оно толком ничего не объясняет, я привожу его здесь: «Narro ad narrandu, non ad probandum».[91]
И тогда, повторяю, солдаты Антония и солдаты Октавиана, не попавшие под удар нашего правого крыла и нашего центра, заметили, что наш центр полностью лишен прикрытия, и ринулись на него и на левое крыло, командование которым снова взял на себя Кассий.
Это левое крыло, не ведая о победе правого крыла и ощутив на себе весь напор со стороны центра и левого крыла вражеской армии, в итоге дрогнуло.
Таким образом, мы оказались победителями на правом крыле и побежденными на левом.
Нам неизвестны никакие подробности этого частичного разгрома нашей армии, за исключением того, что Кассий в эти минуты совершал чудеса храбрости. Увидев, что отряды Брута, увлеченные в атаку своим полководцем, беспорядочной толпой ринулись на врага, он решил, что Брута ждет гибель. Но все показалось ему еще хуже, когда стало известно, что, вместо того чтобы сражаться, они грабят лагерь Октавиана. Маневр, который эти отряды могли совершить против врага, взяв его в окружение, враг совершил против них самих.
Позволив республиканцам терять время на разграбление лагеря и бойню лакедемонян, цезарианцы ринулись на Кассия, имея силы вдвое больше его сил.
При виде этих полчищ конницу охватил страх: она обратилась в бегство и помчалась к морю.
Заметив этот маневр конницы, пехота прониклась таким же страхом и дрогнула.
И тогда Кассий бросился в ряды своих войск, пытаясь сделать все возможное, чтобы остановить это бегство.
Он вырвал из рук какого-то знаменосца знамя, вонзил древко в землю и с мечом в руке стал дожидаться врага.
Однако паника была настолько страшной, что мужество Кассия не могло побудить даже его личную охрану оставаться рядом со своим командующим.
Так что и ему, чтобы живым не попасть в руки врага, в свой черед пришлось отступить.
С немногими сопровождающими он поднялся на холм, возвышавшийся над всей равниной.
Оттуда он видел солдат Антония, ворвавшихся в его лагерь.
Однако слабое зрение не позволяло ему видеть ни того, что происходило в лагере Брута, ни того, что происходило в лагере Октавиана.
Кассий решил, что Брут разгромлен, коль скоро он не пришел ему на помощь.
И тут, оглядевшись вокруг, он заметил одного из своих офицеров, Титиния, весьма ценимого им за храбрость и сообразительность, подозвал его и сказал ему:
— Титиний, ты сам видишь, в каком мы положении; мне необходимо как можно скорее получить известия о Бруте.
Приказ этот был дан в тот самый момент, когда Брут устремился на помощь Кассию.
Произошло же следующее.
После того как лагерь Октавиана был разграблен, Брут возвращался назад, полагая себя победителем — мы захватили у врага несколько знамен и три знаменных орла — и пребывая в надежде, что Кассию посчастливилось не меньше, как вдруг поразился тому, что не видит шатра Кассия на прежнем месте. Это вызывало тем большее удивление, что его шатер, очень высокий, прежде был заметен со всех сторон.
Брут тщетно искал глазами другие палатки, еще недавно окружавшие этот шатер.
И тогда он подозвал к себе нескольких своих друзей, обладавших особо острым зрением.
Они вгляделись повнимательнее и сообщили Бруту, что различают множество людей в сверкающих латах и с серебряными щитами, движущихся взад-вперед на том самом месте, где находился лагерь Кассия. Они добавили, что люди эти, судя по их многочисленности и богатству вооружения, не могут быть теми, кто был оставлен охранять лагерь. Тем не менее, по их словам, на поле боя, которое простерлось у подножия холма, они не видят столько убитых, чтобы можно было поверить в разгром, отдавший лагерь Кассия в руки врага.