– Матерь Божья! Дайте нам ее забрать.
– Нельзя. У нас приказ – арестовывать всех, кто войдет в этот дом.
– Ни один христианин не заслуживает, чтобы его так бросили, – ответил Кастуло, опять высовывая голову из-за стены.
– Не шуми, мы сейчас закроем ей глаза.
Говоривший удалился, затем крикнул. Его голос усилило гулкое эхо коридора:
– Нельзя уже! Она совсем окоченела!
Тефа перекрестилась и пошла искать простыню, чтобы использовать ее как саван для Доротеи. Кастуло перебросил простыню через стену.
– Вот саван. Помолитесь за нее!
– Старуха была хитрая. Укрывала приходского священника.
– Только Бог ей судья.
– Верно. Почему бы вам не попросить разрешения похоронить ее? Идите к генералу. Как по мне, так она уже воняет. С двух часов ночи лежит, – ответили с другой стороны.
Слуга доньи Матильды поблагодарил за совет.
– Доброй ночи вам, божьи люди.
– Доброй ночи, сеньор, – вежливо ответили ему.
Прежде чем сообщить о смерти Доротеи хозяйке, Кастуло пошел на кухню. Стефания следовала за ним.
– Найдите в моей комнате рулоны китайской бумаги для гирлянд и флажков. Я скоро вернусь… если Бог позволит.
Слуги слушали его в полном недоумении, как будто не понимая слов.
– Бог оставил нас. Одна беда вокруг, – пробормотал Игнасио, старший повар.
Он поднялся и ушел выполнять поручение.
Затем Кастуло рассказал все донье Матильде. В спальню хозяйки он шел на цыпочках, боясь испугать ее. Донья Матильда сидела в плетеном кресле. Узнав о смерти старушки, она не удивилась, только велела Кастуло идти в штаб Росаса, чтобы запросить разрешение забрать тело.
– Надеюсь, к рассвету вернешься. Если нет, мы придумаем, что делать.
– В наше время жизнь скорпиона ценнее, чем жизнь христианина, – отозвался Кастуло.
– Так и есть, – кивнула Тефа и прижалась к ногам хозяйки.
Кастуло боялся выходить на улицу один и в такой темноте. Он знал, что за домом следят и бесполезно надеяться на милость военных. Любое слово, любое подозрительное движение будет стоить ему жизни. Ослепнув от темноты, Кастуло сделал первые шаги в ночь.
Вдруг кто-то схватил его за плечо.
– Куда идешь?
– В штаб командования, сеньор.
– Ну, пойдем!
Двое военных привели Кастуло в бывший дом приходского священника. Там творилась суета: двор освещали керосиновые лампы, офицеры громко смеялись и переговаривались. Кастуло отвели в кабинет, где двое офицеров печатали на машинке. Старый слуга опустил глаза, язык у него присох к нёбу. Один из солдат, сопровождавший его, коротко доложил, в чем дело.
– Жди! – сухо велели Кастуло.
– Я хотел бы знать… – начал было он.
– Жди. Полковник допрашивает Хуана Кариньо.
Услышав имя сумасшедшего, Кастуло хотел что-то спросить, но подумал и замолчал.
– Я приказал тебе ждать! – крикнул офицер.
– Именно это я и делаю, сеньор…
– Тогда не маячь здесь.
Кастуло отыскал место в углу комнаты, прижался к стене и стоял там, с соломенной шляпой в руках, опустив голову. Офицеры вели себя нагло, грубо шутили, курили и развязно обсуждали жителей Икстепека. Смущенный Кастуло потупил взгляд. Он не мог уйти, не получив ответа, и не мог не слушать военных. Ему казалось, он подслушивает их секреты, и старался деликатно не вникать разговор. Прошел час, а его так никто и не вызвал. Слуга погружался в пыльную тоску, забытый в комнате с сигаретным дымом и чужими голосами. Здесь он был никем, не существовал. Он смотрел на свои ноги в старых сандалиях, желая исчезнуть, раствориться. Вдруг послышались мягкие шаги. Кастуло поднял глаза и увидел двух девушек из дома Лучи.
– Мы хотим поговорить с генералом, – попросили они тихо.
– Ага! Вот он вас тут заждался! Ладно, сейчас!
Девушки обнаружили уголок, где жался Кастуло, и встали рядом.
Ночью, пока шел праздник у доньи Кармен, никто не постучал в дверь дома Лучи, и балконы в красном салоне остались закрытыми. Собравшиеся в кухне девушки чувствовали себя бесполезными, как кучи мусора, брошенные на свалке. В такие моменты они злились от осознания собственной некрасивости. Они не хотели смотреть друг на друга, слишком похожие, одинаково растрепанные, одинаково отупевшие. Изнуренные и неопрятные, они еле-еле жевали такос и отпускали непристойные шутки.
– Вот увидите! Вот увидите! – Сидя на полу в распахнутом халате, Таконситос медленно ела лепешку и как заведенная повторяла одну и ту же фразу.
– Замолчи уже!
– Беда уже близко… Вот увидите, – повторила Таконситос.
– Ничего мы не увидим, – огрызнулась Урсула и толкнула ее.
– Говорю вам, беда уже смотрит нам в лицо, – не унималась Таконситос и, погрустнев, отодвинулась к очагу, глядя на угли, словно пытаясь прочитать в них предсказание грядущих несчастий.
– Ты пьяна! – заявила Урсула.
Остальные с презрением посмотрели на Таконситос и продолжили скучно жевать. В десять вечера в кухню вошла Лучи. Таконситос не сдвинулась с места, даже не удостоила ее взглядом: она уже знала, какие новости их ждут.
– Приведите себя в порядок. Что у вас за лица! – велела хозяйка, глядя на них с отвращением.
Девушки нехотя пригладили волосы и вытерли рты. Для кого им приводить себя в порядок?
– Вы что, не хотите получить благословение?
Девушки заволновались и, наконец, пришли в движение, некоторые даже заулыбались.
– Я же вам говорила, беда близко, – мрачно повторила Таконситос, не меняя позы. – Глупые курицы!
Она плюнула на угли, и слюна, зашипев, брызнула искрами.
– Идемте, – приказала Лучи без и дальнейших объяснений увела девушек в комнату Хуана Кариньо.
На кровати сидел отец Бельтран. На нем был пиджак и полосатые брюки Хуана. Сам сеньор президент оделся в рясу священника и выглядел встревоженным. Девушки смотрели на них в полном изумлении. Некоторые перекрестились и упали на колени. Другие едва не расхохотались, увидев переодетых мужчин.
Таконситос, стоя у двери, через головы посмотрела в комнату и воскликнула:
– Я так и знала! Я же вам говорила… Я видела, как он входил…
– Что ты там бормочешь? – сердито спросила Лучи.
– Я видела, как он входил. Хуан Кариньо входил дважды, но в первый раз это был падре в одежде сеньора президента. Потом вошла ты с одеждой под мышкой и отнесла ее в дом Доротеи, где тебя уже ждал сеньор президент. Там он переоделся и пришел сюда, а ты забрала рясу у падре. Помнишь? Это была та самая ночь, когда дона Роке забросали камнями. Все это время падре прятался в доме Доротеи!
– Так и есть. Нам с падре некуда было пойти. Его сильно избили, а я сбежал. И если бы не Лучи и Хуан Кариньо, меня бы уже давно расстреляли, – признался отец Бельтран.
Хуан Кариньо смиренно потупил взгляд, а падре весело рассмеялся. Девушки подхватили его смех, и комната оживилась.
– Военные вас искали-искали здесь, святой отец, а вы прятались прямо у них под носом!
– Спать не давали мне своими криками.
– Да, так шумели!
Лучи стояла в дверях и с грустью смотрела на священника. «Сколько стоит жизнь шлюхи?» – подумала она с горечью и тихонько вышла в коридор. Голоса стихли, и она в одиночестве шагала мимо пустых комнат. «Я всегда знала, что меня убьют. – Она почувствовала, как язык у нее одеревенел. – А если смерть – это осознание того, что нас убьют в темноте? Лус Альфаро, твоя жизнь ничего не стоит!» Лучи произнесла свое полное имя вслух, чтобы прогнать мысль, которая глубоко в ее сознании начинала обретать форму. Если она умрет этой ночью, то лишь она одна почувствует весь ужас своей смерти и кошмар своей жизни перед убийцей, который поджидал ее в самом отдаленном уголке ее памяти. Девушка остановилась в темном коридоре и несколько минут проплакала. Затем открыла дверь и выглянула на улицу. Ей должны были дать сигнал, чтобы проводить отца Бельтрана. Улица была спокойна, тени кактусов на противоположной стороне не шевелились. Лучи устала. Чего она ждет? Не того ли ужасного мига, который никогда не наступит? «Господи, избавь меня от страха и дай мне покой!» Вдруг тень одного из кактусов превратилась в силуэт дона Роке, шевельнулась определенным образом и вновь замерла. Лучи ответила на условный сигнал, прикрыла дверь и вернулась в комнату. Увидев ее, девушки прекратили смеяться.
– Падре, дон Роке ждет. Монкада в Лас-Крусес.
Ее слова прозвучали серьезно. Отец Бельтран перестал смеяться и сильно побледнел.
– Идем… – сказал Хуан Кариньо и взял отца Бельтрана за руку.
Священник и безумец вышли из комнаты, Лучи двинулась следом. Девушки проводили их до прихожей. Отец Бельтран обернулся.
– Молитесь за меня и за души тех, кто этой ночью рискует ради меня своей жизнью.
Лучи и Хуан Кариньо опустились на колени, и священник их благословил.
– Падре, дон Роке пойдет вперед, будет прокладывать нам путь. Держитесь ближе к стенам, при малейшем шуме – возвращайтесь сюда.
Все внимательно выслушали Лучи, и она решительно открыла дверь.
– Я выйду через две минуты после вас.
Без лишних слов отец Бельтран выскользнул на улицу. Снаружи не доносилось ни звука. Испуганные девушки затаили дыхание: им казалось, они отправили падре на смерть. Лучи подождала несколько минут, перекрестилась и, не оглядываясь, тоже вышла. Хуан Кариньо закрыл дверь и сел на пол, прижав ухо к двери, чтобы слышать быстрые шаги Лучи, удаляющиеся по улице.
– Погасите свет! – шепотом велел он.
Девушки задули лампу и сжались вокруг безумца. Ночь была тиха, прихожая погрузилась в темноту, и бесконечная грусть охватила людей, затаившихся у двери.
Хуан Кариньо нарушил молчание тихим голосом:
– Дон Роке проложит путь тенью, Лучи его прикроет, а между ними пройдет отец, горящий, как свеча. Через полчаса его благословенный свет прибудет к Монкада, а на восходе солнца зальет собой горную долину в руках Абакука, великого воина!
Безумец прервал свой рассказ. Очарованные его голосом, женщины забыли о страхе. Через несколько минут Хуан Каринью продолжил говорить, перейдя на шепот: