На территории школы находился большой кирпичный учебный корпус и длинный деревянный корпус, в котором с одного входа был школьный буфет и жила учительница Евдокия Петровна, а с другого входа жил директор школы Соколов Борис Макарович, вместе с женой Галиной Петровной, моей первой учительницей, и дочерью, которую я практически не помню. За этим корпусом был огороженный двор, в углу которого стоял сарай, а возле сарая стояла будка, в которой жила довольно симпатичная овчарка. Но мы туда не ходили, собака лаяла на каждого, кто заходил во двор. В сарае директор держал какую-то свою живность, в том числе и поросят. Возле двора стоял колодец с коловоротом, а левее школьный сад, в котором кроме растущих яблонь и вишен была еще застекленная отапливаемая теплица и площадка для метеонаблюдений, на которой, среди прочего оборудования, стоял и флюгер, высотой порядка двадцати метров. Между садом и двором шла тропинка к туалету, находящемуся за двором, и представляющему из себя сооружение из досок, разделенное дощаной перегородкой на две части, мужскую и женскую, в каждой из которых было по пять ничем не разделенных между собой прорезанных в полу дырок (очков). Рядом с ним стоял туалет на две кабинки для учителей. Туалет для учеников директору приходилось периодически ремонтировать, так как в перегородке между мужской и женской частью кто-то все время ножом проковыривал дырки.
По другую сторону церкви находились еще школьная мастерская, в которой проводились уроки труда, и спортивная площадка, на которой были волейбольная и баскетбольная площадки, беговые дорожки, места для прыжков в длину и высоту, а также специальное сооружение высотой порядка десяти метров, с вертикальной и наклонной лестницами, и крюком для подвешивания каната. За спортивной площадкой находились грядки. Два десятка маленьких грядок размером 70×150 сантиметров, для занятий по биологии, которую вел сам директор школы. Слева от грядок находился детский садик колхоза им. Ленина, а за ним школьный огород, размером порядка шести соток. Был еще один школьный огород, большой, больше 50-ти соток, который находился вдали от школы.
В школе нас учили не преподаватели, а учителя, потому, что кроме обучения, они еще и воспитывали учеников. Среди всего прочего воспитания, они прививали нам еще и любовь к труду. Всем было известно, что труд облагораживает человека, и, что именно он превратил обезьяну в человека, хотя некоторые от этой стадии далеко так и не ушли. Любовь к труду нам прививали также и дома. В наши с сестрой Аллой обязанности по дому сначала входило по очереди подметать пол в хате и периодически кормить курей, а позже еще и пропалывать грядки в огороде. Любовь прививалась тяжеловато. Это было видно по тому, что мы периодически на могли поделить уборку в доме: каждый считал, что в этот день не его очередь подметать пол.
Уроки труда начались еще в первом классе. Нас учили шить мешочки, вышивать гладью и крестиком, вязать крючком. За четыре года я все эти премудрости освоил. Девочек еще учили готовить салаты. В четвертом классе нас уже выводили пропалывать картошку на огороде за детским садиком. Иногда ходили помогать колхозу в уборке помидоров, которые росли на междурядьях в колхозном саду. Это нам нравилось, там можно было вдоволь покушать вкусных яблок. Кроме того, за помощь колхозу, он поставлял в школьный буфет молоко по символической цене, одна копейка за стакан, в то время как стакан совсем не сладкого чая стоил три копейки.
До пятого класса уроки труда для девочек и мальчиков практически не отличались. С пятого класса уроки уже были раздельные, у девочек было домоводство, где они учились шить и готовить, причем готовить они ходили на кухню к директору школы, где имелась керосинка. У мальчиков занятия проходили в столярной и слесарной мастерских. Для девочек в этих мастерских было проведено только одно занятие, чтобы умели молоток в руках держать, наверно на тот случай, если кто-то из них не выйдет замуж. В мастерской было столярное и слесарное отделение. Столярное отделение было вполне приличным, шесть фабричных столярных верстаков, позволяющих закреплять доски для обработки в любом положении. Инструмент тоже был вполне приличным, хотя и несколько туповатым. Слесарное отделение было в более плачевном состоянии. В нем было всего трое тисков, правда больших, у которых на двух не было губок, и зажать в них деталь было крайне сложно. Полотна в ножовках по металлу были старые и тупые, ими за 45 минут урока гвоздь с трудом перепиливали. Директор школы, проводивший эти занятия, новые полотна выдавал только после их поломки, но за сломанное полотно кто-то должен был получить двойку. Поскольку рабочих мест было мало, часть ребят занималась в столярном отделении, а часть в слесарном. На следующее занятие менялись местами. Потихоньку чему-то учились.
В пятом классе мы изучали биологию, занятия проводил директор школы. Каждому ученику была выделена маленькая грядка на школьном участке, на которой по индивидуальному заданию каждый ученик должен был что-то вырастить. В конце года победителя ждал приз. Я очень хотел занять первое место, но мне досталась грядка, на которой уже рос ревень – растение, стебель которого используется для приготовления компота, ее нужно было только поддерживать в чистом состоянии, ни о каком урожае речь не шла, поэтому из претендентов на победу я автоматически выпадал.
Зоологию у нас проводила Евдокия Петровна. Она интересно проводила занятия и умела нас заинтересовать. Она ставила нам задачу взять шефство над каким ни будь колхозным животным: теленком, поросенком или жеребенком, и за ним ухаживать. Рассказывала, что пять лет назад у нее училась девочка Соня, которая ухаживала в колхозе за теленком, о ней даже в газетах писали. Нам тоже хотелось, чтобы о нас в газетах писали. Я ходил помогать соседу деду Митрофану ухаживать за колхозными лошадьми. Привозили им сено, поили, убирали навоз. Я спрашивал деда Митрофана, может их еще почистить, как я в кино видел.
– Да кто их чистит, – сказал дед – еще не дай бог лягнет тебя, горя не оберешься.
В специальной тетрадке я записывал проделанную работу, а дед Митрофан ставил оценку и расписывался.
В то время, когда я помогал деду Митрофану ухаживать за лошадьми, произошел один курьезный случай. Недалеко от конюшни стояла старенькая хата, которая использовалась как сторожка, и место где бригадир давал колхозникам наряды на работу. Раньше в этой хате кто-то жил, но потом все померли, наследников не было, и хата отошла колхозу. В хате стояла обычная печь с грубкой и лежанкой, стол и несколько стульев, а вдоль стен стояли обычные деревянные лавки. Середина хаты была абсолютно свободной, поэтому туда для просушки положили два десятка дубовых бревен, из которых планировали изготовить полозья для саней, как для конных, так и для тракторных. Сторожем здесь работал старый дед, которого звали Пантелей Матвеевич.
Пантелей Матвеевич был очень высокий и очень худой, выше его в селе был, пожалуй, только один человек, наш сосед Сергей Логвин, которого мама иногда просила повесить у нас в доме рушники на картины, и он вешал их прямо с пола, так как легко доставал руками до потолка. Дед всегда, и зимой и летом ходил в одном и том же брезентовом плаще с капюшоном, поэтому его сутулая фигура была узнаваема издали. Походка у него тоже была особенная: он наклонял корпус вперед, и только потом, чтобы не упасть, переставлял ногу. В глаза все называли деда уважительно, Пантелей Матвеевич, а за глаза – Пантюх. Тем, кто при ходьбе плохо переставлял ноги, обычно говорили: «Что ты ходишь как Пантюх».
Пантелей Матвеевич сторожевал один, каждый вечер с наступлением сумерек он приходил в сторожку, а утром уходил домой, ночью он должен был несколько раз проверять конюшню и воловник, в котором стояли тягловые быки. В тот вечер он, как всегда протопил грубку, постелил на лежанку свой плащ, сверху старенький овчинный тулупчик, и прилег отдохнуть. Вскоре запарился, слишком сильно натопил, спать на лежанке было невозможно. Выход из этого положения нашелся быстро, он перенес на лежащие на полу дубки свой плащ, на него снова расстелил тулупчик, лежать было немного жестковато, но вполне терпимо, и вскоре он уснул сном младенца. Проснулся он только утром, когда его растолкал пришедший на работу бригадир. Оказалось, что лежит он уже не на дубках, а на земляном полу у углу хаты, все дубки исчезли. Видимо ночью воры аккуратно перенесли сторожа на его плаще с дубков в угол хаты, а все дубки вывезли.
Еще Евдокия Петровна рассказывала нам о кроликах, какие они замечательные. Она умела увлечь, и мне захотелось завести кроликов. По моей просьбе отец купил крольчиху, но предупредил, что ухаживать буду я сам. Я сделал для нее клетку, кормил, поил и ухаживал. Потом пошли крольчата, я сделал еще несколько клеток, потом еще. Летом у нас было до 50-ти кроликов, на зиму оставляли двух крольчих и кроля. В доме появилось дополнительное мясо и немного денег за проданные шкурки. Правда мясо, опять же, как и раньше было зимой, летом кролики были слишком худые, чтобы их забивать, да и летнюю шкурку невозможно было продать.
В отличие от младших классов, в старших была обязательна трудовая отработка во время летних каникул. В пятом классе 10 дней, в шестом пятнадцать и в седьмом двадцать. Правда работали не полный день, а только до обеда. В пятом классе мы пропалывали и окучивали картошку на дальнем и ближнем огородах, а также пропалывали все посаженное на этих огородах. Кто все это сажает, я как-то не задумывался. Осенью мы на этих же огородах собирали урожай, грузили его на телегу и эту телегу отвозили ….., куда бы вы думали? В сарай к директору школы. Я был очень удивлен, если не сказать больше.
– Мы что, как панщину отрабатываем, – спросил я одну из учительниц.
– Тише ты, какая панщина. Это просто трудовое воспитание. Ну не выбрасывать же все это – ответила учительница.
При трудовой отработке в шестом классе Борис Макарович предложил мне вместе с ним ремонтировать и красить парты. Он видел, как я работаю на занятиях и решил, что с таким заданием я должен справиться. Я конечно согласился, эта работа была для меня более интересной, но поинтересовался, как ее будут засчитывать, день за день, или хотя бы день за полтора. Для меня это было немаловажно, так как я этим летом работал в нежинском плодосовхозе, и из-за этой отработки терял в заработке там. Директор пообещал засчитывать день за полтора. Мы с ним несколько дней ремонтировали и красили парты. Потом перешли на ремонт теплицы. Работа шла нормально, пока директор не притащил для ремонта посадочных ящиков в теплице доску с характерными круглыми вырезами. Эта доска была явно из школьного туалета. Я отказался браться за нее руками.