В работах этих мне лично не пришлось участвовать, за исключением выработки положения о старообрядческих общинах, которое подвергнуто было обсуждению в созванном при Министерстве внутренних дел старообрядческом съезде, состоявшем из архиепископа Иоанна, всех епископов и некоторых видных старообрядцев-мирян: Бугрова, Блинова и др. Мне пришлось и председательствовать в этом единственном в своем роде собрании, и я вынес из него глубокое уважение к старообрядческому высшему духовенству того времени. В нанковых рясах, с худыми строгими лицами, они резко отличались от упитанного духовенства господствующей церкви с его шелковыми одеяниями, орденами и явным нередко равнодушием к делам духовного мира; различие духовенства гонимого и торжествующего сказывалось с полной яркостью и невольно наводило на мысль, что возрождение церкви, о котором так охотно у нас говорили, могло бы пойти только от гонимого. Особенно выделялся среди духовенства своим нравственным обликом и спокойным достоинством архиепископ Иоанн (Картушев).
Всю осень я занят был, главным образом, подготовкой выборов в Государственную думу. Закон о выборах, сильно испорченный в первоначальном его тексте и приведенный в хаотическое состояние поправками, внесенными во время совещаний в Царском Селе, вызвал много затруднений в порядке применения. Чтобы очистить закон от противоречий и выявить действительный смысл некоторых правил, пришлось подвергнуть многие его части истолкованию через Правительствующий сенат. Главной целью было устранить двойное представительство крестьян, которые, при буквальном понимании некоторых статей, проходили бы в выборщики и по сельским избирательным съездам и одновременно и по съездам мелких землевладельцев; засим ввести в законные рамки представительство церковной земли, определить понятие «квартиры», дававшей право участия в выборах по жилищному цензу, и, наконец, устранить возможность создания фиктивных цензов, к чему открывалось как Основным законом, так и царскосельскими поправками много способов и лазеек.
Оппозиционная печать подняла, разумеется, крик, утверждая, что правительство с помощью разъяснений фальсифицирует закон, сокращая число участников выборов. В действительности подобных намерений не было, и правительство стремилось единственно к тому, чтобы применение закона соответствовало действительным намерениям законодателя, его создавшего. Если же некоторые толкования Сената и давали повод говорить о «нажиме» на закон, то инициатива их исходила чаще от Сената, чем от Министерства [внутренних дел]. Испуганный зрелищем Первой Государственной думы, Сенат действительно склонен был подчас смотреть на некоторые вопросы с «охранительной» точки зрения. Примером могло служить дело о выборе П. Н. Милюкова. В Первую Думу он не попал, во Вторую же был избран по явно подложному цензу как приказчик книжного склада «Общественная польза». Фиктивность ценза не могла возбуждать сомнений, ибо Милюков приказчиком склада быть не мог, но документальные доказательства были налицо. Сенаторы собирались выборы отменить, и пришлось в перерыве заседания убеждать кое-кого из них не делать этого, чтобы не давать повода к обвинению правительства в том, что оно «разъяснило», как тогда говорили, вождя кадетов; к тому же, по правде сказать, Милюков был гораздо вреднее вне Думы, чем в ее составе. Его основной недостаток – бестактность – нередко ставил партию в Думе в неловкое положение.
Наряду с подготовкой выборов правительству приходилось заниматься и устроительной работой по укреплению своего положения в стране, между прочим, и путем поддержания партий и организаций, на которые можно было бы опереться. Положение правительства было очень слабое за отсутствием точек опоры на местах. Местное управление покоилось на патриархальных основаниях, совершенно не соответствовавших изменившимся условиям государства. В уездах первенствующей по закону властью были предводители дворянства как председатели всех уездных присутствий. На деле, однако, они давно уже утратили свое значение. Большинство несло обязанности свои фиктивно, перелагая на заместителей; многие проживали постоянно вне своих уездов и бывали в них лишь время от времени; наконец, и самый состав предводителей далеко не везде соответствовал видам правительства, и вообще учреждение это совершенно обветшало и выветривалось. Оставались исправники – власть чисто полицейская; они не пользовались влиянием ни в общественных кругах, ни даже среди чинов казенных ведомств и не располагали никакими способами воздействия. Ничего подобного европейским ландратам или супрефектам у нас не было. Аппарата управления на местах не существовало, а были только чиновники разных ведомств: финансового, судебного, лесного и пр., ничем между собой не спаянные, или исполнительные органы разного рода самоуправлений, зависимые более от избирателей, чем от правительства, общей объединяющей власти не было.
Само собой разумеется, что при таких условиях и правительственное воздействие на выборы было крайне затруднено, чтобы не сказать невозможно; правительство не могло быть даже уверено в том, что стоящие у избирательных ящиков должностные лица не будут действовать ему во вред. Припоминаю по этому поводу забавный рассказ, слышанный от Столыпина. Он жаловался на выборные затруднения в присутствии испанского посла. Испанец слушал, слушал и говорит: «Не понимаю, о чем вы беспокоитесь? У нас делается это очень просто. Мэры в руках правительства, а потому как председатели избирательных бюро они своевременно засыпают в урны столько бюллетеней угодной правительству партии, сколько требуется для успеха, а затем допускают избирателей. Получается большинство, нужное правительству, и все довольны».
Посол, может быть, и шутил, но в существе до известной степени отражал некоторое значение местной дисциплины на выборах.
У нас, во всяком случае, таких «мэров» не было, и вообще, невзирая на существование объединенного правительства, спайка органов управления даже наверху была еще слаба. Доходило до курьезов. Так, например, один из податных инспекторов Ярославской губернии был изобличен в том, что, разъезжая по делам службы по уезду, раздавал в волостных правлениях избирательные воззвания кадетской партии, коей состоял членом. В этом еще не было бы удивительного, но удивительно то, что стоило большого труда добиться от министра финансов не увольнения даже, как бы следовало, а хотя бы перевода этого чиновника в другую губернию. Подобный же случай был и в Саратовской губернии, где равным образом податной инспектор был изобличен в раздаче прокламаций противной правительству партии при отправлении обязанностей службы.
При таком положении правительству приходилось искать опоры в зарождавшихся партийных организациях правых и, до известной степени, октябристских, отпуская в их распоряжение средства, поддерживая их газеты и даже основывая свои, как бы негласные официозы, работавшие в том же направлении. Деньги выдавались правым организациям преимущественно через представителей «Союза русского народа», сначала А. И. Дубровина, а потом В. М. Пуришкевича (о них и о «Союзе» говорю ниже) и через протоиерея отца И. Восторгова. Последний был человек выдающийся и по уму, энергии, организаторским талантам; он умел находить средства и вне правительственной поддержки. К сожалению, властолюбивый характер и стремление командовать создали ему много врагов в собственных даже кругах. Обстоятельство это и помешало ему впоследствии пройти в протопресвитеры военного ведомства, куда он очень стремился и где был бы чрезвычайно полезен (отчасти помешал назначению и Столыпин, опасавшийся, что при безмерном своем властолюбии Восторгов станет интриговать и против него).
Наиболее трудным и практически бесплодным делом была организация правой части печати. Правительство содержало более тридцати газет в разных местностях России, расходуя на это дело довольно крупные суммы, но, должен признаться, без успеха. Ни одна из них не могла занять влиятельного положения и служить поддержкой. Одной из причин была, вероятно, моя неопытность и невозможность отдать делу достаточно времени (предмет, по существу своему, относился к ведению Главного управления по делам печати, но Петр Аркадьевич, избегая лишней огласки, не хотел его там сосредоточивать). Но главным образом неуспех обусловливался полным почти отсутствием людей, подготовленных к публицистической деятельности. Оно и неудивительно, так как газетная работа была достоянием кругов оппозиционных, и в распоряжении их сложился соответствующий личный состав, преимущественно еврейского происхождения. В рядах же правых партий, вообще менее образованных, если не считать немногочисленных талантливых лиц, вообще не было людей, умевших держать перо в руках. Приходилось поэтому, особенно в провинциальных центрах, довольствоваться газетным кустарями, не имевшими ни навыков, ни такта. Немало значения имел недостаток финансового размаха во всем том, что было связано с внутренней обороной государственного строя, которым так страдало старое правительство; сколь бы ни были значительны отпускавшиеся средства, но при громадности наших протяжений и при новизне дела они являлись каплей в море потребностей.
Кроме газет, правительственная агитация велась и с помощью брошюрной литературы на злободневные темы. Это дело шло лучше; некоторые издания были талантливы и имели успех. Сюда относились, прежде всего, бойкие политические памфлеты И. Я. Гурлянда, писавшего под псевдонимом Васильев: «Правда о кадетах», «Наши социалисты» и пр. Они печатались в ста тысячах экземпляров каждый и были рассылаемы всем лицам, имевшим какое-либо, хотя бы и самое малое, общественное положение, начиная от сельских учителей, священников и т. д., восходя по ступеням иерархии. Для рассылки была устроена секретная экспедиция, которая посылала книгу непосредственно по прямому адресу; эта была целая фабрика. Памфлеты Гурлянда были переведены на все иностранные языки. Кроме того, было еще отдельное издательство в ведении С. С. Подолинского, родственника П. А. Столыпина, который издавал брошюры разны