Октавиан не ошибся. По прибытии в Афины она получила письмо от Антония, который запрещал ей ехать дальше и приказывал ждать его в городе Минервы.
В этом письме он сообщал ей, что незадолго перед тем принял послов царя мидян, побуждавшего его объявить войну парфянам, дабы отомстить им за прошлое поражение; царь мидян обещал, если Антоний ответит согласием, помогать ему всеми своими возможностями. Возможности эти выражались в том, что он предложил предоставить в распоряжение римлян многочисленный отряд конников и лучников, и, поскольку Антонию недоставало прежде всего этих двух родов войск, чтобы вести войну с парфянами, он обосновал отказ принять Октавию своим твердым решением воспользоваться предложением царя мидян и начать войну в Азии.
Но, по-прежнему смиренная и покорная, Октавия не хотела видеть то оскорбительное для нее, что было в этом приказе ее мужа, и потому в ответ ограничилась просьбой указать, куда следует доставить груз, который она ему привезла, а именно: большие запасы одежды для его солдат, много вьючного скота и, наконец, дорогие подарки и деньги для его военачальников и друзей.
Кроме того, она привезла с собой две тысячи полностью вооруженных воинов, предназначавшихся для того, чтобы сформировать из них преторианскую когорту Антония.
В качестве посланца к Антонию она выбрала одного из его друзей по имени Нигер, на верность которого, как ей было известно, можно было рассчитывать.
Нигер отправился в путь и застал Антония подле Клеопатры, с которой тот больше не расставался; он вручил Антонию письмо и не постеснялся во всеуслышание, смело, в присутствии египетской царицы воздать Октавии хвалу, которую она заслужила.
С инстинктом соперницы, причем соперницы, занимающей более низкое положение, Клеопатра поняла, что Октавия явилась потребовать сердце Антония, и, опасаясь, как бы та в этом не преуспела, она, со своей стороны, начала притворяться охваченной неистовой страстью к Антонию, к которому всегда относилась достаточно сдержанно. Но этим дело не ограничилось: решив довести себя до истощения, чтобы вызвать к себе жалость со стороны Антония, она отказалась от пищи и через короткое время заметно похудела и побледнела.
Кроме того, каждый раз, когда Антоний входил к ней, он заставал ее в слезах, с рассеянным и удрученным взглядом; да, она быстро утирала слезы, но не настолько быстро, чтобы они ускользнули от его внимания. Ее рассеянный и удрученный взгляд сменялся взором, полным истомы, а когда он заговаривал с ней об этой войне с парфянами, которую намеревался предпринять по наущению царя мидян, она умоляла его даже не думать о войне с этим варварским народом, единственным, в борьбе против которого его военная удача может потерпеть поражение.
С другой стороны, Клеопатра имела в окружении Антония собственных друзей, которых Антоний считал своими друзьями и чью преданность она покупала и поддерживала с помощью подарков. Друзья эти не имели иного занятия, кроме как нашептывать Антонию ненависть к Октавии. «Октавия, — говорили они, — хотя и оставленная тобой, в тысячу раз счастливее Клеопатры: она обладает званием законной супруги и всеми привилегиями, связанными с этим званием, тогда как Клеопатра, царица стольких народов, всего лишь любовница Антония и имя это не только не считает позорным для себя, но и гордилась бы им, будь она уверена, что не окажется брошенной Антонием. Если же он бросит ее, она точно не переживет этого несчастья».
А поскольку люди всегда склонны верить тому, что льстит их спеси, Антоний, поверив, что Клеопатра не переживет расставания с ним, стал еще больше заботиться о ней.
В итоге от отказался от похода в Мидию, хотя ему и доносили, что момент для войны с Парфянской державой весьма благоприятный, ибо она охвачена междоусобицей. Он отлучился лишь ненадолго, чтобы женить на дочери царя мидян одного из своих сыновей от Клеопатры.
Само собой разумеется, ни жених, ни невеста не достигли еще брачного возраста.
Октавия оставалась в Афинах как можно дольше, понимая, что ее возвращение в Рим станет сигналом для необратимого разрыва между ее мужем и ее братом, но в конце концов ей пришлось вернуться и во всем признаться Октавиану.
Придя в ярость от нанесенной ему обиды, Октавиан велел сестре покинуть дом Антония и поселиться отдельно, однако Октавия отказалась сделать это, умоляя его не ссориться из-за нее с Антонием и забыть все оскорбления, относившиеся лично к ней.
— Разве не чудовищно, что два властелина мира обагрят кровью землю: один — из любви к женщине, другой — из ревности?
Так что она продолжала жить в доме мужа, как если бы он сам находился в Риме, и с материнской заботой и щедростью воспитывать его детей от Фульвии.
Ее верность долгу супруги шла еще дальше: любого друга Антония и любого его посланца, приехавшего в Рим как по своим собственным делам, так и по делам ее мужа, радушно принимали в доме Антония, в то время как она сама, добровольно выступая, в случае нужды, ходатаем, добивалась от брата милостей, которых домогался ее гость. Однако эта добрейшая женщина не замечала, что, действуя таким образом, она наносит Антонию огромнейший вред. Все изумлялись, что человек, который не был безумным, оставил подобную женщину ради Клеопатры.
Однако в действительности Антоний был безумным, или, точнее, его можно было считать таковым вследствие новостей, приходивших в Рим.
Говорили, что Антоний, не решившись дать развод Октавии, которую он считал соглядатаем, приставленным к нему Октавианом, официально женился на Клеопатре; что он приказал возвести посреди гимнасия серебряное возвышение, а на этом серебряном возвышении установить два золотых трона; что на этих двух золотых тронах восседали он и Клеопатра: Клеопатра в наряде Исиды, а он, Антоний, в наряде Осириса; что Антоний тут же объявил Клеопатру царицей Египта и Ливии и признал ее сына Цезариона сыном Цезаря. Что же касается его собственных сыновей от Клеопатры, то он провозгласил их царями царей, пожаловав старшему, Александру, — Армению, Мидию и Парфию, а второму, Птолемею, — Финикию, Сирию и Киликию; после чего он представил обоих народу: Александра — облаченного в мидийский наряд, с тиарой на голове и остроконечной шапкой, которую именуют кидарой и которая является украшением мидийских и армянских царей, а Птолемея — в длинном плаще, сапожках и широкополой шляпе, украшенной диадемой, что составляет наряд преемников Александра Македонского; оба царевича приветствовали отца и мать, и каждый из них получил собственную царскую гвардию; у одного она была сформирована из армян, у другого — из македонян. Что же касается Клеопатры, то она переняла наряд от египетской богини и, давая аудиенции, именовала себя новой Исидой.
Многие еще сомневались в этих новостях, и потому римлян охватило сильное удивление, когда Октавиан официально доложил сенату о всем том, что мы сейчас рассказали.
Это был прекрасный повод для войны, который получил народную поддержку, и, вследствие безумств Антония, дело Октавиана стало делом всего Рима. Римляне уже давно ненавидели Клеопатру, эту Митридатку, как они называли египетскую царицу по причине, возможно, ее превосходства над другими женщинами. Правда, варварские народы, с каждым из которых она говорила на их языке, испытывали перед ней восхищение, способное сравниться лишь с любовью, которую питали к ней египтяне. Любовь эта зашла так далеко, что, по слухам, когда после смерти Антония начали низвергать его статуи, какой-то житель Александрии предложил двадцать пять миллионов сестерциев за то, чтобы та же участь не постигла статую Клеопатры.
XXXVI
Обвинения против Антония выдвигает Мунаций Планк. — Что представлял собой Мунаций Планк. — Я проникаюсь жалостью к его печали и пишу ему оду. — Военные силы Антония. — Варварский мир. — Друзья Антония посылают к нему Геминия. — Зловещие для Антония знамения. — Моя ода римлянам.
Антоний, со своей стороны, отправил в Рим посланцев с обвинениями против Октавиана. Главные упреки, выдвинутые им в адрес своего коллеги по триумвирату, были таковы: во-первых, отняв у Секста Помпея Сицилию, Октавиан не выделил части этой добычи ему, Антонию; во-вторых, Октавиан не вернул корабли, которые занял у него, чтобы вести войну с Секстом Помпеем; в-третьих, мало-помалу изгнав Лепида, их третьего коллегу, из всех его наместничеств, он оставил в своем распоряжении армию Лепида и его доходы; и, наконец, ничего не оставив солдатам Антония, он раздал своим солдатам почти все земли Италии.
На эти обвинения Октавиан отвечал следующим образом.
Что касается Сицилии, то он поделится ею с Антонием, когда Антоний поделится с ним Арменией, и вот тогда без промедления вернет ему те корабли, какие у него занял.
Что касается Лепида, то наместничества были отняты у него потому, он бесстыдно злоупотреблял своей властью.
Что касается солдат Антония, то они не имеют никакого права на раздел Италии, поскольку в их распоряжении есть завоеванные ими Армения и часть Парфии.
Между тем Октавия по-прежнему не хотела покидать дом своего мужа; ей казалось, что, пока она находится в этом доме, у нее остается последняя надежда примириться с Антонием. Однако он, как если бы ему хотелось быть кругом виноватым, категорически приказал ей покинуть его дом.
Без сомнения, Клеопатра позавидовала Октавии, что у той есть это последнее утешение. При огромном стечении народа, оплакивавшего Октавию и проклинавшего Антония, сестра Октавиана, изгнанная, но не получившая развода жена, вся в слезах, на глазах у толпы вышла из дома, ведя за руку, вместе со своими детьми от Антония, тех, что были у Антония от Фульвии.
То был обвинительный акт в отношении Антония, предъявленный Октавианом.
Прежде всего, Антоний женился на царице, что было непростительным преступлением в глазах римлян, убивших Цезаря, ибо тот возымел прихоть позволить Антонию примерить на него царский венец.
Он включил Цезариона, внебрачного сына Цезаря, в его семью, что было кощунством.