Ранней весной я уехал в деревню.
В первый же день белка ушла и не возвращалась неделю. Потом объявилась опять и привела с собой другую белку, от которой беспрестанно возвращалась домой и уходила опять. Она возвращалась все реже. Моя белка была самка: кавалер ее победил. Белка пропала.
Опять осень и пурга первого снега. Уныло на душе. Серое небо. Дымят вдали черные овины. Тетушка Афросинья рубит капусту. Солят на кухне грузди…
Я взял ружье и пошел по лесной тропинке к реке. Стаи мелких птичек, чижиков осыпали ветви оголенных берез. Улетают от нашей суровой страны.
Вдруг на меня прыгнула белка и весело забегала кругом. Она уже посерела. Я так обрадовался. Она прыгнула и взбежала на сосну. Я взглянул кверху, увидел, как шесть белок прыгали с ветки на ветку. Я посвистел, на зов она опять вернулась ко мне.
– Прощай, Муся. Твои дети, должно быть?..
Феб посмотрел на белку пристально. Она была уже серая, но он догадался, что это наша белка.
Больше я ее не видал.
Когда я вернулся домой с реки из опустелого леса, то застал приехавших на рыбную ловлю приятелей. С огорчением я рассказал им про белку.
– Какого черта! Есть чего расстраиваться! Ведь она баба была, – сказал мой приятель Вася. – Так они, бабы, все такие…
Компас
Охотники народ особенный. Привлекает их к охоте не одна добыча, а страсть быть в природе, ожидание неожиданных случаев и приключений. А потом разговоры – разговоры эти услышишь только на охоте.
Мои друзья-охотники любили приезжать ко мне в глухое место – я жил в деревне, далеко от Москвы, где расстилались леса и долины дивной природы русской. И когда они приезжали ко мне, всегда какая-нибудь ерунда выходила.
Вот несмотря на новый компас, который купил приятель мой, охотник Павел Александрович Тучков, мы все же заблудились на охоте. И привел нас этот компас в совсем неизвестное место.
Компас был английский, круглый, толстый, в футляре, и владелец его нес на шнуре. Одно только – стрелка в компасе была очень вертлявая – повертится и станет.
Павел Александрович говорил, когда шли на охоту, что идем на север. А как пришло время возвращаться – двинулись по компасу на юг.
Идем, идем, а дома как-то и признака нет – места совсем другие.
Развернули, положили карту на землю в лесу, на нее поставили компас – выходит что-то не то. И куда идти – неизвестно.
– Ну, вот я так и знал, – сказал Кузнецов. – Жара сегодня, компас испортился.
– То есть как испортился?
– Испортился, прокис, что ли.
– Какие пошлости! – возмутился Павел Александрович. – Вздор и глупо.
Он зачем-то поднес компас к носу и понюхал.
– Ну, что?
– Странно… что-то есть… Действительно, должно быть, что-то испортилось.
Приятели-охотники тоже нюхали компас и говорили, искоса посмотрев на него:
– Да, странно… действительно прокис.
Опять шли на юг, – так сказать, возвращаясь назад. По стрелке. А дома все нет.
Поздно, устали: вышли на охоту в четыре часа утра, а уж вечер, солнце садится.
Мы тоже сели отдохнуть. Павел Александрович стал развинчивать компас – «там магнит должен быть». Внутри – пружины, колеса, а магнита нет.
– Герасим Дементьевич, – говорил я охотнику-крестьянину. – Заблудились мы, должно быть, как думаешь?
– Да кто ее знает… знать, заблудились. Я здесь не бывал, место-то неприметно.
– Ночевать в лесу – комары заедят, – жаловались мои друзья.
Отдохнули, встали и пошли. Сумерело. Тихо было в лесу. В небе темнели тучи, повисли над лесом. Сверкнула зарница – и вдали послышался гром.
– Благодарю вас, – сказал Кузнецов. – Гроза в лесу… с ружьями. Это значит – покойнички будем.
– Ничего, – говорю, – Вася, у тебя шелковый картуз. Электричество обходит.
– Обходит, да. А вот – за каким чертом по компасу шли?
– Тише, тише… постойте… – говорит мой приятель Караулов. – Слышите – кто-то едет?..
Уже темнело. Мы остановились. Действительно, кто-то как будто ехал – шумит вдали. Мы стоим, слушаем, а тот, кто-то, все едет. Ближе, ближе – и вдруг капли дождя падают на нас.
Дождь становился сильней. Блеснула молния. Раздался сильный удар грома, раскатился по лесу. Собаки стояли около.
– Ружья отставьте дальше, – кричит Василий Сергеевич. – А мы отойдем. Это не шутки, в лесу с ружьями!..
– Под елки надоть лезть, – говорил Герасим.
– Читали Франклина? – кричал Василий Сергеевич. – В лесу-то что с ним было, помните?
– Нет, не читали, а что?
– Что? Убило, вот что!
Кузнецов приставил ружье к дереву, а сам, отойдя, залез под густую ель. Раздался сильный, с треском удар грома, и дождь полил, как из ведра…
– Гоните собак, – кричит Василий Сергеевич. – Они притягивают тоже.
Мрачно темнел лес. Дождь лил, чувствую – за шею потекло по спине. Все приумолкли.
– Разожжем ли костер? – спрашиваю я у Герасима.
– Мозжуху надо искать. А то не возьмет.
Дождь утих.
– Василий Сергеевич, жив ли? – кричит Караулов.
Мы вылезли из-под ели. Мокрые. В сапогах – вода.
В это время где-то внизу в лесу залаяла собака.
– Неча… слышите… идем! – сказал Герасим. – Жительство близко. Слышь… собака.
Мы все как-то ожили. Бросились промокшие вниз.
– Вона, свет в окне вздули, – кричал Герасим. – Сюда идите.
Мы пробирались краем обрыва. Показался свет в окне, дом лесника.
– Дом, – обрадованно говорили все.
Собака лаяла, наши ей ответили. Подошли к дому, ворота заперты. Мы стали стучать в ворота. Слышим – кто-то идет, спрашивает:
– Чего надо?
Калитка отворилась. На пороге стоял лесник, пожилой человек, с мохнатой головой.
– Чьи вы, откелева?
– Дальние. Из Букова, – сказал Герасим Дементьевич.
– Идите.
За столом, в доме лесника, в углу сидел молодой человек в форменной куртке со светлыми пуговицами. Пил чай. Мы торопились раздеться, снимали сапоги. Лесник принес кое-что переодеться: кафтан, шубу, старые валенки. Караулов достал из ягдташей бутылки, колбасу и наливал в чашки. Говорил:
– Согреться надо.
– Запоздали охотники? – спросил молодой человек в куртке.
Пришла лесничиха. Сказала ласково:
– Ишь, охотники… знать, водило вас по лесу?
– Да, – ответил Герасим серьезно, – видать, что водило.
– Что водило? – спросил озабоченно Василий Сергеевич. – Это что еще?
– Тут водит… и вот, заведет – беда. Пейте чай. Я еще подогрею, – говорила лесничиха.
– Благодарю вас, – сказал Кузнецов. – Водит. Хороши местечки у вас тут.
– Вздор, – выпив рюмку водки, сказал Павел Александрович. – Шутки все.
– Нет, простите, это не шутки, – заметил молодой человек в куртке. – Я не верил, думал, все ерунду говорят. А сам попал. Землю мерил – лесные участки, – две недели меня водило вот тут недалеко.
– И неужели вы, молодой человек, землемер, верите, что кто-то водит, лесовые разные?..
– Нет, не верю. А вот теперь ночью… ну-ка, пойдите к оврагу в лесу. Там мостик есть старый, яма на реке. Там в старину раньше мельница была. Останьтесь там ночевать одни. Какая вас хватит жуть. А что это такое, жуть?.. Отчего она входит? Ну-ка, скажите.
– Я никакого такого лесового никогда не видал, – сказал Герасим, – но есть место… ох!.. Когда запоздаешь, так идешь по ем… прямо волосья на голове становятся сами… и кажинный раз. И что такое, думаю, почто это?.. А вот и незнамо!.. Чисто за тобой кто идет, пугает, так что оглянуться боязно. А вот никого нет. А чего это?
Лесничиха принесла крынку молока и поставила на стол.
– А заводит у вас тут в лесу, тетенька? – спросил Василий Сергеевич лесничиху.
– Тута у нас кругом лесу, лесу – все лес… и заведет… И кто знает, как кружит. Вот спросите его, – показала она на мужа.
– А ты видел лесового когда? – спросил Василий Сергеевич лесника.
– Лесового не видал я никады. А заводило меня немало в лесу. Вот на покосе, у леса тут, недалече, у речки – покос. Пойду рано-рано. Ну, возьмешь бутылку, от усталости сил набраться. Ну, взял раз и спрятал в стог. Косишь, косишь. Полудня пришло. Закусить надо. Достал из кошелки ватрушку, яйцо, грибков-груздей. У стога, думаю, отдохну, закушу. Полез, ищу бутылку глотнуть. Глотнул – чего… вода! Вот, это кто? Он, сукин сын, лесовой выпил. Да чего еще – слышу, в лесу смеется. Я туды. Думаю, постой. Да с косою, за ним. А он дале смеется. Бегу. Устал. А он дале. Ну, вернулся. И закуски нет. Вот что он делает, а? А видать – нет, не видал. И какой он – не знаю. Только жулик – это верно, лесовой-то.
– Сапожник недалеча, Серега, живет. Мастер хороший, – вступила в разговор лесничиха. – Сапоги шил новые, для трахтирщика Треухова. В Лавцы понес ему. Ну, отдал. Ну, тот ему заплатил, да и спрыснули сапоги, выпили. А Серега разгулялся, да все деньги и пропил. Наутро ра-а-но домой пошел, выпивши. Идет и песни поет. Только на мостик ступил, в овраге тута… слышит, а за ним кто-то идет и говорит: «Пропил сапоги-то.» Серега оглянулся и видит, за ним сапоги-то его идут одни. Он с моста – прямо в воду и орет «караул!». Слышно нам. Вот он, – указала она на своего мужа, – и побег, да его и вытащил. Его в Петров возили, в больницу. У его горячка от страху приключилась.
– Ну, это черт знает, что такое! – сказал, встав, Василий Сергеевич. – Сапоги одни ходят. Как к вам ни приедешь, все чертова чепуха начинается. Места находите! Невиданно.
– Это компас привел. Я-то тут при чем.
– Да уж и компас. Я теперь по компасу этому твоему ни шагу, – сказал Тучкову Василий Сергеевич.
– Позвольте, позвольте… – обиделся Павел Александрович.
И, обратившись к землемеру, протянул ему компас.
– Вот, посмотрите, – плох компас? Прошу вас.
Землемер посмотрел на компас, повертел, в руках и сказал:
– Это не компас.
– Как не компас?
– Нет, это беговые часы для скачек.
– Что ж это такое? Как же это? А ты, Павел, нас водишь! – засмеялись мои друзья.