Копия картины «Три богатыря»
С музыкой было сложнее. Мне очень нравилось, как играет на балалайке и мандолине отец Толи Осипенко, и я тоже хотел научиться, но нужен был свой инструмент. В магазине канцтоваров продавалась балалайка, но стоила она очень дорого, около пяти рублей на новые деньги, как новый костюм для школы. У отца просить такие деньги было бесполезно. Чтобы собрать нужную сумму, мы с Аллой весной копали корни хрена на огороде, и я сдавал их на засол-завод. Потом все лето резали листья хрена, и тоже сдавали на засол-завод. К осени нужная сумма была собрана, и я купил эту балалайку. Алексей Осипенко оценил ее как отличную, во-первых, у нее был тонкий гриф, и детская рука его легко обхватывала, во-вторых, в отличие от обычной балалайки, у нее были спаренные струны (было шесть струн), и она издавала более мелодичный звук. Научился я играть на балалайке, а позже и на мандолине, которую брал в школе. Даже играл на мандолине в школьном струнном оркестре, ездили с концертами по всем колхозам района. Дальнейшей мечтой была игра на гармошке, но на гармошку у родителей денег не было. И тут подарок судьбы – школа купила баян. Новый директор школы Смаль Петр Иванович тоже хотел научиться на нем играть и осваивал игру при помощи самоучителя. Организовал кружок из двух десятков, желающих научиться играть ребят, и мы приступили к занятиям. Он по самоучителю разучивал мелодию, потом показывал нам, и мы, по составленному графику, после занятий разучивали эту мелодию. Баян родители купили только Васе Ласому, а еще Вите Осипенко родители принесли колхозную гармошку, так что тренироваться дома могли только эти двое, остальные стояли в очереди к единственному школьному баяну. Сначала разучивали мелодию на правой стороне баяна, потом на левой, а потом нужно было играть сразу на двух сторонах. Я легко осваивал и правую, и левую сторону, а вот с игрой на двух сразу я не справился. Может одного 30-минутного занятия в неделю было недостаточно, может я вообще не могу делать несинхронную работу двумя руками. Промучившись два месяца я бросил кружок. Следуя моему дурному примеру кружок бросили и все остальные, кроме Васи Ласого, который освоил эту сложную науку и в дальнейшем прекрасно играл на баяне. Моих родителей директор вызывал в школу, обвинял меня в развале кружка и требовал, чтобы я вернулся в кружок, но я не вернулся, и кружок больше не работал. Потом мы с директором помирились. Я показывал в школе кинопроектором учебные фильмы, был ответственным за просмотр телепередач на школьном телевизоре (дома телевизоров ни у кого не было), и директор даже принародно обещал достать для меня путевку в Артек. То ли он плохо искал эту путевку, то ли вообще не искал, но ни в какие лагеря я никогда не ездил. С нашей школы в местный пионерский лагерь дважды ездил только Коля Ювко, по кличке Грек, как ребенок с неблагополучной семьи. Ему там очень нравилось, и он с восторгом рассказывал, как там хорошо, и я ему завидовал. Но однажды мама пригласила его с нам пообедать, когда у нас по какому-то поводу был праздничный обед. Помню, что был очень вкусный борщ с курицей и галушки из блинчиков, тоже вкуснейшее блюдо. После обеда Коля сказал, что если бы его хоть иногда так дома кормили, он бы ни в какие лагеря не ездил. И я понял, что в этом лагере не так уж и хорошо.
С вырезанием лобзиком было все хорошо, но не отлично. Вырезал я много различных изделий из фанеры и разукрашивал из масляными художественными красками. Многие из них раздарил. Но почти все изделия были с небольшими изъянами, в некоторых местах откалывался верхний слой фанеры и заделать этот скол так, чтобы не было заметно, не всегда удавалось. Причина была в плохом качестве используемой фанеры. Я использовал фанеру с ящиков из-под папирос, которые покупал в магазине. Другой фанеры у меня не было.
Позже появилось еще одно увлечение: изготовление шкатулок из рентгеновской пленки. Делать такие шкатулки меня научил второй муж крестной дядя Саша. Из картона вырезалась основа будущей шкатулки и на нее наклеивалась цветная однотонная бумага. На эту бумагу наклеивались вырезки из фотографий и открыток. С двух сторон каждой детали накладывалась вырезанная по контуру прозрачная (отмытая) рентгеновская пленка и все вместе по контуру сшивалось цветной ниткой специальным швом, подобным тому, который используется для обметывания петель, только с большим равномерным шагом. Для обеспечения равномерности шага изготавливалось специальное шило с двумя иголками. Каждая очередная дырка прокалывалась этим шилом. Потом все детали соединялись вместе такими же нитками, или ниткой другого цвета. Шкатулки получались очень красивыми, с выпуклыми стенками различной формы. Я сделал две такие шкатулки, после чего интерес к этому занятию у меня пропал.
В это же время я научился шить сапожным крючком. Соседка Оля Василенко, с которой нас возили к бабке-шептухе, вышла замуж, и ее муж Вася стал жить у них, то есть пришел в примы. Я увидел, как он крючком ремонтирует свою обувь и попросил у него этот крючок во временное пользование. Крючок он мне не дал, но объяснил, как его сделать из стальной пружины. Я сделал себе такой крючок и в дальнейшем так же сам производил мелкий ремонт своей обуви. Сейчас у меня есть три крючка различной толщины и мелкий ремонт семейной обуви я делаю сам. А сложный ремонт обуви сейчас уже никто не делает, ее просто выбрасывают.
А еще мне нравилась химия. Неорганическую химию у нас вела Евдокия Петровна. Она жила в небольшой комнатке при школе, так как вместо одной ноги у нее был протез, и ей было тяжело ходить в школу из дома. Мне нравилось ставить различные опыты, я их даже дома ставил. Евдокия Петровна разрешила мне взять домой пробирки, стеклянные трубочки, которые легко изгибались при нагреве, сухой спирт и некоторые химикаты. Она очень хорошо ко мне относилась, а я иногда по мелочам помогал ей по хозяйству и подарил одну из своих картин, написанную маслом, кажется это была копия с картины Т.Г. Шевченко «Гайдамаки».
Как и в стаде коров, в классе между ребятами постоянно шло соперничество за статус. До занятий, на переменах и после занятий кто-то с кем-то постоянно боролся. Боролся и я, со всеми, кроме Васи Ласого. Самым рослым в классе был Коля Потапенко, но самым сильным несомненно был Володя Доценко, но за счет ловкости в борьбе я его одолевал. Поэтому Вася ни с ним, ни со мной не боролся, как я понимаю, чтобы не уронить при проигрыше свой авторитет. Я тоже на борьбу с ним на навязывался. На класс ниже учился Сережа Шкурат, который был очень юрким и считался непобедимым в подобных схватках. Мне предложили посоревноваться с ним. Мы провели с ним после занятий при зрителях три схватки на траве. Все три схватки я выиграл броском противника через себя. Прием очень интересный. Держа противника за руки выше локтей падаешь на спину и при падении ногой перебрасываешь его через себя. Противник описывает в воздухе большую дугу и плашмя падает за твоей головой. Если не сгруппироваться, то удар о землю при этом получается довольно сильный, и противник не сразу приходит в себя. Дальше нужно быстро перевернуться, сесть на противника и прижать его лопатки к земле. Против этого приема у Сережи защиты не было.
Трудовая деятельность на летних каникулах после 6-го и 7-го классов продолжилась в нежинском плодосовхозе. Из ребят там работали я, Коля Грек и Коля Потапенко, а девушек работало много, примерно половина нашего класса. Работали разнорабочими. Косили и сгребали сено, провеивали зерно, собирали землянику, обрезали саженцы после прививки. Обрезка саженцев заключалась в том, что из четырех побегов, образовавшихся после прививки, нужно было оставить один, самый сильный, а остальные срезать секатором и места среза замазать варом. Дневная норма была 700 саженцев. С нами еще работал мой сосед дед Семен, которому было около 60 лет. Мы легко справились с такой нормой и решили подзаработать ее перевыполнив. В первый день мы обрезали порядка 2000 саженцев. Умудренный жизненным опытом дед Семен пытался нас вразумить и советовал не делать этого, а лучше полежать и отдохнуть. Но его никто не слушал. На второй день мы обрезали по 3000 саженцев, а на третий день норма уже стала 3000 саженцев, и нужно было вкалывать весь день не разгибаясь, чтобы ее выполнить. Вот такой был наш первый опыт социалистического соревнования. Потом, когда речь шла о выполнении планов, я все время вспоминал умного деда Семена и никогда не перевыполнял план больше чем на 10%.
На второй год меня определили прицепщиком к молодому трактористу Пете. Трактор был гусеничный, но в отличие от обычных, высокий и с узкими гусеницами, что позволяло использовать его при прополке междурядий. Сначала мы пахали поле огромным прицепным плугом, который гидравликой не поднимался. Я сидел на этом плуге в специальном железном кресле и с помощью колеса, похожего на руль, опускал плуги в начале поля и поднимал в конце поля. За неделю мы это поле вспахали. Потом обрабатывали его дисками, которые уже поднимались и опускались гидравликой. Мне нужно было только чистить диски, когда они забивались. Здесь Петя уже давал мне порулить, и я быстро научился управлять трактором. В благодарность за это я так отмыл его трактор, что он весь блестел. После этого были прополки междурядий различных посадок. Эта работа осложнялась тем, что трактор поднимал жуткую пыль, и долго дышать этой пылью было невозможно. Петя окончательно поверил в мои способности, и мы работали по очереди. Пока я делал прополку, Петя отдыхал в тенечке под кустами, и наоборот. Работать так было терпимо.
Будучи наверно в шестом классе я три дня вместо отца поработал помощником комбайнера. Перед тем как стать бригадиром, отец два сезона работал помощником комбайнера, с комбайнером Мишей Прищепой, очень веселым и жизнерадостным мужиком. Отцу нужно было накосить для коровы сена, и он договорился с Мишей, что я три дня поработаю за него, пока он будет косить. Сено тогда доставалось тяжело. Чтобы получить участок для сенокоса, нужно было сдать в колхоз теленка на мясо, по-другому сенокос не выделяли. Поэтому корова, которая не отелилась, была обречена, осенью ее также сдавали на мясо, так как зимой кормить ее будет нечем.