– Всего на несколько минут. – Голос Хулии теперь раздался совсем близко, у самых ушей доньи Матильды.
Буря прошла, град исчез. Осталась эта женщина с глазами газели. В тот же миг в дверном проеме возник Фелипе Уртадо. Хулия встала и медленно пошла к нему, и оба исчезли в коридоре. Донья Матильда разрыдалась. Видения, вызванные присутствием Хулии, не нашли другого выхода, кроме слез. Хотя, возможно, она просто почувствовала себя очень старой.
Хулия и Фелипе медленно шли через сад. Они обнимались. Слугам, которые подглядывали за ними с кухни, казалось, что эта женщина и их гость принадлежат другому миру.
– Сама пришла!
– Дон Кастуло был прав: «Впереди шагов мужчины идут шаги женщины», – и они искали в воздухе следы, которые привели Фелипе Уртадо в Икстепек.
Слуги столпились под аркой, соединяющей кухню с остальной частью дома, и уставились в сторону комнаты Фелипе Уртадо. О чем говорили чужак и эта странная женщина? Они любят друг друга, это несомненно! Павильон погрузился в тишину, сад тоже был спокоен, и даже до кухни долетело ощущение покоя. Церковные часы на площади пробили пять часов вечера, небо начало менять цвет, ветви деревьев потемнели. Птицы замолчали, и по дому заструились первые ароматы ночных растений. Время шло, но павильон оставался закрыт.
– За такое расплачиваются жизнью.
Слуги печально смотрели на тень от платья Хулии, когда странная гостья вновь появилась в саду. Фелипе догнал ее. Возлюбленные спокойно шли, и на их лицах не было и следа тревоги.
– Какая жалость! Какая жалость! – шептали слуги.
Молодые люди вернулись в гостиную, где все еще сидела донья Матильда. Казалось, она совсем забыла о них, потому что, увидев Фелипе и Хулию, испытала приступ паники.
– Милая! Зачем ты пришла?
– Чтобы сказать ему, чтобы он уехал.
– Да, да, конечно. Я сейчас же все подготовлю к отъезду.
Сеньора вышла, чтобы позвать слуг. «Надо много сделать, много сделать…» – твердила она самой себе, стоя в коридоре и беспомощно разглядывая собственные руки.
Когда Уртадо пришел к ним в дом, прежде всего донья Матильда почувствовала – он здесь, чтобы нарушить порядок в ее доме. Точно песчинка, попавшая в часовой механизм, он начал незаметно, но неизбежно менять ход времени. Сегодня, когда чужак покидал ее дом, и часы, и весь заведенный порядок разбились на мелкие кусочки и упали к ее ногам в катастрофическом хаосе. «Что же мне делать? – Слова потеряли смысл, вся жизнь доньи Матильды, состоящая из тщательно подогнанных мелочей, превратилась в сломанный механизм. – Мой брат Мартин прав, живя вне времени», – сказала она себе, не понимая того, что говорит. Все ее расчеты оказались бесполезными.
Слуги ждали распоряжений.
– Нужно подготовить отъезд молодого человека, – сказала донья Матильда, не понимая, о каком отъезде идет речь и что нужно подготовить. – Хоакин уже пришел?
– Нет, сеньора.
«Почему он бродит по улицам в такое время?» – Ей казалось, что та невидимая трещина, которая появилась в ее жизни с приходом чужака, сейчас разрастается с ужасающим грохотом и что весь ее дом летит в эту черную пропасть с быстротой молнии.
– Стемнело, – произнесла Хулия странным голосом, и сеньоре показалось, что голос молодой женщины привлек в ее дом все тени Икстепека.
Донья Матильда посмотрела на Фелипе Уртадо, узнала его приветливое лицо, которое теперь выглядело мрачным, и, как тогда, увидев его в первый раз, она смирилась с появлением незнакомца, так же смирилась сейчас с его уходом. «Судьба всегда выбирает неожиданный облик», – подумала она обреченно.
– Я помогу вам, – пообещала донья Матильда, зная, что теперь ничто не сможет отделить ее судьбу от судеб Уртадо и Хулии.
Хулия молча пожала ей руку и отступила на несколько шагов. Затем развернулась и стремительно выбежала на улицу.
Фелипе побежал за ней, но звук захлопнувшейся двери его остановил. Он на мгновение замер в нерешительности, провел рукой по лбу, достал сигарету, закурил и, не сказав ни слова, прошел через сад в павильон и там закрылся.
– Скажите моим племянникам, что сегодня спектакля не будет… А о сеньорите Хулии – ни слова! – крикнула донья Матильда с яростью и во второй раз за вечер разрыдалась.
Хулия не вернулась в отель обычным путем. Она шла по городу, прячась в узеньких улочках. Шагала медленно, жалась к стенам домов. Казалось, она пребывала в полном изумлении. Люди не узнавали ее в свете фонарей. Хулия шла, теряя воспоминания, и на камни мостовой следом за ней падали ее ярко освещенные праздники и танцы, платья, украшения, бесполезные любовники и жесты. Она почувствовала, что каблуки ей мешают, сняла туфли и осторожно поставила их на пороге одного из домов. И пошла дальше босиком к своему будущему, которое вставало перед ее глазами, точно белая стена. А за стеной ее ждала сказка, точно такая же, как в детстве: «Когда-то жили-были говорящая птица, поющий ручей и дерево, дающее золотые плоды». И Хулия уверенно двигалась к этой сказке. У дверей отеля, преграждая вход, стоял Франсиско Росас, высокий и мрачный. Он ждал Хулию. Женщина посмотрела на него, не узнавая.
– Куда ты ходила? – спросил генерал тихим голосом.
– Никуда… Мне надо кое-что посмотреть, – ответила Хулия и в этот момент стала похожа на девочку.
Росас заметил ее спутанные волосы и босые ноги.
– Что еще за «кое-что»? – спросил он, тряся ее с силой за плечи и чувствуя, что его руки касаются какого-то незнакомого существа. Он вновь что есть силы встряхнул Хулию за плечи.
– Дерево, – ответила Хулия.
– Дерево? – Франсиско Росас снова принялся трясти свою возлюбленную с такой ненавистью, будто бы она сама была деревом, закрывающим ему весь мир.
Дон Пепе Окампо, прячась за углом, наблюдал за ними и бормотал: «Знаю, куда ты ходила, несчастная тварь».
Рафаэлу и Розу заперли в их комнате. Антония, сидя на краю кровати перед Хусто Короной, безучастно отвечала «да» или «нет» на вопросы, которые он ей задавал. Луиса погасила лампы и неподвижно лежала в постели. С того момента, как Хулия покинула отель, в нем воцарилась невероятная тишина, но никто не услышал, как Франсиско Росас и Хулия Андраде вернулись.
Донья Матильда заперла ворота и выпустила собак. Слуги, собравшись в кухне, молча паковали вещи Фелипе Уртадо. Тефа позвала его, но он так и не вышел. Сад окутывала ночная темнота, и испуганный дом как будто втягивался сам в себя.
В ворота постучали, и слуги вместе с хозяйкой кинулись в переднюю.
– Кто там? – спросила донья Матильда, стоя у двери с таким видом, будто ожидала врага.
– Это я! Хоакин… – ответили с другой стороны.
«Что-то случилось», – подумал хозяин дома, уловив в голосе жены испуг.
Слуги сдвинули засовы и отперли ворота.
– Хоакин, тут такое произошло!
Хоакин побледнел. О визите Хулии он узнал, прогуливаясь по улицам Икстепека. Люди говорили: быть беде.
«Мы знали, добром это не кончится», – повторял Икстепек голосами его жителей. Они закрыли окна, быстро свернули торговлю, и улицы опустели.
Супруги вошли в комнату доньи Матильды. Вскоре дон Хоакин вышел оттуда и направился к павильону, который занимал их гость. Он долго стучал в дверь, однако никто ему не ответил. Дон Хоакин хотел убедить Фелипе Уртадо бежать. Кастуло отвезет его в Тистлу и там укроет до тех пор, пока не минует опасность. Затем он может уехать куда угодно. Но гость не отвечал на стук. Погруженный в темноту своей комнаты, он оставался глух к ударам по двери и к мольбам друга. Кто знает, о чем думал Фелипе, оставшись наедине с самим собой, лежа на постели и не двигаясь.
Собаки почуяли страх и преданно следили за садом. Слуги тихо переговаривались в кухне, курили и прислушивались к ночным звукам. Время от времени до них доносился аккуратный стук – дон Хоакин продолжал звать Фелипе. Он стоял у двери с сумкой, набитой съестным, и тугим кошельком и ждал, когда постоялец выйдет, чтобы отправиться в путь.
– Молодому Уртадо жить надоело, – говорили слуги.
– Как же он уйдет, если приехал за ней? – отвечал им Кастуло, убежденный в своей правоте.
Около десяти вечера Франсиско Росас, в мундире нараспашку, весь в пыли, появился в городе. Он шел по улицам с ощущением, будто за ним следят из каждого окна.
«Вот он! Вот он!» – шептались с балкона на балкон. Генерал продолжил свой путь, не обращая внимания на тени в окнах. Он пересек безлюдную площадь, которая в этот тихий час казалась гигантской, толкнул дверь в кантину Пандо и сел за стол с отсутствующим видом. Его глаза выдавали усталость. Никто из военных не осмелился заговорить с генералом. Они пили свой коньяк и старались на него не смотреть. Росас положил руки на стол и склонил голову. Казалось, он спит.
Донья Эльвира помахала донье Матильде со своего балкона: «Он здесь!» Донья Матильда отпрянула от окна и вышла в сад. На пороге павильона сидел ее муж: он все еще продолжал звать Фелипе Уртадо.
– Поздно, Хоакин… Он уже здесь… – пробормотала донья Матильда.
– Теперь нам остается лишь уповать на волю Бога.
Супруги вернулись в спальню, потушили лампы и остались при свечах.
– Бедный мальчик, такой ведь хороший… – вздохнула Матильда, сидя на краешке стула.
– Переоденься, как будто мы уже легли! А то заподозрят что-то странное, – велел дон Хоакин.
Так и ждали они в своей спальне, в ночных рубахах. Белая ночная рубашка доньи Матильды окрашивалась разными цветами: то оранжевым, то зеленым, потом синим, затем красным и снова желтым. Отражения пламени свечей замедляли время. В углах дрожали странные тени, а щели в полу пахли огромными тараканами. Влага, точно смола, прилипла к стенам и простыням. Снаружи раздавался шорох падающих листьев. Тропическую ночь пожирали тысячи насекомых, и супруги, онемев, слушали, как те проедают темноту до дыр.
– Я боюсь… Бедный мальчик, такой ведь хороший…
– Был хороший! – ответил ее муж с раздражением.
– Да… Такой был хороший.