Можно привести и еще один, пусть не прямой аргумент. Как я уже писал в начале книги, кризис в мире продолжается уже более 10 лет, но при этом ни одна из премий «памяти Нобеля» по экономике, которые вручаются каждый год нескольким экономистам (принадлежащим, разумеется, к школе экономикс), не была вручена за его исследования. То есть, иными словами, с точки зрения корпоративной логики представителей этой школы, исследования кризиса не являются чем-то важным и существенным. Разумеется, с точки зрения любого нормального человека, такая позиция является крайне странной, однако обсуждать ее представители этой корпорации тоже отказываются.
По описанным выше причинам.
Наша теория, построенная на изучении разделения труда как главного механизма развития, возникла в рамках политэкономии и, возможно, могла бы получить развитие еще в 20-е годы прошлого века. Однако политические разногласия Розы Люксембург, которая была главным теоретиком этого направления, с Лениным в начале ХХ в. привели к тому, что и в СССР соответствующее направление было табуировано (и тоже по идеологическим причинам, только – другим!) и вновь возникло только в начале 90-х годов. Что и позволило создать концепцию, описывающую протекание современного кризиса, причем закончена она была более чем за пять лет до его начала.
Однако у этой концепции есть один серьезный недостаток с точки зрения ключевой логики марксизма. Дело в том, что она описывает базовый механизм развития собственно капитализма, но практически бесполезна для описания посткризисных реалий. Она показывает, что механизм развития, построенный на углублении разделения труда, достиг своего предела, она позволяет оценить масштаб предстоящего кризиса и эффективность тех или иных мер, направленных на его замедление, но она ничего не может сказать о новых механизмах развития, которые появятся после кризиса, эта задача выходит за рамки теории. И таким образом, проблема, поставленная еще Марксом, которую усилиями капитализма удалось практически полностью закрыть к рубежу ХХ в., вновь встала перед человечеством в полный рост. Что будет после конца капитализма?
Второй вывод из сказанного выше состоит в том, что в условиях кризиса у человечества есть вполне конкретные и весьма практические вопросы, ответы на которые теоретически должны быть найдены именно в рамках экономической науки. Однако эти вопросы, а именно поиски альтернативных хозяйственных механизмов, сегодня табуированы в рамках мейнстримовской экономической теории и полностью отсутствуют в рамках политэкономии, которая уже давно никак не связана с практической хозяйственной деятельностью. Это означает, что, возможно, кризис пойдет по одному из самых жестких сценариев; более того, совершенно не очевидно, что его вообще удастся легко и быстро остановить.
У меня нет иллюзий, что просто постановкой вопроса ситуацию удастся исправить. Миром управляют не ученые, а элиты, для которых главным вопросом является сохранение своей власти, – и если для сохранения этой власти нужно продолжение кризиса, они его будут продолжать. Но по мере его развития ситуация может измениться (и даже более того, скорее всего изменится), и в этом случае вопросы, рассмотренные в этой книге, с большой вероятностью вновь станут актуальными.
Глава 8О проблемах постмодерна и его влиянии на научную логику
Второе обстоятельство, на которое я хотел обратить внимание, формально тоже не относится к основной линии моих рассуждений, однако дает понимание того, насколько иллюзорные и во многом ложные посылки могут изменить весь общественный дискурс. Речь идет о концепции постиндустриального общества.
Я уже писал о том, что марксизм сумел создать сквозную, т. е. описывающую всю известную историю человечества, и системную, т. е. связанную единым языком и терминологией теорию общественного развития. Но в рамках отдельных наук альтернатива марксизму была создана, в том числе концепция исторического развития.
Не вдаваясь в детали, которые не являются целью настоящей книги, можно сказать: суть ее в том, что развитие человечества описывается в рамках линии «премодерн – модерн (М) – постмодерн (ПМ)», причем появление следующей стадии автоматически закрывает возможности дальнейшего развития в рамках стадии предыдущей. Популярности этой теории придало колоссальное развитие информационных технологий в 90-е годы, которое существенно изменило структуру экономики США и дало основание для тезиса о построении в них постиндустриального общества – экономической базы ПМ.
При поддержке идеологической машины США соответствующая терминология стала доминирующей в современных работах по экономическому развитию – хотя в рамках чистой философии это направление развивалось и развивается, скорее, в Западной Европе, особенно во Франции. Но то понимание экономических процессов, которое обсуждается в настоящей книге, позволяет взглянуть на эту концепцию немножко с другой стороны.
Экономические проблемы последних лет поставили серьезный вопрос: действительно ли постиндустриальное общество имеет место как устойчивое историческое явление, или же это локальный феномен, связанный, например, со спецификой системы мирового разделения труда или контроля над единственным мировым эмиссионным центром. Нужно сразу сказать, что я отношусь к перспективам дальнейшего развития действующей экономической модели без особого оптимизма, однако сама по себе такая ситуация представляется достаточно необычной: ведь речь идет не об отдельных характеристиках данного явления, спор посвящен самому факту его существования! Такой жесткий раскол в научном сообществе очень симптоматичен, поскольку в истории зачастую обозначал резкую, принципиальную смену базовой модели – научной парадигмы.
Именно таким расколом ознаменовалось в биологии появление эволюционной теории Дарвина, а в физике – квантовой механики, поскольку классические физики XIX в. просто не могли поверить в дуальность волны-частицы. Можно вспомнить и многие другие проблемы; например, в конце XVIII в. Французская академия постановила считать ненаучными сообщения о метеоритах, поскольку «на небе камней нет». Геофизики встретили в штыки концепцию дрейфующих континентов Вегенера, на которой сегодня построены не только геология, но и океанография, метеорология, вулканология и многие другие науки. Таким примерам несть числа – и тем больше оснований очень тщательно рассмотреть причину текущего раскола научного и экспертного сообщества по вопросу состояния мировой экономики, по базисным вопросам ее основания.
Следует отметить, что подобные противоречия, особенно в общественных науках, регулярно накладывались на субъективное противоборство различных научных школ, их тягу к ярко выраженному монополизму, однако наличие хотя бы какого-нибудь объективного основания в их позициях было необходимо всегда. И, возвращаясь к первоначальной теме, проблеме объективности ПМ и, как следствие, постиндустриального общества в США, их экономического обоснования, прежде всего необходимо понять, в чем же суть разногласий между оптимистами, радостно приветствующими новые экономические механизмы, и пессимистами, какие доводы они приводят для обоснования своих, прямо скажем, противоположных позиций?
Оптимисты исходят из достаточно простой логики: развитие информационных отраслей принципиально изменило всю модель мировой экономики, структуру производства, потребовало радикального изменения мировой финансовой системы. Эта перестройка еще не закончилась, и в этом смысле говорить о некоторых структурных несоответствиях по крайней мере преждевременно, тем более по старым, еще индустриальным критериям.
А сама скорость развития отраслей новой информационной экономики доказывает их жизнеспособность, так же как и повышение производительности труда в отраслях традиционных, разумеется после внедрения в них информационных составляющих.
Ну действительно, представьте себе, говорят они, что сейчас документы начнут готовить по старинке, на пишущей машинке… А как можно работать в руководстве крупной компании, если нет механизма мгновенной передачи приказа по электронным сетям сразу всем подразделениям, которым он адресован? Ну а что касается отдельных трудностей, то они будут преодолеваться по мере поступления…
Пессимисты же говорят о том, что в реальности отрасли новой экономики не увеличивают производительность труда в экономике традиционной. Впервые об этом, во всяком случае на теоретическом уровне, было сказано в статье О. Григорьева и М. Хазина, опубликованной в середине 2000 г. в журнале «Эксперт», а наиболее полно эти вопросы нашли свое отражение в исследовании международной консалтинговой компании Маккинзи, опубликованном в 2001 г. (она подробнее будет описана в последующих главах).
Работа Маккинзи и исследования автора книги 2000-2001 гг. о структурных проблемах экономики США показали, что ускоренный рост отраслей новой экономики связан с внеэкономическим (т. е. не основанным на реальных результатах деятельности) перераспределением ресурсов, направленным в пользу этих новых отраслей (необходимо напомнить, что в моих исследованиях к новой экономике были отнесены не только информационные сектора, типа производства компьютеров или обработки информации, но также оптовая и розничная торговля). За счет отраслей традиционных, что и вызвало их серьезную стагнацию в США за последние два десятилетия. Отметим, что хотя механизмы этого перераспределения принципиально отличаются от тех, которые действовали в СССР, результаты в части отклонения межотраслевого баланса от устойчивого состояния удивительно напоминают наши результаты в 70-80-е годы прошлого века. Только вместо нашей оборонки у них новая экономика.
Апологеты информационного сектора на это отвечают, что современная экономика состоит в основном из услуг и сервисов, а производственная компонента отлично развивается в рамках глобального разделения труда в Китае и Юго-Восточной Азии. Соответственно, межотраслевой баланс в рамках одного государства не может дать достаточно полную картину ситуации (выражаясь нашим языком – масштаб воспроизводственного контура в современной экономике перерос масштабы даже самых крупных государств). Критики, в свою очередь, отмечают, что даже в тех странах, в которых принципиально изменилась струк