х авторов по социальным вопросам. Велась еще и особая аграрная пропаганда в форме проповеди идеи интенсификации обработки земли как способа выйти из земельных затруднений. Ею ведал Н. А. Демчинский, разъезжавший по России и устраивавший лекции и опытные поля «грядковой культуры хлебов». Она имела мало смысла, так как подобная форма культуры, требуя огромной затраты сил, возможна лишь в условиях крайней густоты населения и дешевизны рабочих рук (Китай); на наших же пространствах и при лености нашего населения была менее пригодна, чем любой вид первобытного земледелия.
Таким образом, вокруг выборов создавалась постепенно довольно обширная по объему, хотя и зачаточная по формам организация, стоявшая вне ведомства и о существовании которой не подозревало даже и большинство министров. Этот зачаток Министерства пропаганды был, конечно, как и всякое новое и притом секретное начинание, очень несовершенен, но он нащупывал пути и по мере накопления опыта мог превратиться в полезное для правительства орудие; доказательством может служить повсеместное внимание, которым пользуются в Европе способы правительственной пропаганды, равно как успехи, достигнутые благодаря умелой ее постановке советской властью. Со смертью Столыпина и это начинание немедленно же сошло на нет.
Общий расход на предметы пропаганды за время премьерства Столыпина не превышал 3 миллиона рублей в год, считая в том числе и все секретные расходы по выборам, выражавшиеся в поддержке партий и отдельных лиц, равно как и расход на националистическую пропаганду в Галиции. Относившиеся к этим операциям денежные книги я сохранил у себя по уходе из Министерства внутренних дел и уничтожил в первые дни революции, чтобы они не попали в руки Временного правительства. Книги за последующее время не были министерством уничтожены и оказались в распоряжении революционных властей, чем было скомпрометировано много лиц, доверившихся в свое время старому правительству. Расходование секретного фонда после смерти Столыпина перешло в ведение Департамента полиции, откуда и сложилось впечатление, что правые партии, в частности «Союз русского народа», были чисто полицейским детищем, что совершенно неверно.
Наряду с правительственной пропагандой приняты были и меры к тому, чтобы сблизить правительство с личным составом земских и городских деятелей и установить с ними постоянные и повседневные отношения.
До тех пор отношения председателей и членов земских управ, городских голов и др. к министерству были чисто формальные. Приезжая в Петербург по делам или в качестве вызываемых сведущих лиц, местные люди осуждены были слоняться по канцеляриям различных ведомств, не имея ни угла, ни пристанища и везде чувствуя себя чужими. Отсюда в значительной мере создавалось чувство отчуждения, невольно передававшееся на места, и склонность приезжих к хождению по оппозиционным гостиным, где им широко раскрывали объятия.
Чтобы изменить эти отношения, приведен был в действие закон о Совете по делам местного хозяйства, созданный при Плеве, но остававшийся до тех пор мертвой буквой. Через Совет стали проводиться законопроекты о преобразовании местного управления, предполагавшиеся к внесению в Государственную думу, но затем не внесенные по разным политическим соображениям, главным образом по противодействию дворянства. Для заседаний Совета было отведено обширное помещение в доме Министерства по Морской улице, где собрания и происходили в обстановке, приспособленной к привычкам местных деятелей, в атмосфере товарищеского общения, созданию которой много способствовал непременный член Совета М. В. Иславин, состоявший некогда членом Тверской губернской земской управы, впоследствии новгородский губернатор, имевший обширные знакомства по всей России и отличавшийся исключительным тактом в обращении с приезжими. Тут же было основано справочное бюро, облегчавшее местным деятелям, как приезжавшим в здание Совета, так и вообще приезжавшим в Петербург, получение всех необходимых им сведений из всех министерств и улаживание всякого рода недоразумений с властями, и редакция «Вестника земского и городского хозяйства» – официозного органа министерства, в котором помещались официальные сведения, полезные для земских и городских управлений, равно как разрабатывались вопросы местного хозяйства.
Эти начинания оказались очень удачны и встретили живейшее сочувствие со стороны местных деятелей, но смерть Столыпина свела на нет и эту сторону деятельности министерства, и все заглохло немного времени спустя после его исчезновения. Преемники вернулись к прежней формальной практике. Результаты близорукости правительство пожало впоследствии, на выборах в Четвертую Думу, которые при умелом руководстве могли бы дать гораздо более благоприятные результаты, чем выборы в Третью, ибо и в центре, и на местах отношения, решавшие исход выборов, складывались уже в пользу правительства.
Несколько недель совместной работы со Второй Думой убедили правительство, что жить с нею нельзя, так как задачей господствовавшего большинства была не законодательная работа, а борьба с правительством и даже государственным строем вообще, и думская деятельность рассматривалась им лишь как удобный способ пропаганды в условиях, не стесненных цензурой и полицией (говорить со страной через головы собрания). Уже к апрелю выяснилось, что Думу придется распустить, и П. А. Столыпин по примеру И. Л. Горемыкина решил изменить самый закон, чтобы обеспечить преимущество на следующих выборах более культурным слоям населения.
Самое правильное было вернуться к мысли о выборе членов Думы через посредство уездных земских собраний как органических единений, представляющих собой уезды и состоящих из людей, имеющих элементарный опыт участия в самоуправлении, знакомство с практическими задачами управления и некоторое понятие о границах возможного и невозможного. Но Столыпин не решался на такой шаг, как далеко отступавший от действовавших правил и сокращавший круг интересов, представленных в Думе. Он поручил мне составить набросок такого изменения закона, которое, не нарушая общей схемы выборов, обеспечивало бы прохождение в Думу более состоятельных, а следовательно, и более культурных слоев. При этом он сказал, что государь неоднократно выражал ему желание, которое он высказывал раньше и И. Л. Горемыкину, чтобы при изменении закона ни один из разрядов населения, представленных уже в Думе, не был лишен участия в выборах. Это было задание о разыскании квадратуры круга, но спорить не приходилось.
Руководствуясь приготовленным для И. Л. Горемыкина проектом, я составил три варианта изменений. Один, исходивший из начал раздельности выборов по состояниям, проведенного снизу доверху и предрешавшего количество членов Думы от каждого разряда населения; второй, основанный всецело на действующей системе, но с предоставлением в губернском избирательном собрании большинства голосов, а следовательно, и контроля над выборами, представителям сравнительно крупного владения, то есть в размере не менее полного земского ценза, и с обеспечением за каждым разрядом избирателей одного члена Думы от губернии от их среды. В том и другом проекте были введены, разумеется, все те исправления, которых приходилось ранее добиваться в порядке сенатских разъяснений, равно как был проведен ряд несколько искусственных мер в виде права министра внутренних дел разделять избирательные съезды на отделения по местностям или разрядам цензов, что открывало для правительства возможность комбинаций, обеспечивающих от проникновения в Думу в слишком большом количестве нежелательных элементов. Главная же суть заключалась, конечно, в перераспределении количества выборщиков между отдельными разрядами избирателей, дававшем перевес более крупному владению, и в перераспределении членов Думы между губерниями и областями, дававшем численное преимущество местностям более культурным.
Наконец, третий проект опирал выборы на уездные земские собрания, а в местностях, где земства не были введены, на соответствующие им, образованные на тех же началах избирательные собрания. Этот вариант, разумеется, не мог удовлетворить требование о сохранении за всеми избирателями их прав, так как круг участников в земских выборах был гораздо уже, чем в выборах в Государственную думу, и был представлен, так сказать, для очистки совести.
Вместе с этим изготовлен был и проект изменений Основных законов, а равно учреждений Государственной думы и Государственного совета. Намеченные изменения открывали правительству возможность регулировать порядок рассмотрения Думой и Советом законопроектов путем определения очереди их рассмотрения и установления сроков, несоблюдение которых влекло за собой право правительства вводить своей властью в действие те или иные меры; предполагалось также представить правительству право требовать вторичного рассмотрения Думой вопросов, разрешенных ею незначительным большинством голосов.
Столыпин вначале полон был решимости произвести коренное изменение в отношении правительства к Государственной думе, обеспечив за первым более властное участие в устранении страны, но потом, как часто с ним бывало, заколебался, остыл, и предложения эти как-то сами собой сошли на нет.
Проекты изменения избирательных прав или, вернее сказать, их наброски, так как для подробной разработки не было времени, были в начале мая [1907 г. ] рассмотрены в Совете министров в нескольких заседаниях, подкрепленных участием И. Л. Горемыкина и еще кое-кого из бывших министров. Потянулись обычные в подобных, мало знакомых с техникой дела собраниях длинные и нудные прения, которые крайне осложнял государственный контролер Шванебах, очень начитанный и остроумный человек, но пустой и поверхностный; он был очень настойчив и, как немец, стремился разрешать каждый вопрос не с практической, а с принципиальной точки зрения, которая именно и отсутствовала всегда в его рассуждениях. Совет после долгих колебаний остановился на второй схеме, и вопрос был представлен на разрешение его величества, который с мнением Совета согласился. Эта вторая схема была кем-то названа «бесстыжей», так как в ней слишком откровенно проявлялась основная тенденция – пропустить все выборы через фильтр крупного владения. Когда Столыпин докладывал дело государю и, смеясь, упомянул об этом определении, то государь, улыбнувшись, сказал: «Я тоже за бесстыжую».