По окончании семестра я стал просить в полиции паспорта для выезда за границу, желая поехать в Париж к своим сыновьям. Мне ответили, что форма заграничных паспортов еще не выработана. Явным образом полиция не хотела дать заграничный паспорт русскому эмигранту, боясь, что советское правительство не сочувствует этому. Наконец, мне посоветовали поехать в Прагу и там получить паспорт. Я переехал в Прагу, однако и там в течение десяти недель не мог добиться ничего, а французский посол, имевший сведения обо мне, сказал, что как только я получу паспорт, он позволит мне полететь в Париж на посольском аэроплане. Наконец, у меня нашлись добрые знакомые, которые попросили чешского министра Рыбку (он теперь в Нью–Йорке) помочь мне. Министр потелефонировал в полицию, и через два дня я получил паспорт и полетел в Париж на французском аэроплане.
Глава десятая. После воины
В Париже я узнал, что когда советская армия стала приближаться к границам Австрии, нацисты погнали пешком военнопленных из лагеря, где находился Борис, 15 ООО человек, на запад. В Берхтесгадене они встретили американскую армию и были освобождены.[51] Французское правительство командировало Бориса, как знатока французского искусства, в Иннсбрук. Он вместе с несколькими другими лицами должен был ездить по Тиролю и отыскивать предметы французского искусства, вывезенные нацистами в Австрию. Работа эта длилась почти два года. По окончании ее Борис получил место директора Музея искусств в городе Тур на Луаре.
Андрей во время войны принимал участие в очень опасных операциях, в высадке в Африку, потом в Сицилию, в Италию около Неаполя, во взятии Рима и походе из Италии в Австрию. Он получил шесть наград и даже Legion of Merit в то время, когда только триста лиц имели этот орден. Дослужился он до чина лейтенанта.
Н. А. Бердяев предложил мне прочитать в его «Религиоз- но–Философской Академии» публичную лекцию. Я прочитал лекцию под заглавием «Идеал абсолютного добра как основа мировоззрения». Основная мысль моей лекции была та, что, исходя из христианского идеала Царства Божия, можно решать основные проблемы всех остальных философских наук. Этот метод применен мною в книгах «Ценность и бытие. Бог и Царство Божие как основа ценностей», «Условия абсолютного добра» (основы этики), «Мир как осуществление красоты» (основы эстетики).
После моей лекции ко мне подошел господин, фамилии которого я не помню, отрекомендовался, как заведующий культпросветом «Общества Советских Патриотов» и попросил меня прочитать лекцию для этого общества. Пораженный и обрадованный тем, что после лекции, столь решительно подчеркнувшей мое христианское миропонимание, советский деятель предлагает мне прочитать лекцию для их организации, я спросил, на какую тему они хотят слушать лекцию. Он ответил: «На какую вам угодно». Тогда я предложил лекцию Учение Достоевского об абсолютных ценностях». Я нарочно избрал эту тему, изложенную в моей книге «Достоевский и его христианское миропонимание». В ней выдвинута на первый план мысль об абсолютной ценности каждой индивидуальной личности и вместе с тем о неотъемлемых правах личности. Заведующий культпросветом согласился; через несколько дней моя лекция перед советскими патриотами состоялась и в газете «Советский патриот» сущность ее была точно изложена.
Вслед за этим мне стали предлагать напечатать в «Советском патриоте» статью о социальной справедливости. В самом начале статьи я указал, что решаю вопрос этот с точки зрения христианского идеала абсолютного добра. Статья эта, а также статья «Критика учения об удовольствии как цели поведения» были напечатаны без изменений. Ухаживание за мною советских деятелей стало пугать меня. Они хитро заманивали меня в свою среду и могли поставить в трудное, сомнительное положение. Поэтому я очень обрадовался, когда вскоре мне удалось уехать в Соединенные Штаты.[52]
Андрей легко выхлопотал мне право иммиграции в Соединенные Штаты, но пароходы были заняты перевозкою демобилизованной армии. Поэтому очень трудно было получить билет на пароход. Только через четверть года Андрею удалось устроить меня на пароход Brazil, на котором ехало триста war brides, и я в том числе. Я поселился в Нью–Хевене, где Андрей продолжал свои занятия в Graduate School Йельского университета и писал диссертацию «Балтийский вопрос в 1679—1889». Тема этой работы очень сложная, потому что она касается интересов и борьбы за них между всеми государствами на берегах Балтийского и Северного морей. Свою диссертацию Андрей закончил в 1948 г., получил степень доктора философии и стал инструктором на Историческом отделении Йельского университета. Он читал студентам младших курсов Историю Европы, а также Историю России.
Осенью 1947 г. русская семинария в Нью–Йорке превратилась в высшее учебное заведение, в Св. — Владимирскую Ду ховную Академию, и я был приглашен в нее, как профессор философии. Деканом ее был недавно рукоположенный епископ Иоанн (Шаховской). В числе профессоров были историк Церкви Г. П. Федотов, Н. С. Арсеньев. Вскоре приехал такой знаток патрологии и богословия, как от. Георгий Фло- ровский. Из Италии приехал Евгений Васильевич Спектор- ский. Духовная Академия стала высшею школою, имеющею в своем составе значительные силы.
Я продолжал жить в Нью–Хевене вместе с сыном и ездил в течение академического года каждую неделю на два дня в Нью–Йорк. Я читал в Академии два курса, один на русском, другой на английском языке. По–английски я прочитал три свои книги, переведенные на английский язык, но еще не напечатанные: Достоевский и его христианское миропонимание; История русской философии; Христианская эстетика.
В Духовной Академии из сорока двух студентов только шесть могли слушать лекции на русском языке: многие молодые люди, принадлежащие ко второму, третьему поколению дореволюционной русской эмиграции утратили русский язык. Поэтому для четвертого академического года я приготовил оба курса на английском языке, однако не читал их. Я взял отпуск из Академии и уехал вместе с Андреем в Лос- Анжелес, потому что Андрей, как специалист по Истории Северной Европы, был приглашен в Калифорнийский университет, в то отделение его, которое находилось в Лос–Ан- желесе.
Живя в Нью–Хевене, мы находились в хорошем русском обществе. Раз в неделю мы проводили вечер у Георгия Владимировича Вернадского, профессора русской истории, и его гостеприимной супруги Нины Владимировны. На эти вечера приходила и графиня Панина в те месяцы, когда она жила не в Нью–Йорке, а у своего сводного брата Александра Ивановича Петрункевича. Он уже с начала XX века жил в Соединенных Штатах и был профессором зоологии в Йельском университете. Специальностью его было изучение пауков.
Когда он приходил и рассказывал, например, об инстинктах пауков, это было увлекательно. Графиня Панина, несмотря на свой возраст, очень много участвовала в работе помощи эмигрантам, поддерживала сношения с множеством лиц и сохраняла живой интерес к высшим проблемам миропонимания и особенно религии.
Условия для занятий философиею в Нью–Хевене были очень благоприятны. Жизнь в этом культурном не слишком большом городе — спокойная, не утомительная. Библиотека Йельского университета чрезвычайно богата, в ней более четырех с половиною миллионов книг и пополняется она все время очень интенсивно. Даже русский отдел в ней весьма богат. В конце XIX века социолог Сомнер интересовался русскою культурою и позаботился о приобретении многих русских книг и журналов. С тех пор, не переставая, библиотека пополнялась русскими книгами. В ней, например, есть полные комплекты таких журналов, как Вестник Европы, Русский Вестник, Русская Старина, Архив русской истории, Исторический Вестник, Журнал Министерства Народного Просвещения, Вопросы философии и психологии, Записки Исторического факультета С. — Петербургского Университета. Когда я стал заканчивать книгу «История русской филосо фии», я мог найти всякую русскую книгу, если не в Йельском университете, то в Нью–Йорке в Public Library, где очень богат Славянский отдел. Если пользоваться библиотеками Гарвардского и Йельского университетов, а также Public Library в Нью–Йорке и особенно Congress Library в Вашингтоне, то, я думаю, в них можно найти почти всякую книгу, необходимую для изучения России. Вообще по моим наблюдениям культура Соединенных Штатов стоит в наше время на уровне европейской во всех областях. Эта страна настолько богата, что в ней появилось много лиц, имеющих возмож ность посвятить все свои силы науке, философии и различным видам искусства. В Американской Философской Ассоциации состоит более, чем 1800 членов. Среди них есть представители всех философских школ; некоторые из них значительные философы. Однако в общем в Соединенных Штатах философия находится в наше время в состоянии упадка. Года два тому назад об этом прочитал доклад профессср Монтегю. Под упадком философии он разумел преобладание таких направлений, как прагматизм, инструментализм, бихевиоризм, логический позитивизм. Этим упадком филосо фии я объясняю то, что американские философские журналы боятся печатать статью, идущую против модных направлений. Например, до сих пор (конец 1951 г.) я не могу, несмотря на ряд попыток, напечатать статьи «Пространство, время и теории Эйнштейна», а также статью «Аналитические и синтетические суждения, и математическая логика».
Один раз мне удалось съездить в Гарвардский университет и прочитать там две лекции. Два раза я был в Канаде, первый раз в Монтреале, где прочитал две лекции в Mac Gill University и виделся с профессором физиологии Бабкиным. Из Монтреаля я заехал на три дня в город Кингстон на озере Онтарио; меня пригласила к себе Ольга Владимировна Берви, урожденная Кайданова. С нею у меня и М. Н. Стоюниной уже в Праге была переписка по поводу подготовляв мой ею к печати книге о школах в России. Эту книгу она напечатала в то время в Берлине в издательстве А. С. Кагана на свои средства, добываемые ею в ее преклонном возрасте уроками музыки. Из Кингстона я решил вернуться в Нью- Хевен, проехав через границу Канады в автобусе до города Watertown, к которому не было железной дороги. Был фе