– Два места у нас как раз остались, но только в шестиместном номере, – ответили из гостиницы.
– Подойдет, – сказал я, – по сравнению с казармой это для них рай будет. Да днем их у Вас и не будет, они только ночевать будут приходить.
– Тогда присылайте, устроим.
– Через пару часов приедут. Запишите, старшим у них старший сержант Винокуров, и с ним еще один курсант, – подытожил я разговор.
Это была победа, мы нашли места в гостинице. Быстренько съездили к Андрею Федоровичу, сказали, что нашли гостиницу, поблагодарили за теплый прием, переоделись в военную форму и поехали в гостиницу. Гостиница находилась в каком-то промышленном районе, жилых домов поблизости не было, да и автобусная остановка была далековато, но мы и этому были рады. Зашли в гостиницу.
– Здравствуйте, – сказал Толя. – Вам должны были звонить по поводу нас из комендатуры.
– Да, звонили, – сказала дежурная. – Давайте документы, будем оформлять.
В номере уже действительно жили четыре мужика, которые были в командировке на каком-то местном заводе. Мы с Толей тоже там поселились. Все было нормально, вот только никаких столовых или кафе поблизости не было, поэтому продолжали кушать в нашем кафе возле Невского проспекта.
Следующие два дня мы опять провели в Эрмитаже, и опять без обеда, ходили по залам до тех пор, пока держали ноги. Осмотрели еще два этажа. Меня особенно впечатлила небольшая картина, кажется называлась «Машенька и Дашенька», за нее художник получил звание академика. На картине были изображены две девочки с жемчужными ожерельями на шее. Девочки казались живыми, настолько объемными были их портреты, особенно объемными выглядели жемчужные ожерелья, настолько четко была выписана каждая бусинка и тень от нее. У меня девочки с этой картины как живые до сих пор перед глазами стоит. Фамилию художника я, к сожалению, не помню, но такой прекрасной работы я больше никогда не видел. Хотелось посмотреть еще экспозицию в подвале, говорили, что очень интересная, но времени не было, мы ведь еще практически нигде не были. Ночью побродили по набережной Невы и Невскому проспекту, наблюдая Ленинград в белую ночь, а на следующий день на небольшом катере поехали в Петергоф. Фонтаны один краше другого, многие были закрыты на реставрацию, но и то, что было открыто, очень впечатляло. Посетили скромный домик Петра и фонтаны-шутихи. Во дворец также не попали, он был на реконструкции, но зато Самсон, разрывающий пасть льву, был великолепен, и вид на дворец со стороны моря был очень красивым. Но больше всего нас удивил подземный туалет, куда мы зашли по нужде. Большой светлый холл, облицованный светло-голубой плиткой, на стенах зеркала. Посредине холла стол и два стула, на столе ваза с цветами. Несколько туалетных кабин, и во всех висит туалетная бумага. Везде изумительная чистота. Этот вид резко контрастировал с виденными нами до сих пор общественными туалетами, в которых всегда была несусветная грязь, и перемещаться можно было только на цыпочках. Мы решили, что это какой-то платный туалет, но спросить было не у кого. Когда вышли из кабин, в холле уже появилась женщина, у нее мы и спросили, сколько нужно платить, но она сказала, что туалет бесплатный. Вот теперь я вполне осознал, почему Ленинградцы так гордились чистотой своего города.
Побывали мы с Толей и на Пискаревском кладбище. Здесь обстановка очень грустная, большое количество огромных братских могил и скорбящая Родина-мать к веселью не располагают. А грусть, нахлынувшая после прочтения дневника Тани, не покидала нас весь день. Как же люди все это выдержали? Ведь от всего этого с ума можно было сойти. А люди не только жили, но еще и трудились, умирая прямо возле станка от голода. Это были настоящие герои. Вечная им память.
В последний тень мы с Толей разошлись, ему хотелось одно посмотреть, мне другое. Я посетил Аничков мост, полюбовался чугунными решетками и скульптурами юноши и великолепных лошадей, какая во всем этом грация, каждая мышца и юноши, и лошадей, как живые. В кунсткамеру я не попал, она была закрыта, дворец Меньшикова тоже не работал. На ходу поменял планы и поехал в Петропавловскую крепость, времени у меня оставалось мало, поэтому толком я там ничего не рассмотрел, но вот полуденный выстрел из пушки я увидел. Нужно было возвращаться в гостиницу, вечером мы уезжали в Москву, а еще нужно было заехать к Андрею Федоровичу, вернуть Лене фотоаппарат и еще раз за все поблагодарить.
В Москве мы с Толей расстались, он поехал к себе в Купянск, а я в Вертиевку. И тут в мою голову проникла еще одна «гениальная» идея, я решил ехать не поездом, а автобусом. Трасса Москва-Киев проходила через Вертиевку, и все автобусы у нас останавливались на длительное время, так как на этой остановке были аж два вполне приличных кафе. Я и взял билет до Вертиевки на автобус. Автобус был с улучшенными мягкими креслами, но не самолетными, спинки не откидывались. Багажника для чемоданов в автобусе тоже не было, но мой маленький чемоданчик вполне поместился на полку над головой. Выехали примерно в обед, и сразу же обнаружилась проблема с моим чемоданом, от тряски его ручка жутко пищала, раздражая всех пассажиров и водителя. Я попросил у пассажиров несколько спичек, и подпихнул их под ручку, писк на время прекратился, но вскоре спички от тряски выпали, и ручка опять запела свою противную мелодию.
– Да сделай же ты с ней что-нибудь, – взмолился водитель. – мочи нет это терпеть.
Было жутко неудобно, но я не знал, как заставить ее замолчать, хоть в окно чемодан выкидывай. В поездах она никогда не скрипела. Выход нашли пассажиры. Они дали мне длинный кусок шпагата, и я привязал ручку к чемодану, чтобы она не болталась. Писк наконец-то прекратился, и все стали дремать. Я тоже задремал, но проснулся от того, что мне было очень жарко, ведь ехал я в военной форме, так как в маленький чемоданчик она не помещалась. Что собой представляла эта форма? Хромовые сапоги, синего цвета бриджи, зеленого цвета китель на ватине, со стоячим воротником, и фуражка. Китель снять нельзя, поскольку под ним только майка, расстегнутые крючки воротника и расстегнутая верхняя пуговица от жары не спасали. Сапоги тоже не снимешь. Стало понятно, что я сделал большую глупость, поехав автобусом, в поезде я бы спокойно переоделся и ехал как нормальный человек, но жалеть было уже поздно. Ночью стало немного прохладней, так как днем пот с меня ручьем уже не лил, но появилась другая проблема: кресла оказались очень неудобными и начала ныть спина, боль все усиливалась, и к утру ныло уже все тело. Как ни крутился я в этом кресле, невозможно было найти такое положение, чтобы тело не болело. Облегченно вздохнул, когда наконец-то приехали в Вертиевку. Ноги так затекли, что вообще не слушались, пришлось минут десять разминая ноги потихоньку походить возле скамейки. Потом перешел на остановку местного автобуса, дождался автобус на Вертиевку, на котором доехал до центра, а там еще два километра пешком, и я дома. Отдохнув с дороги, на следующий день я велосипедом съездил в центр и купил себе три литра пива, как компенсацию за все трудности и лишения, перенесенные в этой поездке.
Галя-Аня
В конце второго курса, как раз накануне Нового Года, нас пригласили в Харьковский театр музыкальной комедии на оперетту «Цыганский барон», сказали, что нас пригласили наши шефы – медицинское училище. К сожалению, кто-то перепутал время начала представления, и мы прибыли в театр с опозданием, оперетта уже минут пятнадцать как шла. Мы тихонько расползлись по залу, занимая еще свободные места, и, изображая театралов, стали наблюдать за происходящим на сцене, тихонько обмениваясь своими комментариями.
В антракте мы с Борей Бобровским сходили в буфет, выпили по стакану красного вина и закусили бутербродами. Настроение сразу улучшилось, уже не было так жалко, что не видели начало представления. Вернувшись в зал сразу увидели двух симпатичных девушек, которые сидели сразу за нами, даже странно, что мы их раньше не заметили. Возле них даже были два свободных места, которые мы также раньше не заметили. Вот что значит поправили зрение в антракте. Мы вежливо спросили, не заняты ли возле них места, и можно ли сесть. Получив разрешение сели возле них. Боря сразу предъявил претензии, спросив, почему нам неправильно указали начало представления, чем чуть не испортил весь дальнейший разговор. Одна из девушек представилась Галей, как звали вторую я уже не помню. Галя оказалась очень разговорчивой девушкой, что мне и понравилось, для меня, не очень разговорчивого, для поддержания разговора оставалось только поддакивать и кивать головой, что меня вполне устраивало. Разговаривала в основном Галя, она рассказала, что они учатся на первом курсе, почему нас неправильно информировали она не знает, а до нашего прихода на сцене ничего интересного и не было. Вторая девушка в основном молчала. Я так прикинул, что Галя на два года моложе меня. Галя мне понравилась, и я решил проводить ее домой. Здесь правда возникала одна проблема, увольнительная у нас была одна на всех, и находилась у старшего нашей группы старшего сержанта Толи Винокурова, кстати моего друга. Провожая Галю без увольнительной, рассчитывать можно было только на то, что время уже было позднее, и нарваться на патруль было маловероятно, тем более, что я часто ходил в гарнизонный патруль и четко знал все маршруты, по которым они ходят. Я подошел к Толе и попытался отпроситься, пообещав патрулям не попадаться. Как ни странно, но Толя сразу разрешил проводить Галю, с одним лишь условием, чтобы я был возле проходной училища до того, как он приведет туда остальную группу, так как в казарму он должен привести всех вместе. Я согласился.
Проводил я Галю только до поворота с Сумской на ее улицу, дальше, как она сказала, ей уже близко, и она сама доберется. Сказала, что живет в Саммеровском переулке. Я тоже сказал ей свою фамилию и адрес. Ни бумаги, ни ручки, к сожалению, у нас не было, оставалось надеяться только на память. Договорились встретиться в одиннадцать или двенадцать часов первого января возле памятника Н.В. Гоголю, и я убежал на троллейбус. Добрался до училища вовремя и без происшествий.