Свернули в переулок. Поворот, еще поворот, краснозвездная машина вышла позади баррикады. Вот и вражеский танк, затаившийся в засаде.
– Огонь!
Снаряд врезался в борт немецкой машины. Она вспыхнула, а экипаж Корякова с тылу разметал баррикаду и ее защитников, расчистил путь для наступающих.
Гвардейцы усиливали удары по врагу. Кажется, делали все возможное, чтобы сломить сопротивление обреченных, но враг огрызался, как загнанный зверь, как волк на псарне. Тогда усилили боевую активность наши штурмовые группы. В каждую из них входило по два-три танка или САУ, взвод автоматчиков, саперы. Группы эти пробивали дорогу через завалы, препятствия, истребляли сопротивляющихся врагов в зданиях.
И как-то вдруг мы почувствовали, что упорство немцев сломлено. Сила сопротивления начала ослабевать с каждым часом. Гитлеровцы стали сдаваться. По дорогам из Данцига вскоре потянулись огромные колонны беженцев. В январе и феврале они стекались сюда со всей Восточной Пруссии, ехали на больших фурах, груженных награбленным добром. Теперь возвращались в «фатерлянд» налегке, пешком, потеряв все нажитое в огне пожаров. Останавливаясь на отдых, доставали из котомок сухари, выстраивались в длиннейшие очереди к «титану» за кипяточком, который разогревали наши бойцы.
– Руссиш зольдат – гут! – говорили заискивающе.
Боевой пыл был позабыт напрочь. Но обольщаться не стоило: по ночам гремели выстрелы, даже в этих покорных толпах некоторые прятали за пазухой оружие. Были здесь и переодетые нацисты, эсэсовцы, офицеры вермахта…
В последнем бою за Данциг прославились экипажи двух САУ под командованием гвардии младших лейтенантов Мефтахова и Короткевича. Гитлеровцы основательно укрепились на острове на канале Мотлава, вели огонь по наступающим. Командиры самоходок получили задачу выбить врага оттуда. Мост, соединявший остров с берегом, горел. Но Мефтахов решил по нему прорваться. Он понимал всю опасность: мог провалиться настил, от жара могли взорваться баки с горючим.
Самоходка подошла к мосту. Развив предельную скорость, механик-водитель гвардии старший сержант Щукин провел машину по горящему настилу. Следом прошла САУ Короткевича. Заняв небольшой плацдарм, пушки начали в упор расстреливать вражеские позиции. Фашисты засели в водонапорной башне, но наводчик Фахутдинов первым же выстрелом ее разрушил, похоронив под обломками более полусотни гитлеровцев. Экипажи удерживали свой плацдарм до подхода танков и пехоты.
К вечеру 30 марта над освобожденным Данцигом – исконно польским городом Гданьском – затрепетали на ветру красное Знамя Победы и красно-белый национальный флаг Польши. Завершился разгром данцигской группировки. Более десяти тысяч вражеских генералов, офицеров и солдат сдалось в плен.
И вновь гремел над Москвой победный салют.
Советское правительство высоко оценило мужество героев штурма Данцига. Теперь 59-я и 28-я бригады были награждены орденами Кутузова 2-й степени; 60-я бригада – орденом Богдана Хмельницкого 2-й степени; 1070-й артиллерийский и 269-й минометный полки – орденами Кутузова 3-й степени; 6-й мотоциклетный и саперный батальоны – орденами Богдана Хмельницкого 3-й степени; 300-й зенитно-артиллерийский полк, 307-й минометный дивизион и батальон связи – орденами Александра Невского.
Тысячи воинов корпуса были награждены орденами и медалями. С большим удовлетворением и гордостью я узнал, что и мой ратный труд высоко оценен Родиной – я был награжден орденом Красного Знамени. Несколько позже мне был вручен польский Крест Грюнвальда.
Глава 11. Окончание войны
После взятия Данцига мы получили заслуженный отдых. Правда, «отдых» – понятие относительное, потому как в боях соединение понесло серьезные потери, теперь делалось все возможное, чтобы восстановить, привести в боевое состояние то, что поддавалось восстановлению и ремонту.
Вместе с полковником В.Ф. Кузнецовым, зампотехом и великолепным специалистом, мы часто наведывались на наш «ремонтный завод» – ремонтно-восстановительную базу, в бригады, чтобы проверить ход работ, помочь организовать быстрейший ввод боевых машин в строй, отправку техники на ремонт. Все это нужно было делать как можно скорее: уж очень хотелось всем принять участие в боях за Берлин. Общим желанием было скорее закончить передышку.
Бывало, окликнешь механика-водителя, он, едва оторвавшись от дела, пробормочет скороговоркой:
– Все сделаем, товарищ гвардии полковник, сделаем своевременно. Не беспокойтесь. Вы же знаете – на нас положиться можно! – а сам все на трансмиссию глядит, прикидывает, что и как дальше.
В то же время несколько наших частей еще около недели помогали пехоте ликвидировать остатки расчлененных групп немецких солдат, продолжавших сопротивление в районе Мертвой Вислы, восточнее города. Нам нужно было бывать и там, в боевых порядках.
Там я вновь встретил гвардии майора Потапова. Выглядел он смертельно усталым, измотанным. Но настроение у него продолжало оставаться бодрым.
– Выполнил я ваше напутствие, – доложил он мне. – Вновь отличились мои ребята!
– Знаю и очень этому рад, – ответил я. – Надеюсь, и теперь мне выпадет честь вручить вам боевые награды – за Данциг.
Вскоре мы были сориентированы, что на днях получим приказ о переброске на запад. Началась тщательная к этому подготовка. Я накоротке собрал политотдельцев, политработников. Товарищи доложили об обстановке, политико-моральном состоянии личного состава.
– Знаете, – горячо говорил подполковник Тептин, – как люди хотят добить гитлеровское зверье в его берлоге!
От волнения, от желания в отведенные несколько минут сказать обо всем, что достойно внимания, он даже заикался. А вот подполковник Щукин, начальник политотдела 28-й бригады, был немногословен.
– В бригаде царит необыкновенный подъем! – Так он охарактеризовал положение дел.
Из всех докладов явствовало: к бою готовы. После этого я изложил указания начальника политуправления фронта генерала Окорокова: подготовить личный состав к совершению двухсоткилометрового марша вслед за наступающими войсками.
Наконец, пришел и долгожданный приказ. В целях экономии горючего и моторесурсов танки были отправлены эшелонами по железной дороге. Остальная техника перевозилась автомашинами.
14 апреля колонны, одна за другой, стали уходить в путь. Мы шли по автостраде номер 5, гордости Германии, которая через Данциг и Штеттин соединяла Кёнигсберг и Берлин. Да, не зря немцы гордились этой трассой – она была действительно замечательная: с прекрасным покрытием, широченная, так что мы двигались в несколько рядов.
На быстром, маневренном «Виллисе» я то отъезжал в сторону, чтобы остановиться и посмотреть, как идут наши части, то обгонял колонны и ехал вперед, к опергруппе. На ходу можно было получать информацию из первых уст, обмениваться мнениями с командирами и политработниками, по возможности разговаривать с водителями, красноармейцами, с моими «полпредами» – политотдельцами, находившимися в частях. Каждый раз я убеждался: все получается должным образом.
Успешно преодолев первую часть пути, корпус сосредоточился на подступах к Штеттину, готовый в любой момент вступить в бой. Было известно также, что вот-вот прибудет пополнение, и у нас все было подготовлено к его приему. К тому же, как и всегда во время передышки, продолжалась интенсивная боевая учеба: быть готовыми к действию, не расслабляться – неукоснительное правило для любых войск фронта, в особенности для таких мобильных и подвижных, как танковый корпус.
Но обошлось без боя – мы получили приказ следовать дальше, в район города Пренцлау. Штеттин был взят без нашего участия. Войска маршала Рокоссовского шли навстречу английским дивизиям, обеспечивая правый фланг 1-го Белорусского фронта.
В конце апреля части корпуса рассредоточились вокруг Пренцлау, что в 60 километрах севернее Берлина. Штаб и политотдел расположились в Фалькенхагене, полки, бригады и батальоны – в окрестностях населенных пунктов Шопов, Клинков, Базедов, Гюстов, Деделов. Туда, прямо с уральских заводов, стали прибывать эшелоны новеньких танков и САУ. Радости нашей не было предела. Получение новой техники всегда вызывает особый подъем, а тут, в канун завершающих боев, решающего штурма, корпус чуть ли не впервые за всю войну становился по-настоящему полнокровным.
Танки вручались экипажам в торжественной обстановке. Молодое пополнение знакомили с историей и традициями частей. Был отработан торжественный ритуал, организацию которого взял на себя политотдел. Тщательно разработали сценарий митинга. Над замершим строем летели слова:
– Боевое Красное знамя 49-й гвардейской танковой Люблинской дважды Краснознаменной, орденов Суворова и Кутузова бригады внести!
Даже ветераны с особым волнением встречали такое овеянное славой знамя. А как трепетали при этом сердца молодых воинов?
Со славными традициями корпуса новичков знакомили командиры и политработники, Герои Советского Союза, кавалеры ордена Славы трех степеней.
Утром 1 мая в частях был прочитан приказ Верховного: «Идет последний штурм гитлеровского логова. В завершающих боях покажите новые образцы воинского умения и отваги. Крепче бейте врага, умело взламывайте его оборону, преследуйте и окружайте немецких захватчиков, не давайте им передышки, пока они не прекратят сопротивления…»
Гитлеровская армия еще агонизировала, но над поверженным Берлином уже поднялось алое Знамя Победы.
Не довелось нам участвовать в том штурме. Как это было досадно! Но, конечно, радость была неизмеримо больше, чем это огорчение. Теперь каждому хотелось хотя бы побывать в Берлине, просто увидеть его, тем более что мы находились неподалеку от немецкой столицы, на ближних к ней подступах.
И вот в те дни в Берлин на самом различном транспорте устремились «экскурсанты»: генералы, офицеры, рядовые бойцы. Мы даже установили график поездок, чтобы всем скопом туда не нагрянуть, не бросить свои позиции. 2 мая, испросив разрешения вышестоящего начальства, туда отправилась и наша группа: Попов, руководство 58-й бригады и я с политотдельцами.