Потихоньку откладывали деньги на раскладной диван, но даже самый дешевый из них, стоил очень дорого – 114 рублей, половину этой суммы мы уже скопили, еще месяца три, и мы сможем его купить, закончатся наши мучения с односпальной тахтой. Мучения закончились раньше, тесть согласился оплатить половину стоимости дивана, видно Галя поговорила с ним по этому поводу, мы с Филиппом Ивановичем купили этот диван и на своих руках принесли его домой, благо, что нести было недалеко, каких-то полкилометра. Тахту мы подарили нашему новому соседу, Мишке Лукьянову, который только заселился, и у которого, как раньше и у нас, еще ничего не было. А нам, для полного счастья, пожалуй, больше ничего и не нужно было. Хотя нет, нужен был еще холодильник, и мы взяли его напрокат на двоих с Мишкой. Жизнь была прекрасна, мы с Галей любили друг друга и были счастливы.
С соседями жили дружно, никогда не ссорились, если оказывалось, что на ужин нет хлеба, то можно было взять в столе у соседа, разумеется с отдачей, на это никто не обижался. Особняком держалась только пожилая, с нашей точки зрения пара, капитан с женой, которые частенько из-за чего-то ссорились. У другой пары, адъюнкта Володи Попенко с женой Оксаной, настоящей украинской красавицей, было двое маленьких детей, младшая из которых Ира терпеть не могла ходить одетой и постоянно бегала по длинному коридору голышом. Не успевала Оксана надеть на нее платье, как она его тут же стаскивала и выбрасывала. Володя пытался подгуливать, и Оксана его частенько на этом ловила, но скандалов не было, она относилась к этому как-то снисходительно. Жена Мишки Лукьянова Ира, была модницей, и сама шила себе прекрасные платья и халаты, что задевало нашу «королеву кухни» Олю, жену прапорщика. Оля пыталась подражать Ире, и тоже сшила себе халатик, но у нее это плохо получилось. Детей у них не было, но был маленький котенок, которого они называли Мики, а все соседи звали Микикеша.
На летние каникулы мы съездили ко мне в Вертиевку, где родители собрали близких родственников и моих друзей, и накрыли в честь нашего приезда праздничный стол. Галя привыкала к местному диалекту. Мама угостила нас своим любимым блюдом – налистниками, но Галя не запомнила их название, потом говорила, что ее угощали то ли карнизами, то ли плинтусами, и наконец вспоминала – наличниками. Как-то отец попросил ее набрать корзину калачиков, как у нас называли початки кукурузы, чтобы сварить молодую кукурузу, Галя решила, что над ней издеваются, как над Золушкой, калачики, с мелкими кругленькими плодами в виде сложенных по кругу круглых плоских семян, в изобилии росли во дворе, но она и за месяц не наберет их целую корзину. Узнала Галя также, что рудка, это большая лужа на дороге, которую нельзя ни обойти, ни объехать, недалеко от нашего дома их было две.
Мы вернулись в Харьков, и счастливая жизнь продолжалась. На удивление мы никогда не ссорились, то чего я так боялся, не происходило, и я был рад, Галя изменилась в лучшую сторону. Но однажды Галя завелась на ровном месте, я ей что-то вяло возражал, под конец ругани она со злостью выпалила мне такое, что в пору было разводиться. Она явно старалась сделать мне больно, и ей это удалось. Я немного растерялся, в голове пронеслось: «Ну и змея. В кого я влюбился? На ком я женился?» Я не смог объяснить себе ее поведение. Насильно к венцу я ее не тащил, сама просила на ней жениться, а теперь с завидным усердием пыталась все разрушить. Разводиться мне не хотелось, поэтому придумал для себя оправдание ее поведению, и все спустил на тормозах.
К моему большому удивлению и радости, в течении следующих трех лет мы жили мирно, и как мне казалось, счастливо, у нас родилась дочь Лиля и все было прекрасно. Потом правда опять пошли ссоры, видно бабкины гены сказывались, чуть не дошло до развода, но это уже совсем другая история.
Экзамены
Говорят, что экзамены – это лотерея, кому как повезет. Элемент везения здесь действительно есть, но это не значит, что может повезти всем. Везет, почему-то, только некоторым, всем остальным обычно не везет. Помню еще в школе, моя одноклассница Оля выучила всего два билета из тридцати, и свято верила, что один из этих билетов ей и попадется. В такое везение никто кроме нее не верил, но на экзамене она вытащила именно один из этих двух билетов. Мне так никогда не везло, даже наоборот, стоило мне не выучить хотя бы один билет, как именно он мне и доставался, поэтому мне приходилось учит все. А в ВУЗах уже достать сами билеты было счастьем. В отличие от школы, билеты нам уже никто не выдавал, выдавались только темы, вопросы по которым могут быть в билетах. По ним готовиться сложно. С билетами нас выручал Саша Особливец, который начиная со второго семестра всегда доставал билеты на предстоящий экзамен. Так вот, во втором семестре мы сдавали экзамен по аналитической геометрии. Я выучил почти все билеты, хотя для этого пришлось сидеть в ленинской комнате до трех часов ночи. Оставался последний билет, в котором зачем-то собрали в кучу аж шесть, хотя и довольно простых, теорем. Чтобы их прочитать, нужно было посидеть еще часа два, но уже очень хотелось спать, а поскольку подъем был в шесть часов утра, то я бы поспал всего час, а идти на экзамен с чумной головой, тоже не вариант. Я решил, что мне лучше оставшиеся три часа поспать, ну не может же мне попасться этот единственный не выученный билет, когда остальные тридцать пять билетов я выучил. Но, по закону подлости, мне достался именно этот, единственный не выученный билет, и на этом экзамене я получил единственную в своей жизни удовлетворительную оценку. Пару слов следует сказать и системе оценки знаний, существовавшей в то время в училище. В отличие от школы, оценка за ответы на вопросы билета не ставилась, это считалось только допуском к экзамену, оценка ставилась за ответы на дополнительные вопросы. К счастью, на все дополнительные вопросы я тогда ответил, но поскольку не ответил на один из вопросов билета, то выше удовлетворительной общая оценка быть не могла.
Как-то мне пришла в голову мысль, что неплохо бы эти дополнительные вопросы самому себе готовить. Ведь это мечта любого студента, чтобы ему задавали те вопросы, на которые он знает ответы. Оставалось придумать, как заставить преподавателя задать именно эти вопросы. И я придумал. Все было предельно просто, отвечая на вопрос по билету, нужно преднамеренно умолчать о каком-либо нюансе этого вопроса. Если преподаватель хорошо знает материал, а большинство преподавателей материал знали прекрасно, он этот «промах» обязательно заметит, а чтобы убедиться, знаю я этот упущенный момент или нет, обязательно задаст по нему дополнительный вопрос. Задавать больше трех дополнительных вопросов преподавателям не рекомендовалось. Поэтому, если на три вопроса билета отвечать с умом, то три дополнительных вопроса уже подготовлены. Правда это не всегда срабатывало, некоторые преподаватели не очень хорошо знали материал, и не замечали неточностей в ответе, тогда приходилось отвечать на их дополнительные вопросы. Один раз я попал к такому преподавателю. В тот раз мы сдавали экзамен по элементарным электронным автоматам. Наше первое учебное отделение имело специализацию по автоматизированным системам управления, поэтому по этим автоматам нам давали материала в три раза больше, чем остальным трем отделениям. В одном из вопросов билета мне нужно было построить синхронный реверсивный сдвиговый регистр. Для меня это никаких трудностей не составляло, я мог построить десяток вариантов таких регистров, один из них я и нарисовал. А отвечать мне пришлось преподавателю, который проводил занятия в других трех отделениях, слушателям которых давали только азы этой науки. Он мне сразу сказал, что регистр я нарисовал не правильно.
– Почему не правильно? – спросил я.
– В учебнике другой нарисован. – ответил преподаватель.
– Ну и что? – возразил я, – Их можно нарисовать великое множество, и все будут правильными.
Начали разбираться с тем, который построил я. Я подробно рассказывал, что происходит с этим автоматом на каждом такте синхронизации. Уже дошли до пятого такта, преподаватель во всем со мной соглашался, но вдруг сказал: «А вот там, на втором такте, была ошибка». Вернулись к первому такту и стали все разбирать еще раз. Дошли уже до восьмого такта, когда преподаватель опять заявил, что в четвертом такте я допустил ошибку. Вернулись опять в начало. Мне это дело уже начало надоедать, и я предложил преподавателю такую схему ответа: он внимательно все слушает, и если не видит ошибок в ответе по данному такту, то мы цифру с номером этого такта зачеркиваем, и больше к нему не возвращаемся. В очередной раз мы разбирали работу схемы и дошли уже до десятого такта, когда преподаватель сказал, что в пятом такте была ошибка. Я показал ему на зачеркнутую цифру «5», и напомнил про уговор. На этот раз мы все-таки добрались до последнего, двенадцатого такта, схема была рабочей. Я получил заслуженную отличную оценку, но каких нервов мне это стоило.
Моим самым любимым преподавателем в училище был профессор математики Дринфелд Гершон Ихелевич. Преподавателя лучше его, я в своей жизни не встречал. Старый еврей, ему в то время было больше семидесяти лет, для нас это был глубокий старик, и я боялся, как бы он случайно не умер, не закончив с нами занятия по математике. Это был уникальный человек, он в двадцать восемь лет стал профессором, и только в сорок лет женился. Лекции он читал вообще превосходно, внимательно следил за аудиторией, и как только замечал, что слушатели устали, рассказывал какую-нибудь историю, или анекдот. Этого было достаточно, чтобы усталость ушла, и лекция продолжалась дальше. Он никогда не задерживал нас после звонка об окончании занятия, как обычно делали другие лекторы, которые говорили: «Подождите минутку, я сейчас закончу». Он заканчивал лекцию на середине не дописанной формулы, а следующую лекцию начинал именно с этого места. Как-то раз слушатель Мусахранов назвал его на русский манер Георгием Ивановичем. Он обиделся.