Итак, я прибыл в корпус, который с полным основанием мог теперь считать своим. Первым делом отправился представиться генералу Попову, своему командиру. Доложил, как положено, по-уставному, невзирая на наши дружеские отношения:
– Товарищ гвардии генерал-лейтенант! Полковник Колосов для дальнейшего прохождения службы прибыл!
– Проверять, значит, приехал? – вдруг хмуро, со вздохом, спросил комкор.
– Работать приехал! – бодро сообщил я.
– Вот и говорю – проверять…
Пришлось долго убеждать генерала, что нынче я уже не московское начальство, а его заместитель – начальник политического отдела. В конце концов Алексей Федорович это уразумел и был рад чрезвычайно. Мой предшественник уже убыл к новому месту службы, я приехал на «пустое место». А время было крайне напряженное – шли бои за варшавское предместье Прагу, сильное, основательно подготовленное гитлеровцами к обороне укрепление. Но русским, как известно, брать варшавскую Прагу было не впервой – 24 октября 1794 года это мощное по тому времени укрепление покорилось чудо-богатырям Александра Васильевича Суворова.
Я познакомился с офицерами политотдела: заместителем начальника подполковником Стрижковым, старшим инструктором по пропаганде майором Савельевым, старшим инструктором по организационно-партийной работе майором Давыдовым и помощником по комсомольской работе майором Капустиным. Секретарем партийной комиссии был подполковник Карпов. Я скоро убедился: офицеры-политотдельцы не жалели ни сил, ни времени, не щадили самих себя, смело отправляясь на самые ответственные участки боевых действий. Это были хорошие труженики, дружный коллектив, в котором работалось с искренним удовольствием.
Всего приятнее было встретиться с Григорием Васильевичем Давыдовым – курсантом роты одногодичников в «Калиновке» в 1932 году. После службы Давыдов работал дипкурьером, объездил полмира. В самые первые дни войны он был призван в армию – и вот уже дослужился до майора.
Внимательно изучил я документацию моего предшественника. Особенно заинтересовали меня материалы, связанные с вручением корпусу гвардейского Боевого знамени – 26 марта 1944 года, – а также документация собрания партактива, проведенного в то время, когда корпус, выведенный в резерв Ставки, под Киевом, накапливал силы перед новыми сражениями. Я узнал, что за спиной гвардейцев остались пять месяцев ожесточенных боев, 600 километров трудного пути, почти 250 освобожденных от врага населенных пунктов. Воины уничтожили свыше 300 немецких танков (то есть столько же, сколько было в составе самого корпуса), из них 25 новейших «Тигров», 260 арторудий, в том числе – 35 хваленых самоходных «Фердинандов», истребили более 20 тысяч гитлеровцев. На счету зенитчиков соединения было 28 сбитых самолетов.
Читая эти материалы, я чувствовал тот напряженный ритм, в котором жила парторганизация соединения, понимал, что это – надежное хозяйство. В общем, условия для работы были…
В корпус я прибыл в середине сентября, в то напряженное время, когда его части вели бои за Прагу. Соединение развивало наступление в направлении столицы Польши, однако несколько позже ему было приказано изменить маршрут.
Наши танки шли по улицам Праги. Ликующее население города наконец-то вышло из подвалов и бомбоубежищ, восторженно встречало советских воинов. Сотни и тысячи букетов устилали наш путь. Яркими цветочными гирляндами были увиты стволы орудий танков и САУ, пушек. Цветы покрывали броню, они были в руках у солдат и офицеров – так встречал польский народ воинов-освободителей.
Лучшей наградой для каждого стала благодарность Верховного главнокомандующего. Вот что говорилось в приказе: «Войска 1-го Белорусского фронта в результате продолжительных упорных боев сегодня, 14 сентября, овладели крепостью Прага – предместьем Варшавы и важным опорным пунктом обороны немцев на восточном берегу Вислы».
В этот день, в 23 часа, Москва салютовала танкистам генерала Попова, героям штурма вражеской твердыни.
Я не единожды видел в Москве победные салюты и теперь с особой четкостью, как наяву, представлял себе небо столицы, озаренное сиянием нового салюта. Но это уже приветствовали наше соединение.
Родина высоко оценила массовый героизм воинов корпуса. Президиум Верховного Совета СССР наградил орденами Суворова 2-й степени 59-ю Люблинскую и 60-ю гвардейские Краснознаменные танковые бригады, а орденом Александра Невского – 1817-й гвардейский Черкасский самоходный артполк. Приказом Верховного гвардейским 28-й мотострелковой и 58-й танковой бригадам было присвоено почетное наименование Пражских.
В те дни в корпусе побывал известный поэт Евгений Долматовский. Он приехал в качестве военного корреспондента, несколько дней проработал в частях и написал еще стихи, затронувшие сердце каждого своей близостью:
Увенчалась победой отвага —
Мы идем через трупы врагов.
Вот она – неприступная Прага —
За двойной полосою фортов.
По руинам варшавских предместий
Мчатся танки, фашистов круша,
Негасимой, священною местью
И прекрасной свободой дыша.
Мы умножим знамен своих славу,
Будет враг ненавистный добит.
На Варшаву, друзья, на Варшаву —
В битву каждое сердце летит.
И побед ярче солнце нам светит,
Свежим воздухом ширится грудь.
На Варшаву – за городом этим
На Берлин открывается путь!
Конечно же, эти строки были посвящены героям-танкистам нашего корпуса. Они были напечатаны в корпусной многотиражной газете, солдаты переписывали их, отсылали домой, бережно хранили в карманах комбинезонов и гимнастерок.
Да, мы были уверены, что прямо отсюда пойдем на решающий штурм польской столицы, а там и до Берлина, до ненавистного логова фашистского зверя – рукой подать. Но вышестоящее командование решило иначе: корпус был направлен севернее Варшавы. Перед нами была поставлена задача обойти город, создав угрозу окружения для гитлеровцев: в таких случаях фашисты чаще всего предпочитали ретироваться. И вот, еще до начала генерального наступления войск фронта, части корпуса начали стремительное движение в указанном направлении, громя вражеские гарнизоны, с ходу овладевая опорными пунктами. Гитлеровцы не могли противостоять натиску танковой армады и отходили, хотя временами и пытались оказывать сопротивление…
Одним из многочисленных населенных пунктов, нами освобожденных, был небольшой городок Марки – также одно из предместий. Когда мы там остановились на короткий отдых, в корпус прибыл маршал Рокоссовский. Мне довелось встречать его и сопровождать.
Командующий подробно расспрашивал об обстановке, внимательно слушал мой доклад. Потом поинтересовался, откуда мы наблюдаем за противником. Я указал на высокую трубу кирпичного завода, находившегося рядом, пояснил:
– Там, наверху, замаскировался наш наблюдатель. Связь поддерживаем по радио.
– Хорошее место! Толково выбрали. Надо бы и нам оттуда на немцев посмотреть. – Он повернулся и пошел к заводу.
Я поспешил вслед, на ходу отговаривая Рокоссовского от столь опрометчивого решения. Как раз в это время был очередной немецкий артобстрел, маршал подвергал себя немалому риску. Кажется, доводы мои были весьма красноречивы и убедительны, потому как Константин Константинович остановился. Однако напрасно я поспешил обрадоваться – командующий произнес довольно громко, так, что слышали все вокруг:
– Ты, полковник, наверное, трусишь! А я – полезу! – и зашагал дальше.
Можно себе представить, как на меня, только что прибывшего в корпус, при самом первом знакомстве с командующим войсками фронта, подействовали эти слова. Я сказал что-то обиженное и решительное и пошел вперед, указывая маршалу дорогу. На НП, по трубе, я тоже полез первым. Рокоссовский – за мной.
К счастью, все обошлось благополучно. Но волновался я не случайно – ведь из-за напрасной неосторожности незадолго до этого – в апреле – погиб командующий войсками 1-го Украинского фронта генерал армии Н.Ф. Ватутин.
В дни наступления севернее Варшавы мне пришлось впервые повстречаться с маршалом Г.К. Жуковым. Лишне было бы рассуждать о его роли в Великой Отечественной войне, его незаурядном полководческом таланте. Все это общеизвестно, и если бы наша встреча произошла в несколько иных условиях, то я непременно написал бы «посчастливилось повстречаться». Но, к сожалению, обстоятельства знакомства были самые неудачные.
В то время мы развивали наступление к крепости Зегжи. Я находился во втором эшелоне, когда сообщили, что несколько наших боевых машин подорвались на минах. Я спешно выехал к месту происшествия – это «несколько» оказалось 22 танками… В начале войны – бригада… К счастью, мины были противопехотные, хотя и довольно мощные. Но они только порвали траки, перебили «пальцы» и не нанесли более существенного вреда. Все равно – неприятно. К тому же лишняя, неоправданная задержка.
Ремонтники наши уже были на месте, хлопотали вокруг поврежденных машин. В моем присутствии они быстро привели в порядок 16 танков. Выполняли свою работу и саперы, извлекая из земли вражеские «подарки». Я же между тем «снимал стружку» с виновников случившегося – разведчиков и саперов, – упрекая их в том, что явно начали торопиться, поддались общему азарту наступления – и проморгали.
Тут мне сообщили, что Жуков в срочном порядке вызывает командование корпуса. Георгий Константинович в тот период координировал действия нашего и 2-го Белорусского фронтов. Характер маршала был хорошо известен в войсках, знали, что долго ждать он не любит, нужно было спешить. Я позвонил на командный пункт – там генерала Попова не оказалось; на НП его тоже быть не могло, потому как там находился я сам. Искать комкора по всем бригадам было бы довольно долго, поэтому вместе с начальником оперотдела штаба корпуса полковником Е.Ф. Ивановским мы решили ехать к маршалу вдвоем, понимая, что предстоит объяснять, что тут у нас произошло…
Жуков не стал даже слушать мой доклад о случившемся.