Росас резко поднялся на постели: он не хотел слышать ни имени Николаса, ни бессмысленных слов его сестры. Он был человеком одной памяти – памяти о Хулии, а Изабель с братьями отрывали Росаса от нее, пытались погрузить в темноту, которая была до Хулии. Он угодил в ловушку и чувствовал жалость к самому себе за то, что судьба с ним так обошлась.
– Спи, – тихо потребовал он.
И оба не спали до рассвета. Леонардо принес им завтрак. Бледные и чуждые друг другу, они были как две планеты, вращающиеся по разным орбитам. Старый солдат поставил поднос на столик и, как это уже вошло у него в привычку, направился к Рафаэле. Та вышла из комнаты и приняла у него поднос.
– Не спали, – доложил он
– Думали?
– Да, избегают друг друга, – ответил Леонардо.
Рафаэла вернулась в комнату и холодно посмотрела на полковника Круса. Ее сестра все еще спала.
– Видите, мои хорошие? Видите, я вас не обманул, не ходил на праздник. Я ходил ловить священника и братьев Монкада, – объявил он любовницам, вернувшись в отель на следующий день после праздника у доньи Кармен. – Вы меня не поздравите? – спросил он, увидев, что сестры молчат.
– Лучше бы ты пошел на праздник, – ответила Роза.
– Что ты такое говоришь? – воскликнул Крус.
– Говорю, лучше бы ты танцевал, а не ловил бедного священника.
Крус расхохотался. Он не понимал женщин, но считал, что смех – лучший способ победить их гнев и капризы. Сестры легко поддавались радости, однако в этот раз так на него посмотрели, что смех застрял у него в горле.
– Идите сюда, мои дорогие… – Крус протянул руку, чтобы приласкать их.
– Не трогай нас, ты приносишь несчастья! – И сестры отступили в угол, оставив Круса с протянутой рукой.
– Ну не упрямьтесь вы. Я так устал, – пожаловался он.
Сестры не ответили. Глядя в их сердитые глаза, полковник смиренно добавил:
– Пойду приму душ, – и вышел из комнаты.
Он не спал всю ночь, преследуя отца Бельтрана и его сообщников, и чувствовал себя разбитым. «Позже их развеселю», – подумал Крус, наслаждаясь прохладной водой. Он плотоядно ухмыльнулся, представив, как именно он будет их веселить. Полковник ни на что не жаловался, жизнь его была полна удовольствий. Дни текли мягко, а ночи были щедры. Крус быстро обтерся полотенцем, ему хотелось поскорее лечь со своими любовницами. Но те отдалились и молчали. Так проходили дни за днями, а полковник так и не смог их рассмешить. Жизнь его стала тоскливой, а ночи – одинокими и грустными.
Сестры, не сговариваясь, заняли вдвоем одну из кроватей и заставили полковника спать на другой. С тоской он наблюдал за тем, как они вставали на колени и долго молились перед тем, как выключить свет. «Какие они красивые», – думал он и, прикрывая глаза, мысленно ласкал их тела, едва прикрытые ночными рубашками.
– Вот что творят священники. Делают несчастными женщин, которые созданы для наслаждения, – заявил он однажды ночью, когда пустая кровать стала ему совсем невыносима.
– Богохульник!
Полковник встал и виновато подошел к девушкам. Как жестоко видеть их полуголыми и не иметь возможности прикоснуться.
– Позвольте мне немножко вас поласкать, – взмолился он.
– Нет, больше никогда!
– Ну, чего вы хотите? Скажите, а? Я всегда исполнял ваши прихоти.
Сестры прервали молитвы, сели на кровать и серьезно посмотрели на него. Крус почувствовал облегчение. Похоже, они смилостивились и готовы с ним поговорить. Он внимательно их выслушает, а затем ляжет с ними спать. Он перевел взгляд на их смуглую кожу. Вся тоска исчезнет, как только его пальцы снова коснутся их тел.
– Чего мы хотим? Мы хотим, чтобы ты освободил отца Бельтрана.
– Освободил? – испуганно воскликнул Крус.
– Да, и чтобы помог ему сбежать. Тогда все будет как раньше.
– Только не это, девочки мои, – попросил полковник.
– Тогда марш в свою постель, – приказала Рафаэла.
– Я никак не могу заснуть, позвольте мне вас немного потрогать, – тревожно попросил Крус.
Роза потянулась, как кошка, и скользнула под одеяло. Ее сестра сделала то же самое, и сестры обняли друг друга, собираясь спать. Круса не пригласили в этот рай сомкнутых тел. Понурившись, полковник вернулся в свою постель и накрыл голову подушкой, не желая слушать дыхание сестер. Его изгнали во враждебный мир, который существовал вне его, с волей и желаниями, отличными от его собственных. Крус закрыл глаза и попытался представить кого-то другого, кто не был бы им. Какими были бы с ним Роза и Рафаэла? «Я даже не знаю, испытывают ли они такое же удовольствие, как я», – с тоской думал он, когда утренний свет уже пробивался сквозь щели в окнах. И жизнь его, как и предсказала Рафаэла, уже не была прежней.
Донья Лола Горибар вместе с Родольфито пришли к Монкада выразить соболезнования по поводу смерти Хуана. Их встретили одиночество и гнетущая тишина, окружавшие самый веселый дом Икстепека. Донья Лола в нерешительности постучала в ворота бронзовым кольцом и, пока ждала, оправила траурные складки на своей накидке и черный костюм Родольфито. Какая она молодец, что отказалась от приглашения доньи Кармен Б. де Арриета. Инстинкт подсказывал ей, что на празднике будет что-то нехорошее. «Никому нельзя доверять!» – сказала она сыну, когда они следили за чередой ужасных событий, которые развернулись после музыки и фейерверков.
– Что я тебе говорила? – сказала она, стоя перед дверью, молчание которой свидетельствовало о масштабах катастрофы.
– Они сумасшедшие… – ответил Родольфо, ошеломленный секретом, который таился за воротами дома Монкада.
На другой стороне улицы за ними с удивлением наблюдали несколько человек. Из дома Монкада не доносилось ни звука. «И зачем только мы пришли?» – подумала донья Лола. Дом выглядел опасным из-за наглухо закрытых ставен и молчащих стен. Прошло всего несколько часов с тех пор, как похоронили Хуана, и никто не мог предсказать весь масштаб опасной авантюры, которую затеяли Монкада и их друзья.
Донья Лола обернулась к сыну.
– Уходим. Не открывают.
Разумнее держаться подальше от этого дома. Родольфито кивнул. Улица и дом его тревожили. Он уже взял мать под руку, когда ворота осторожно приоткрылись, как будто боялись выпустить наружу страшный секрет, и появилась большая голова Феликса.
– Сеньоры никого не принимают.
Родольфито и его мать растерянно посмотрели на свои черные одежды. И ради этого они столько времени обсуждали, стоит ли им прийти и выразить соболезнования?
– Простите, – сказал Феликс, игнорируя траурную помпезность Горибаров, и оскорбительно закрыл ворота.
– Они стыдятся Изабель, – прокомментировала донья Лола.
Соседи видели, как она удалялась, опираясь на руку сына, несолоно хлебавши. Ей не дали посмотреть на унижение Монкада, которое, по ее мнению, накрыло стыдом весь Икстепек. О чем она потом неоднократно заявляла.
Дни проходили с понедельника по воскресенье, а дом семьи Монкада оставался тихим и закрытым. Слуги ходили на рынок, покупали свежие фрукты и продолжали молчать. Соседи подходили к ним, чтобы поздороваться, а те удалялись, глядя на них с пренебрежением, не желая делиться секретом. Бесполезно было стучать бронзовым кольцом. Даже друзья получали неизменный ответ: «Сеньоры никого не принимают». Донья Матильда, которая и прежде их не навещала, общалась с братом через слуг.
Запертая в своем доме, она ждала, когда восстановится прежний порядок и Хоакин с племянниками вернутся домой. Она не принимала происходящего. «Они путешествуют», – твердила она себе снова и снова, пока окончательно себя не убедила, что Хоакин, Николас и Хуан уехали в Мехико. Днем она усердно изучала столичные газеты и представляла, что кинотеатры и рестораны задержали ее мужа и племянников.
Донья Эльвира, в свою очередь, день за днем терпеливо сносила то, что дверь ее соседей закрывается перед ее носом всякий раз, когда она пыталась дружески покаяться: «Это я во всем виновата». Она утратила хорошее настроение, и зеркало отражало трагедию в темных мешках под ее глазами.
– Бедная Изабель! – вздохнула однажды утром донья Эльвира, догнав горничную, которая преградила ей путь к дому Монкада.
– Да, бедная девочка… Все из-за Хулии.
– Я всегда знала, что она источник всех наших несчастий, – с готовностью продолжила сеньора, ожидая, что горничная с ней посплетничает.
Однако та ее прервала:
– Мне надо идти.
– Передай Ане, что она может на меня рассчитывать!
– Хм! Видели бы вы ее… – вздохнула горничная и мягко закрыла за собой дверь.
Последние слова девушки ошеломили Эльвиру. Как там Ана? Она быстро отошла, избегая нескольких любопытных, пытавшихся прочесть по ее лицу новости, которые утекли из щелки в двери Монкада. Эльвира посмотрела на них с раздражением. Она не собиралась ничего им рассказывать, ее коробило их любопытство. К тому же она была подавлена. Прохожие с их жадными до сплетен глазами преследовали ее повсюду. Никогда не знаешь, кто тебя предаст. Кто-то сообщил Росасу, зачем на самом деле был устроен праздник у доньи Кармен, и этот донос привел город к трауру. Донья Эльвира ускорила шаг. Нужно было навестить детей Кармен, которые остались одни на попечении слуг. «Если бы я могла найти предателя, задушила бы его собственными руками!» Эльвира покраснела от ярости. Она единственная избежала кары. Возможно, друзья подозревают ее в измене. Страх оказаться виновной мешал Эльвире спокойно спать. «Я должна найти предателя!» И она прошла мимо знакомых, поглощенная своими размышлениями.
– Какие странные дети! Они не помнят Кармен! – Эльвира взяла платочек с вышитыми инициалами и посмотрела на дочь, сидящую напротив. Та, похоже, ее не слушала.
Придя домой после прогулки по городу, сеньора Монтуфар испытала облегчение. Здесь, вдали от взглядов любопытных, слушая своих птичек в клетках, она немного повеселела.
– Я говорю, дети очень странные…
«Не в настроении», – подумала она, увидев утомленное лицо Кончиты.
Инес принесла обед. Прогулка разбудила у Эльвиры аппетит, хотя она и чувствовала стыд, зная, что ее друзья в тюрьме, а бедный Хуан умер, не дожив до девятнадцати лет. Но вот такая уж она обжора! Эльвира оглядела свою столовую, в которой солнце освещало хрустальную посуду и серебряные кувшины, и почувствовала утешение. Слава богу, что все это случилось с Монкада… Вошла