В ОЭРГ появился «стукач», очень неприятное явление. Транину кто-то докладывал обо всем, что происходило в подразделении. Под эту раздачу однажды попал и я. Возвращаясь с неисправности я заехал в одну из деревень, чтобы в магазине купить для жены грецкие орехи, сделав при этом крюк примерно в десять километров. На следующий день Транин выдрал меня как «сидорову козу», грозился вычесть из зарплаты деньги за перерасходованный бензин. В принципе я понимал командира, с бензином у нас была напряжёнка, каждый литр был на счету. В то время шла борьба за экономию горючего. В каждую машину, независимо от дальности поездки, заливали всего 20 литров бензина. Поэтому командиру приходилось записывать в наряд на выезд все автомашины, даже те, которые уже несколько лет стояли без двигателей, потом бензин ведрами переливали в те автомашины, которым действительно нужно было ехать на выезд. Вот так и выкручивались. Поэтому его гнев был понятен, непонятно только было, какая сволочь об этом донесла. Грешили на то, что это кто-то из солдат или сержантов. Не могли же этим заниматься прапорщики, и тем более офицеры. Стукач успешно «трудился» года полтора. Однажды утром перед ежедневным построением ко мне подошел наш автомеханик, прапорщик Валерка Тахтаманов, и сказал: «Я кажется знаю кто стучит. Ты не замечал, что если кто-то опаздывает на построение, то крик стоит до небес, а Вольф опаздывает почти каждый день, но Транин ему даже замечаний не делает. По-моему, это он стучит». Я с его мнением не согласился, где это видано, чтобы офицер стучал на своих товарищей.
– Да они оба еврея, – возразил Валерка, – вот и снюхались.
– Давай проверим, как придет Вольф, я вам двоим расскажу, что ночью не ночевал дома, жена устроила скандал, и собирается идти в политотдел. Посмотрим, что будет.
Так и сделали, мы с Валеркой знали, что информация ложная, а Саша не знал. Через полчаса Транин вызвал Валерку в кабинет и начал отчитывать за непотребное поведение. Стукачество подтвердилось. Для меня это был шок. Я вспомнил, о поездке за орехами я сам Сашке рассказывал, вот это «друг». После этого случая вся наша компания перестала приглашать Вольфов в гости. Они еще некоторое время ходили без приглашений, но хозяева делали вид, что сильно заняты и ужинать еще не собираются, даже попить чай не предлагали, и Вольфы перестали ходить по гостям.
Прошло два года. Василий Михайлович перешел на майорскую должность в другое подразделение, а меня назначили на его место. На моей прежней должности никого не было. Поэтому мне приходилось работать и за начальника отделения, и за начальника расчета, я по-прежнему ездил и на регламенты, и на устранение неисправностей. Так я проработал месяца три или четыре, когда пришла разнарядка на замену офицера с моей должности на Забайкалье. Вопрос замены решала специальная комиссия, в которую входило командование дивизии и все командиры полков. Перед этой комиссией я и предстал. Прежде всего меня спросили, есть ли у меня какие-либо уважительные причины, по которым я не могу ехать в Забайкалье? Я ответил, что таких причин у меня нет, жаль только бросать налаженную здесь работу. С этим меня и отпустили, сказав, что решение комиссии до меня доведут.
В Забайкалье я не поехал, вместо меня поехал Саша Вольф. К этому времени он был уже холостым. Накануне его Жанна стала себя плохо чувствовать, он взял в кассе взаимопомощи 1000 рублей и отправил ее на Юг подлечиться. Когда она вернулась, ей стало еще хуже. Саша залез в кассу еще на 1000 рублей и еще раз отправил Жанночку в санаторий. Обратно она уже не вернулась. Не подумайте плохого, она там вышла замуж, оставив Саше немаленькие по тем временам долги. В любом случае Саше крупно повезло, он поехал на повышение: с должности старшего лейтенанта на капитанскую, здесь на капитанскую должность Транин его вряд ли поставил бы, несмотря на все его «стукаческие» заслуги. Транин был умным мужиком и себе в ущерб никогда ничего не делал.
Командиры полков мне сказали, что это они не отпустили меня в Забайкалье. Все командиры полков проголосовали против моего перевода.
– Мы им прямо сказали, – говорили они, – Как можно отдать лучшего в дивизии специалиста по связи? А у нас кто будет ремонтировать?
– Что, будем как в поговорке: отдай жену дяде а сам иди к бл..ди?
Я до сих пор горжусь этим обстоятельством. По-моему, в нашей дивизии это был первый такой случай.
Позже я был назначен заместителем командира ОЭРГ по боевому управлению, а на мое место назначили Володю Васильченко, жизнь продолжалась. Уже будучи преподавателем Серпуховского военного командно-инженерного училища, я встретился с подполковником Власенко, заместителем командира полка из Бершети, который приезжал в училище к сыну.
– А ведь знаешь, – сказал он мне, – я прослужил там еще больше десяти лет, но специалиста по связи лучше тебя у нас не было. Мы тебя потом часто вспоминали.
Приятно было такое услышать. Значит я не зря там трудился, люди мою работу добрым словом вспоминают.
Дождь
Ну вот и пришло время очередного отпуска. В прошлом году отпуск был зимой, и мы с Галей и маленькой Лилей ездили в Вертиевку, а в этом Лиля уже подросла, два года исполнилось, да и отпуск летом, поэтому решили съездить и в Вертиевку, и в Шелудьковку. Галя сильно соскучилась по дому, поэтому сначала едем в Шелудьковку. Прямого поезда из Перми на Харьков нет, поэтому едем с пересадкой в Москве, самолетом решили не лететь, так как на Харьков летает АН‑24, с двумя промежуточными посадками, а у Лили при посадках сильно болят уши. Лиле в поезде нравилось, она всю дорогу пела песни, особенно «Катюшу». Наш дом в Бершети стоит возле части строителей, которые и утром и вечером поют эту песню, вот Лиля ее и выучила. Под вечер наш поезд остановился посреди поля, и мы простояли там часов шесть. Впереди произошла какая-то большая авария, но ничего конкретного мы не знали. Когда потом поехали дальше, мы видели перевернутые грузовые вагоны и цистерны, с оторванными колесными парами, которые валялись под откосом. Пассажирских вагонов там не было, может без жертв обошлось. Поскольку наш поезд выбился из графика, то нас в дальнейшем по долгу держали на каждой станции, пропуская те поезда, которые шли по расписанию. В итоге мы прибыли в Москву с опозданием часов на десять, наш поезд на Харьков давно ушел, а на другие билетов не было, летний сезон в разгаре. С большим трудом, через шоколадку, удалось закомпасировать билеты на поезд, который будет идти через двенадцать часов, в котором нашлось два места в вагоне СВ. Доплата за СВ составила больше стоимости самого билета, но деваться было некуда. В комнате матери и ребенка мест также не было, поэтому эти двенадцать часов промаялись с Лилей в общем зале ожидания вокзала. Лиля уже не пела, она жутко устала, да и нам с Галей было ненамного легче. Когда, наконец-то, дождались поезда и зашли в наше СВ-купе, где стояли два симпатичных диванчика, обитых красным бархатом, Лиля залезла на один из них, сказала «моя кроватка», и тут же уснула. Нам с Галей пришлось вдвоем спать на втором диванчике.
В Харьков приехали поздно вечером, троллейбусом добрались до Левады, вокзала, с которого шли электрички в направлении на Змиев. Нам повезло, на последнюю электричку мы еще успели. Теперь уже было совсем близко, 45 минут электричкой до Занок, это третья станция после Змиева, а там еще двадцать минут автобусом до Шелудьковки. На станции Занки, кроме довольно просторного здания вокзала, был еще общественный туалет на улице, и элеватор, больше ни одного дома не было. Народ называл эту станцию Спортивной, и не без основания, уж очень любил этот народ здесь бегать. Автобусы привозили на эту станцию людей из трех сел: Гинеевка, Шелудьковка и Скрипаи. Равномерных рейсов у этих автобусов не было, они ходили только под электрички, сразу два или три автобуса, потом перерыв, до следующей электрички. Приезжающие на станцию Занки жадно вглядывались в стоянку автобусов, если стоят три автобуса, то это уже хорошо, по крайней мере стоячее место в одном из них может достаться, а вот если стоят только два, то мест всем не хватит, и кому-то придется часа два околачиваться на станции, дожидаясь следующего рейса. Поэтому, как только электричка останавливалась, народ высыпал из вагонов, прыгал с высокой платформы на пути, и со всех ног со спринтерской скоростью мчался к автобусам, не обращая внимания на рев сирены встречного поезда. Народ на беге был настолько натренированный, что некоторые старые бабки добегали до автобусов быстрее молодых. Занять сидячее место было счастьем, ведь потом в проход людей набивалось столько, что повернуться было невозможно. Естественно, сидячие места опоздавшим бабкам потом никто не уступал, ну не для того же он или она бежали стометровку и выиграли этот приз, чтобы уступить его какой-то бабке. Я как-то спрыгнул с этой платформы вместе с тяжелой сумкой, от рывка при приземлении обе ручки сумки оборвались, и пока я с сумкой без ручек добирался до автобуса, все автобусы ушли, ждать опоздавших здесь было не принято, два часа прождал, пока эти автобусы опять приехали. Вот так ненавязчиво здесь и воспитывали сильных и здоровых людей, способных преодолевать любые трудности, поэтому станция и называлась Спортивной.
Когда приехали на Спортивную, уже совсем стемнело, но из окна вагона было видно, что на автобусной остановке, где на столбе горела одинокая лампочка, автобусов нет. На станции вышли только мы, больше никого не было, значит этой электричкой никто из местных не ездил, и, следовательно, автобусы под нее не ходили. Это был сюрприз. Начинался дождь, который постепенно усиливался. Я предложил Гале переночевать в здании вокзала, а уже утром автобусом ехать в Шелудьковку. И тут я обнаружил, что хотя Галино тело еще и здесь, но душа ее уже давно дома, в Шелудьковке.
– Нет, – сказала она, – мы пойдем пешком. Здесь раньше автобусы вообще не ходили, и люди до электрички всегда пешком добирались. Мой отец каждый день на электричку пешком ходил, здесь напрямую всего семь километров.