лучше двигаться и обеспечивал лучшее кровоснабжение тела.
«Но каково должно было быть количество конечностей у новых обитателей Земли?» — спрашивает Пуссетти. Одной конечности явно недостаточно, ибо, если с ней что-нибудь случится, животное не сможет передвигаться. Непарное число конечностей было, так сказать, непрактичным с точки зрения перемещения массы, но простое множество пар тоже было нежелательным, ибо позволяло существам лишь медленно ползать по суше. По сути дела, находки окаменелостей древних животных свидетельствуют о том, что на протяжении многих миллионов лет эволюция постоянно сокращала число конечностей животных, пока, наконец, не остановилась на двух парах, которые показали свою исключительную целесообразность. «Две пары конечностей, по всей видимости, явились наиболее оптимальной предпосылкой для развития крупного мозга, поскольку при наличии двух пар конечностей возможен переход к жизни на деревьях, благодаря чему одна из пар могла превратиться в руки, а это весьма облегчило начало создания примитивных орудий».
Совершенно ясно, что переход от жизни в воде к жизни на суше повлек за собой кардинальные изменения «средств передвижения». Что же касается нас, людей, то здесь все обстояло иначе. Поскольку тот факт, что все существующие формы жизни зародились именно в океане, более не подлежит сомнению, это указывает, что между ними существовало некое единство. Это же дает основание считать совершенно необходимым создание новой «конструкции» «шасси», то есть конечностей. После того как хищные животные, имеющие две пары симметричных конечностей, стали вести активный образ жизни, пасть оказалась в «зоне ответственности» передних конечностей, а задний проход — задних. Эти два локуса оказались наиболее удобными для пожирания пищи и выделения испражнений у хищных животных (и не только у них!).
Итак, важнейшие органы чувств и «орудия», которыми они хватали и пожирали свои жертвы, у всех хищных животных находились на морде, в области пасти. Не удивительно, что и мозг, этот огромный узел нервных центров, оказался там же. Благодаря этому команды от мозга передавались к органам чувств и питания наиболее коротким путем. По мере приспособления животных к жизни на суше началось развитие более тонких нервных волокон, постепенно приведшее к появлению способности мыслить и анализировать те или иные представления. Известно, что дельфины «обладают весьма большим мозгом, хотя они и живут в воде; между тем способность мыслить обычно проявляется в непосредственной связи с жизнью в коллективе (стае), с языком и применением орудий». А поскольку под водой применение каких бы то ни было орудий чрезвычайно затруднительно, «маловероятно, что при таких условиях мог развиться мозг, способный мыслить и оперировать понятиями, поскольку такой процесс подразумевает наличие социальной среды и некой формы объективированной речи».
Профессор Пуссетти исключает также возможность того, чтобы разумные существа могли иметь облик птиц, поскольку летающие организмы должны быть как можно более легкими, а крупный мозг весьма тяжел и требует развитой системы кровообращения. Ученый упоминает об этих формах жизни только для того, чтобы вернуть фантастические гипотезы о процессе эволюции на реальную почву научных взглядов.
К числу неизбежных и общих результатов эволюции можно отнести и близкое сходство в расположении глаз на голове, характерное для представителей самых разных видов животного мира. Подавляющее большинство животных имеют напоминающий объектив камеры глаз с хрусталиком, сетчаткой, мышцами глазного яблока, прозрачной роговицей и т. д. Практически одинаковы не только число глаз, но и их расположение на голове, вблизи от мозга. Точно так же симметрично размещены и уши, расположенные обычно на верхних точках головы. Органы обоняния и вкуса развились в носу и пасти животных также в непосредственной близости от основных нервных центров.
Профессор Пуссетти излагает эти свои взгляды, чтобы выдвинуть контраргументы против биологов, убежденных, будто мыслящие формы жизни могли развиваться в неограниченном множестве самых разных направлений. Дело в том, что гипотеза о возможности существования самых разных и противоречащих друг другу форм жизни, по сути дела, исключает утверждение, что жизнь при наличии определенных, напоминающих земные, условий на планетах, находящихся за пределами нашей Солнечной системы, должна была породить существа, наделенные разумом. Пуссетти твердо отстаивает гипотезу, сторонником которой являюсь и я, — гипотезу, утверждающую, что на иных планетах, условия на которых оказались близкими к земным, в некоей жидкой среде (воде) возникли существа, развитие которых пошло по тому же пути, что и эволюция жизни на нашей планете, а затем эти существа перебрались на сушу, «где они получили возможность развивать и совершенствовать речь, пользоваться различными орудиями и создавать социальные формы жизни». Такой же путь эволюции должны были пройти разумные существа и на других планетах. Число планет, где могло иметь место подобное развитие жизни, наверняка настолько велико, говорит Пуссетти, что попытки найти во Вселенной разумные существа «ни в коем случае не следует считать обреченными на неудачу». Вот что пишет Пуссетти: «Мой вывод… весьма прост; он состоит в том, что разумные существа во всей Вселенной, видимо, очень и очень похожи на представителей вида Homo sapiens».
Итак, круг замкнулся. Лорд Кельвин полагал, что первая жизнь была «занесена» на нашу планету из космоса. Пуссетти, выдвигая свою гипотезу, исходит из того, что законы эволюции везде и всюду одинаковы и неизменны. Джозеф Краут убежден, что природа на планетах, напоминающих нашу землю, решала и решает возникающие проблемы таким же путем. Альберт Эйнштейн писал:
«Я задаю себе вопрос: не играет ли природа всегда в одну и ту же игру?»
Если мы можем (или смеем) предположить, что разумные создания существуют на многих миллионах других планет во Вселенной, то догадка о том, что жизнь там возникла куда раньше и поэтому продвинулась гораздо дальше по пути эволюции, чем жизнь на Земле, хотя и выглядит не более чем гипотезой, но ее никак не следует сбрасывать со счетов. В конце концов, разве мы не хотим всерьез покончить с идеей о том, что Адам — это «венец творения»? Да, конечно, я мог бы и не высказывать свою гипотезу, но дело в том, что никому еще не удалось выдвинуть аргументы, способные уверить меня в противном.
Что касается теории следов, то она, на мой взгляд, тоже должна быть рассмотрена в ходе серьезной научной дискуссии. При этом речь не идет о доказательствах, которые обычно требуются для этого. В самом деле, какая научная гипотеза с начала своего возникновения опиралась на реальные доказательства?
Речь не идет и о некой «эрзац-религии», которую пытались выдумать многие критики. Если кто-то ощущает в моих гипотезах «привкус» эрзац-религии, то вполне логично считать подобной же «эрзац-религией» и взгляды первых «ученых», лежащие в основе этой гипотезы. Простой человек не в силах оценить и проанализировать длинный рад опытов, ведущих к доказательству подобной теории. Итак, следует ли верить в справедливость научной теории, если существует опасность, что результаты этого исследования рано или поздно могут быть признаны ошибкой? Я хотел бы, чтобы мои гипотезы дали импульс развитию научной мысли. Не больше, но и не меньше.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
16 мая 1792 г. Анри Гильемен навестил своего друга Шарля Сансона в Фарбур-Сен-Жермен и отужинал с ним. Гильемен остался на ночь, так как время было позднее, а правительство Робеспьера установило комендантский час.
Сансон (1740–1793) был палачом. Он служил, так сказать, оператором знаменитой гильотины, машины для казней, изобретенной врачом Гильотеном, которая позволила Робеспьеру и его приспешникам в одной только столице Франции «совершенно безболезненно» лишить жизни более 15 000 человек. Сансон имел честь участвовать в отправлении на тот свет короля Людовика XVI и его жены, королевы Марии-Антуанетты.
Как только Гильемен ранним утром 17 мая покинул дом Сансона, не успел он сделать и нескольких шагов, как был арестован. Его обвинили в том, что он прошлой ночью якобы распространял подстрекательные листовки на острове Иль-де-ла-Сити и во время стычки заколол одного из якобинцев.
Когда достопочтенный и неподкупный Шарль Сансон узнал об аресте друга, он поспешил в революционный трибунал и дал показания о том, что Гильемен был схвачен по ошибке и все, в чем его обвиняют, — ложь, поскольку с позднего вечера 16-го до утра 17 мая друг находился в его доме и не покидал его.
Следователи не поверили ни единому слову знаменитого парижского палача, поскольку Гильемен — под пыткой, правда, но тем не менее — дал показания, рассказав о том, что мог знать только человек, который участвовал в беспорядках, случившихся прошлой ночью. Ну, например, он знал, что в левом верхнем углу каждой листовки была изображена красная гвоздика, что предпоследняя строчка памфлета была напечатана в перевернутом виде, что в стычке принимали участие две женщины, у которых якобинцы сорвали с головы капюшоны, и, наконец, что убийца орудовал кинжалом из дамасской стали.
Сансон понятия не имел, откуда его друг мог знать подобные вещи. А после подобных признаний его неминуемо ожидала гильотина.
29 мая того же года Анри Гильемена возвели на эшафот на Гревской площади в Париже, где стояла смертоносная машина. И его друг сам нажал на рычаг гильотины…