Семейная жизнь наша текла мирно. Она была тесно связана с гимназиею: все члены семьи работали в гимназии или учились в ней и жила наша семья вместе с Марией Николаевной при гимназии. В 1904 г. гимназия была перенесена с Владимирской площади на Кабинетскую улицу в дом № 20 Тами и Дейчмана[20]. Это помещение было нанято в то время, когда дом еще строился; поэтому оно было целесообразно приспособлено к требованиям учебного заведения.
Заботясь о гигиенических условиях, Мария Николаевна пригласила инженера Тимоховича, изобревшего своеобразную систему вентиляции, и под его руководством ввела ее в гимназии. В каждом классе в стене у потолка были проделаны на улицу отверстия, от которых по потолку тянулись желоба, покрытые белой материей. Кроме того в каждом классе был электрический вентилятор, выкачивающий воздух из помещения. На место удаленного воздуха поступал свежий, просачивавшийся из желобов на потолке тонкими струйками. В помещении с такою вентиляциею воздух был свежий, как на дворе, и в то же время сохранявший равномерную температуру.
Квартира Марии Николаевны и наша, соединенные друг с другом, помещалась в четвертом этаже. Против нас было здание, принадлежавшее Синоду; в нем, между прочим, была синодальная типография. Из окна моего кабинета и нашей спальни видна была нарисованная на стене синодального здания икона, изображающая благословение детей Спасителем. Улица наша была тихая, спокойная, удобная для кабинетных занятии. Раньше, во времена моего студенчества, по ней проходила в одном направлении конка, параллельная конке, шедшей в другом направлении по Загородному проспекту. Когда конка была заменена электрическим трамваем, обе колеи были проложены на Загородном проспекте и Кабинетская освободилась от рельсового пути. Меня удивляло воспоминание о том, что будучи студентом я нередко, проезжая по Кабинетской на империале конки, с симпатиею пригляядывался к этой улице и думал о том, как приятно было бы жить на ней.
У Марии Николаевны было много знакомых. Немало их было и у меня, хотя я и старался не расширять круга их. Чтобы упорядочнить общение с людьми, мы назначили определенное время приема гостей, именно вечера по воскресеньям. К нам обыкновенно собиралось до тридцати, а то и сорока гостей. Часа полтора уходило на игру в итальянскую лапту. Для этого мы спускались в рекреационный зал гимназии. Состоит эта игра в том, что общество разделяется на две партии; зал делится на две половины, и одна партия перебрасывает другой большой легкий каучуковый мяч; проигрывает та партия, у которой мяч определенное число раз упал на пол. Отбиваемый мяч ударялся о потолок, об углы стен, делал самые неожиданные прыжки; требовалась иногда большая ловкость и находчивость, чтобы не ловя мяч, отбить его в лагерь противников.
Особенную ловкость проявляли обе сестры Жуковские и моя жена. Веселье и оживление были заразительные. Большим любителем игры был Виктор Андреевич Фаусек, в то время директор Высших Женских курсов. Он приезжал со своим сыном Всеволодом, студентом университета. Фаусек привозил даже к нам на зиму свой легкий чесучовый пиджак, чтобы надевать его во время игры. Однажды, приехав со своим сыном, он смеясь рассказал о следующем диалоге, происшедшем за полчаса до того: Икс предлагает Игреку поехать к Лосским играть в мяч; Игрек отнекивается, говорит, что у него много работы; Иксу приходится долго убеждать Игрека отложить работу на завтрашний день и поехать; спрашивается, кто в этом диалоге отец и кто сын; решение загадки такое: — X — отец, У — сын.
После игры, часов в десять вечера, мы поднимались наверх в столовую Марии Николаевны; это была большая комната; в будни она служила также для завтраков учителей гимназии. Беседы за чаем были очень разнообразны, потому что состав нашего общества был весьма сложный. В. А. Фаусек в это время интересовался вопросами философии природы; он склонялся к витализму и даже обращал серьезное внимание на статьи зоологов, отрицающих эволюцию видов.
Жена его Юлия Ивановна, бывшая талантливою рассказчицею, как и муж ее, сообщала свои наблюдения над детьми и над их способностью мифического восприятия природы и жизни. Вечер часто заканчивался музыкою и пением, Иосиф Антонович Лесман играл на скрипке, Надежда Осиповна Голубовская, Тамара Абрамовна Гершович и др. — на рояле.
Вечера наши не затягивались до слишком позднего часа. Я любил вставать рано, ценя труд в утренние часы и употреблял их всегда на работу, которую считал наиболее важною, именно на то, чтобы каждое утро написать хотя бы четверть страницы новой книги или статьи. Все остальные члены семьи тоже должны были вставать рано для работы в гимназии. Гости знали это и не засиживались позже двенадцати. Привычка эта так глубоко укоренилась во мне, что однажды, сидя в столовой прямо против стенных часов и увидев, что уже поздно, я среди оживленной беседы забыл, что нахожусь дома, вскочил со стула и, смотря на часы, сказал: «Однако, пора уже»… С веселым смехом гости стали подниматься и прощаться с нами.
Летом мы всею семьею селились в самых разнообразных местах. Пожив месяц на даче спокойно, мы с женою отправлялись еще на месяц куда‑нибудь за границу или на Кавказ и делали, обыкновенно, при этом экскурсии пешком где‑либо в горах. Еще зимою мы разрабатывали план экскурсии, пользуясь указаниями Бедекера. Дети оставались на попечении Адели Ивановны и няни Лизы, которая поступила к нам в возрасте 20 лет, когда родился наш старший сын Владимир, и воспитала вместе с Адель Ивановною всех наших детей.
В 1904 г. мы жили на даче в Пиетиле на Сайменском канале. Отсюда мы с женою предприняли прекрасную поездку в Швецию и Норвегию. Переехав по железной дороге из Стокгольма в Дронтгейм, мы посетили отчасти на пароходах, отчасти переезжая через горы на лошадях, живописнейшие фиорды Норвегии — Moldefjord, причем были не только В Molde, НО И В Aandelsnees, Roursdal, далее — Nordfjord, Sogne- fjord.
К скандинавским странам мы, как и все русское общество, питали большую симпатию. Мы любили скандинавскую литературу, особенно Ибсена; нам нравился мирный культур ный прогресс этих стран и благородный характер их жителей. Понятно, как мы были огорчены, когда во время экскурсии к подножию одного ледника, мы услышали от наших норвежских компаньонов, что они и шведы боятся России, так как уверены, что Россия хочет отнять у них северный берег Скандинавии с целью приобрести незамерзающие гавани. Тщетно мы указывали на миролюбие русского народа, на пацифистские настроения русской интеллигенции и даже самого правительства. В самом деле, именно по почину Николая П и русского правительства была в 1899 г. созвана в Гааге конференция для выработки соглашения о решении споров между государствами не путем оружия, а посредством международного суда; соглашение это не состоялось, потому что было сорвано Германиею, которая очевидно уже тогда поставила себе целью добиться мировой гегемонии путем оружия.
Кажется, в этом же году осенью мы с женою совершили поездку в Ярославскую губернию. Там находилось небольшое имение (60 десятин) Бяково, доставшееся Марии Николаевне по наследству от дядюшки ее генерала Никтополиона Васильевича Тихменева. Мария Николаевна никогда не видела этого имения. Она сдавала его в аренду местным крестьянам за смехотворно малую цену, за 60 рублей в год. Крестьяне надеялись со временем купить это имение и потому берегли в нем лес. На семейном совете было решено, что я с Людмилою Владимировною съездим в Бяково и посмотрим, в каком состоянии оно находится.
Приехав в Ярославль, мы с немалым трудом установили точно, где находится имение, и наняли на почтовой станции ямщика. Велико было наше удивление, когда оказалось, что на месте барского дома остался только фундамент. Так как владельцы не приезжали в течение нескольких десятков лет, то крестьяне понемногу растащили сначала окна, двери, а потом и все деревянные части дома. Выяснилось, что служить дачею для летнего отдыха Бяково не может и в том же году это имение было продано крестьянам по дешевой цене. Эта продажа хороший пример того, как в то время дворянские имения уходили из рук помещиков и земля переходила к крестьянам.
Весною 1906 г., стоя в очереди перед окошком университетского казначея, я спросил неходившегося рядом со мною приват–доцента по кафедре физики Добиаша, куда он поедет на лето. Он ответил, что едет вместе со своею женою Ли- диею Николаевною (урожденной Крем левою) и с сестрою Ольгой Антоновной в Чехию. Оказалось, что отец его Антон Вячеславич Добиаш, чешский ученый, специалист по латинскому языку и литературе, был профессором в Нежинском Историко–Филологическом Институте, выслужил пенсию и жил на родине в собственном домике в городке Брандейс над Орлицею. Дети его ехали к нему на каникулы. Узнав, что Брандейс находится в очень живописной местности и что в нем есть санатория, в которой можно нанять комнаты, я убедил нашу семью провести лето в Чехии.
Мы были настолько энергичны и подвижны, что отравились всею семьею, имея двух маленьких детей, Владимира трех лет и Бориса, которому был год и три месяца. С нами ехала, конечно, воспитательница наших детей Адель Ивановна и няня Лиза. Переезд оказался очень затрудненным вследствие того, что в Австрии, чтобы добраться до Брандей- са, нужно было сделать на небольшом расстоянии три или более пересадки. Вероятно, железнодорожное расписание в Австро–Венгрии было нарочно составлено так, чтобы затруднить прямое сообщение России с Прагою.
Воспоминание о лете, проведенном в Брандейсе, принадлежит к особенно приятным в нашей жизни. Долина речки Дикая Орлица с городком Брандейсом очень живописна. По всем направлениям были прелестные прогулки, в которых участвовали и наши дети в колясочках. Вблизи от нашего дома стояло католическое распятие. Трехлетнего Володю оно поражало своим реализмом, ранами на теле Христа и кровью из них. Оно внушало ему такой ужас, что пройти мимо него он решался не иначе, как отвернувшись или закрыв лицо