С точки зрения интересов русского народа как нации и русской империи как единого организма, этим народом созданного, самым выгодным и правильным решением было бы постепенное превращение всех подданных России в национально русских, с возможным подавлением других национальных начал. Эта мысль если не выражалась прямо, то неизбежно преподносилась умственному взору всех государственных деятелей, стремившихся рассматривать Россию как единое целое. Она нередко становилась и прямой целью нашей внутренней политики последнего столетия, сначала в отношении местностей, где, как в западном крае, приходилось стремиться к очищению русской национальной почвы от налета польской цивилизации, нанесенного в течение долголетнего политического господствования, а затем, в большей или меньшей степени, и в отношении окраин, где русское население было малочисленное или вовсе отсутствовало.
К сожалению, однако, коренная Россия не располагала запасом сил культурных и нравственных, которые могли бы служить инструментом подобной ассимиляции, тем более что многие окраины, вследствие особенностей их истории и географического положения, в культурном отношении стояли гораздо выше коренной России. Поэтому усилия, направлявшиеся на их обрусение и сводившиеся преимущественно к мерам насильственного воздействия, оказывались тщетными и лишь озлобляли местное население. В то же время усилия эти истощали русское национальные ядро, принуждая разбрасывать его малоокрепшие силы на огромном пространстве империи и тем понижать в среднем уровень служилого класса, призываемого к отправлению государственных задач.
Высылаемые на окраины массы русского чиновничества не только стояли на более низкой ступени развития, и умственного, и нравственного, чем соответствующие разряды туземного населения, но со свойственной русской полуобразованной среде наклонностью к анархизму и приверженностью крайним социальным и экономическим теориям, приносили эти идеи с собой в местности, ими еще не зараженные. Примером мог служить Туркестан, где выборы в Первую Думу дали самые отрицательные результаты именно благодаря влиянию русских элементов в виде мелкого чиновничества и всякого рода техников, железнодорожных и иных, которые при безлюдии заняли там господствующее и даже командующее положение. Достаточно указать на члена Первой Думы Наливкина, который был в Туркестане вице-губернатором, а в Думе оказался едва ли не анархистом.
Необходимость экономии национальных сил и более тщательного их подбора для служения государственным целям повелительно требовала ограничения русификационной политики и привлечения к управлению окраинами местных элементов, что, в свою очередь, предполагало обеспечение им в известных пределах возможности беспрепятственно проявлять свои национальные стремления, не стесняемые подавлением их, хотя бы и чисто формальным, русским национальным началом.
И эта практическая потребность побуждала относиться с большим интересом к постепенной децентрализации империи, которая по тем же, видимо, соображениям, хотя и видоизмененным некоторыми личными симпатиями, побуждала еще императора Александра I проектировать дарование окраинам их национального строя с сохранением за коренной Россией значения регулирующего империю центра, главенствующего в ней в военном отношении (военные поселения, входившие в эти планы в качестве необходимой, по мнению автора, предпосылки, были устраиваемы только в пределах коренной России).
Мысли эти, получившие в свое время выражение в проекте Конституции, составленном по указаниям императора Александра I Новосильцевым, и в других мероприятиях, занимавших внимание императора в последние годы его жизни, очень пленяли Столыпина, но говорить о них громко он не решался, и, кажется, кроме А. В. Кривошеина, да и то лишь впоследствии, никто в тайну посвящен не был.
Из них вытекали два составленные мною в 1907–1908 годах проекта: первый – об общем переустройстве управления империей на указанных началах, и второй, представлявший подход к практическому решению в применении к частному случаю, о выделении Холмского края[43] из административных пределов этнографической Польши.
Первый предусматривал разделение империи на одиннадцать областей, с образованием в каждой областного земского собрания и областного правительственного управления с гражданским начальником во главе, имевшим заменить собой генерал-губернатора. Области эти были: Прибалтийская, Северо-Западная, Польша, Правобережная и Левобережная Украина, Московская (Центральная промышленная), Верхнее и Нижнее Поволжье, Северная Россия (две области) и Степная (Западная Сибирь). Остальные части империи, то есть военные казачьи области, инородческие, Туркестан, Восточная Сибирь, Крым и Кавказ оставались вне этого разделения и вне участия, за исключением двух последних, в общегосударственном представительстве.
Областные земские собрания, образуемые на общих основаниях, принятых для земских выборов, получали широкое право местного законодательства по всем предметам, не имевшим общегосударственного значения, причем решения их должны были приводиться в исполнение, в зависимости от предмета, или с утверждения начальника области, в каковом случае они имели силу обязательных постановлений, или с высочайшего утверждения, в каковом случае они приобретали значение местных законов.
Общегосударственное законодательство сосредоточивалось в Государственном совете, несколько видоизмененном в его составе.
Проект этот обсуждению в Совете министров не был представлен на высочайшее благовоззрение при обстоятельно мотивированном всеподданнейшем докладе на предмет предварительного одобрения для последующей детальной обработки.
Государю предположения понравились, но и он высказывал опасения, что подобная мера могла бы явиться шагом к нарушению единства. Вопрос был отложен до указаний опыта Третьей Думы.
Подлинный всеподданнейший доклад по этому предмету оставался у Столыпина и был, вероятно, отвезен им, как и многие другие документы секретного свойства, для хранения в личный архив (в Колноберже, его ковенском[44] имении), последний же после занятия этой местности немцами был увезен в Берлин и, как сообщали тамошние газеты, передан по распоряжению императора Вильгельма профессору Шиману, известному специалисту по истории России. Копия доклада и проект должны находиться в архиве Государственного совета, в составе бумаг, сданных мною туда на хранение в 1913 году. (К 1915 году этот проект положен был в основание предположений об устройстве управления в царстве Польском после войны, принятых большинством членов высочайше образованного летом того же года совещания в составе шести русских и шести польских членов обеих законодательных палат, под председательством И. Л. Горемыкина, и в котором фактически пришлось председательствовать мне в качестве заместителя председателя.)
Второй проект – выделение Холмского края из состава Польши – имел нормальное основание в соответствующих ходатайствах местного русского населения, то есть, вернее, православного духовенства, являвшегося в качестве выразителя настроений этого населения, поддерживаемого национальными кругами в России, которые надеялись охранить этим путем население от полонизации и слить с общерусской стихией. В действительности же, по первоначальной, официально никогда открыто не высказанной мысли, мера эта имела целью установление национальной государственной границы между Россией и Польшей на случай возможного в будущем предоставления отдельным местностям упомянутой выше самостоятельности в устроении местных дел, которая в применении к Польше могла выразиться в даровании царству автономии. На этот случай заблаговременное выделение из него русской области, население которой еще не слилось с польским и могло быть сохранено за Россией, представляло большие удобства, устраняя вместе с тем одно из существенных препятствий для автономии Польши.
С выделением Холмского края в Польше не оставалось бы места русскому национальному интересу, а оставался бы только интерес государственный; в прилегающих же западных губерниях можно было бы совсем не считаться с польскими национальными интересами.
Сообразно этой мысли, при составлении проекта в состав Холмской губернии выделены были лишь местности, в которых население сохранило русский национальный облик и в большинстве было православным на деле, а не только на бумаге, и где, следовательно, при помощи некоторых мер культурно-административных можно было закрепить их связь с Россией; те же местности, в которых население было ополячено и окатоличено явно или тайно, были оставлены за Польшей. Последовательность требовала, чтобы одновременно с сим к Польше были прирезаны взамен отделяемых частей Седлецкой и Люблинской губерний прилегающие части Гродненской губернии, а именно некоторые местности Бельского и Белостокского уездов, населенные поляками, чем достигалась бы основная цель размежевания. Но Столыпин на это не решился, опасаясь подвергнуться нападкам со стороны националистических кругов, которые сочли бы недопустимой уступку Польше земель, официально к ней не принадлежавших.
Это было первое отклонение от первоначально намеченных целей; за ним последовали и другие.
Когда дело было внесено в Думу, кажется, уже в конце 1909 года, и поступило на рассмотрение избранной ею комиссии, предположенный правительством объем Холмской губернии подвергся сильной критике со стороны преобладавших в составе комиссии представителей национальной партии. Избранный докладчиком по делу Н. Н. Чихачев, человек очень старательный, но узкий и одержимый манией величия, прочитав кое-какие книги по истории края и объехав наскоро его пределы, выступил с рядом предположений о расширении границ будущей губернии, основанных на соображениях об историческом значении того или иного населенного пункта как памятника русского владения краем. На основании этих соображений комиссия стала расширять пределы будущей губернии, включая в состав ее разные местности, связанные с тем или иным историческим воспоминанием, начиная от времени Владимира Святого. И так как на стороне этой мысли стояло большинство членов комиссии, члены же ее – поляки – заняли в отношении проекта позицию непримиримую вообще, то все предложения принимались. Мне пришлось присутствовать в комиссии, представляя правительство, но так как от Столыпина даны были указания не идти вразрез с желаниями националистов, то приходилось молчать, и в результате намечены были такие границы новой губернии, при которых русское, то есть православное, население оказалось в меньшинстве, не превышавшем 30 процентов. И так как в составе большинства находились все экономические влиятельные группы и многочисленные в том крае польские помещики, то русское меньшинство было осуждено на постоянное поглощение. Таким образом весь смысл меры, с какой бы точки зрения на нее ни смотреть, сводился на нет, и она как бы выражала собою лишь одно стремление во что бы то ни стало урезать пределы Польши.