Водитель затормозил, и грузовик остановился на обочине дороги. Я открыл дверь и, чувствуя на себе любопытный взгляд, подал руку Энн.
— Вы, ребята, по-моему, немного не того, — произнес водитель. — Нашли где слезать. До Фитчвилля тридцать пять миль, а до ближайшего города в другой стороне — пятьдесят. А здесь и есть-то несколько жалких домишек.
Энн соскочила на землю, и я подошел к двери, чтобы забрать сумки.
— Спасибо, что подвезли.
Водитель еще раз посмотрел на меня.
— Не за что. Будь осторожен. Люди здесь не очень любят чужих, иногда они хватаются за винтовку прежде, чем узнают, кто ты такой.
— Все будет хорошо.
Водитель улыбнулся и резким движением захлопнул дверь. Машина стала набирать и скрылась в пыли, окутывавшей шоссе. Я повернулся к Энн.
— Ты знаешь, куда мы идем? — спросила она.
Я кивнул.
— Может, скажешь? — На ее лице появилась ироническая улыбка.
— Вон туда. — Я показал на небольшой холмик, возвышавшийся среди деревьев приблизительно в миле от дороги. Энн посмотрела на холмик, потом на меня.
— Зачем?
— Я скажу тебе, когда мы придем. — Я сделал несколько шагов и обернулся. Энн по-прежнему стояла на обочине. — Ты идешь?
Не дойдя до меня совсем немного, она пошатнулась и чуть не упала, мне пришлось подхватить ее. Энн всю трясло.
— Мне страшно, — сказала она сдавленным голосом.
— Не бойся, я с тобой.
Путь на вершину холма занял у нас почти два часа, после чего мы стали спускаться по склону с другой стороны. Минут через пятнадцать я положил рюкзак на землю и сел. Глубоко вздохнув, я неожиданно поймал себя на мысли, что прикосновение земли кажется мне знакомым. Встав на колени, я принялся раздвигать пальцами траву.
— Что ты делаешь? — спросила Энн.
— Ищу кое-что. Рука наткнулась на камень. Это была прямоугольная плита, приблизительно двух футов в длину и одного в ширину. Очистив ее от земли, я обнаружил надпись, состоявшую из одного слова: «Хаггинс».
— Что ты там нашел? — тихо спросила Энн.
— Это могила моего деда.
— Ты знал место раньше?
— Нет.
— Как же ты ее нашел?
— Не знаю.
— Скажи ей, сынок. Я привел тебя сюда.
— Но ты же умер. Ты и при жизни ничего мне не говорил.
— Я все тебе рассказывал. Только ты не слушал.
— Хорошо, но почему ты думаешь, что я слушаю тебя сейчас?
Отец засмеялся, и мне показалось, что этот смех исходит откуда-то из груди.
— У тебя нет выбора. Я здесь, в твоем мозгу.
— Уходи, отец. Ты умер. А у меня своя жизнь.
— Ты еще молодой. У тебя много времени. Сначала доживи мою жизнь, а потом будешь заниматься своей.
— Это ужасно.
— Совершенно верно. — Отец снова засмеялся. — Но прежде, чем бегать, надо научиться ходить.
— А ты, значит, собираешься меня учить?
— Да.
— Интересно, как ты сделаешь это из могилы.
— Я уже говорил тебе. Я живу в тебе, в каждой клетке твоего тела. И пока ты жив, я останусь здесь.
— Но я когда-нибудь тоже умру. Где ты будешь тогда?
— Вместе с тобой. В твоем сыне.
— Повернитесь и стойте смирно!
Я встал, взял Энн за руку и обернулся к говорившему — высокому худому человеку с загорелым лицом, в выцветших штанах, рабочей рубашке и широкополой соломенной шляпе. Его двустволка была нацелена на нас.
— Вы что, не видели надпись «Не подходить»? — резко спросил он. — Она висит рядом с дорогой.
— Мы шли не по дороге, — ответил я. — Мы приехали по шоссе, а потом поднялись по холму.
— Уходите отсюда. Что бы вы ни искали, здесь вы ничего не найдете.
— Мы уже нашли то. — Я показал рукой на плиту.
Незнакомец подошел ближе.
— Хаггинс, — тихо произнес он. — Какое он имеет отношение к вам?
— Он мой дед.
Незнакомец молча рассматривал нас.
— Как тебя зовут? — наконец спросил он.
— Джонатан Хаггинс.
— Ты сын Большого Дэна?
Я кивнул.
Незнакомец опустил ружье.
— Что же ты мне раньше не сказал? — он опустил винтовку. — Пойдемте ко мне, жена угостит вас лимонадом.
Мы пошли за ним по тропинке и через несколько минут увидели низенькую изгородь, за которой начиналось кукурузное поле, а за ним стоял дом, вернее, полуразрушенное строение, опиравшееся на вбитые в землю колья. Стены были сделаны из старых досок, набитых на стойки, а крыша представляла собой несколько деревянных, грубо сколоченных плит, покрытых пленкой. Перед домом стоял старый, неопределенного цвета пикап.
Поднявшись на крыльцо, хозяин заглянул в дверь.
— Бетти, выходи, у нас гости.
Показалась круглолицая голубоглазая девушка со светлыми волосами. На вид ей нельзя было дать больше шестнадцати, хотя, судя по всему, она уже готовилась стать матерью. Она внимательно и немного испуганно смотрела на нас.
— Все в порядке, — успокоил ее муж. — Они с Севера.
— Здравствуйте. — Голос у девушки был совсем детским.
— Привет, — ответил я.
Хозяин с улыбкой протянул мне руку.
— Меня зовут Джеб Стюарт Рэндалл. А это моя жена Бетти Мэй.
— Очень приятно. — Я пожал руку. — Это Энн.
— Очень приятно, мэм, — уважительно сказал и несколько старомодно поклонился он.
— Мисс, — поправила его Энн.
— Извините, мисс, — поспешно сказал Джеб.
— Очень приятно, — Энн улыбнулась.
— Принеси из колодца лимонад, Бетти. Наши гости, наверное, хотят пить.
Бетти Мэй незаметно проскользнула мимо нас, а мы вошли в дом. После царившей уличной жары, внутри нам показалось довольно холодно. Пройдя в единственную комнату, мы сели к столу и огляделись. Одну стену занимали большая печь и ванная, над которой висели полки; с другой стороны помещались туалет, шкаф с выдвижными ящиками и кровать, покрытая лоскутным одеялом. На столе перед нами стояла небольшая керосиновая лампа.
Достав из кармана окурок, Джеб Стюарт не зажигая сунул его в рот. Вскоре на пороге появилась Бетти с небольшим кувшином. Налив три стакана, она поставила их перед нами и отошла к печи.
Напиток показался мне очень сладким и водянистым, но освежающим.
— Спасибо, мэм, — сказал я. — Очень вкусно.
— Благодарю вас, — Бетти была очень довольна.
— Я слышал, что твой отец умер, — сказал Джеб. — Сочувствую. — Мне однажды довелось видеть его, это был великий человек. Как он говорил! Наверное, он мог уговорить даже ангелов.
— Видимо, этим он сейчас и занимается. — Я улыбнулся. — А, может, ходит по аду и пытается организовать профсоюз грешников.
Джеб озадаченно посмотрел на меня. Судя по всему, он не очень хорошо понял, что я имел в виду.
— Твой отец был очень хорошим человеком, — повторил он. — Я думаю, сейчас он в раю, с ангелами.
Я кивнул, мысленно укоряя себя за последнюю фразу: с Джебом надо было разговаривать на понятном ему языке.
— Твой отец был одним из нас. Он здесь родился, им гордится вся округа. — Порывшись в кармане, Джеб достал значок с голубым цветком клевера и белыми буквами ОКТ на лепестках. — Когда он основал Конфедерацию, наш профсоюз одним из первых присоединился к нему.
— Какой профсоюз?
— ПСРЮ.
Джеб говорил о Профсоюзе Сельскохозяйственных Рабочих Юга. Долгое время этот профсоюз считался самым бедным и захолустным. Ни АФТ, ни КПП никогда не интересовались им, лишь изредка выражали свою солидарность в форме требований об уплате членских взносов. Денег у ПСРЮ, впрочем, тоже было немного. Однако отец знал, с чего начинать. Он понимал, что в первую очередь профсоюзу нужны люди, а не деньги, и именно поэтому настоял на названии «Конфедерация», отвергнув предлагавшийся многими вариант «Интернационал». Отец оказался прав. Уже через год созданная им Конфедерация объединяла все профсоюзы Юга. Укрепившись в Техасе, отец стал распространять свое влияние на другие районы Соединенных Штатов. Еще через три года в Конфедерацию входило семьсот профсоюзов с двадцатью миллионами членов, и она продолжала расти.
Джеб Стюарт подал знак жене, и она вновь наполнила ему стакан.
— Его слова до сих пор стоят у меня в ушах, — сказал он: «Я один из вас. Я родился и вырос здесь, помогал отцу пахать землю и сеять. Когда мне исполнилось четырнадцать, я пошел работать на угольную шахту. Потом я пас скот в Техасе, добывал нефть в Оклахоме, нагружал речные баржи в Натчесе, водил паровозы в Джорджии, выращивал апельсины во Флориде. Одним словом, я перепробовал столько работ, сколько вам и не снилось». — Вот так он и говорил, — закончил Джеб, беря со стола стакан.
Я снова кивнул.
— Когда он выступал, он всегда внимательно смотрел на нас. Мы смеялись, и он понимал, что теперь мы пойдем за ним. Но сам он никогда не улыбался и говорил только о деле. Он не предлагал нам выйти из КПП, говоря, что, хотя старый Джон Льюис понемногу отходит от дел, а молодые Рейтеры в Детройте еще неопытны, союз с ними все равно для нас полезен. «Но они ничего не будут делать за вас, — говорил он, — даже если они, что весьма вероятно, объединятся с АФТ. Я понимаю, вам не хочется платить взносы всем. Вы и так уже достаточно платите. Я хочу только предложить вам присоединиться к Конфедерации. Что такое конфедерация, вы знаете. Конфедерацию образуют люди, собирающиеся вместе, чтобы защищать свои права. Наши деды не побоялись образовать Конфедерацию для борьбы против Союза. Мы создали нашу Объединенную Конфедерацию Трудящихся, чтобы помочь всем профсоюзам сохранить независимость и добиться успеха в борьбе. Мы вас не оставим. Если вам нужны консультации, помощь в планировании или организации, мы готовы протянуть вам руку. Фирмы и компании, когда им нужна помощь, приглашают специалистов, мы идем к вам сами. Платить вам ничего не придется, кроме тех случаев, когда мы будем что-нибудь делать для вас. Но когда мы закончим дело, вы можете прекратить плату».
Джеб снова отпил лимонада.
— Когда он говорил, мы не понимали его, но это было не так уж важно. В душе мы были с ним.