Поэтому оценить масштаб несистемного стимулирования спроса для ситуации конца 20-х годов можно только на экспертном уровне. С учетом той работы, которую мы провели в начале 2000-х, оценивая потенциальный кризис 2008 г., я могу (как уже отмечал выше) экспертно оценить этот масштаб в 15 %. Иными словами, дополнительные расходы домохозяйств, связанные с прямым получением доходов от финансовых пузырей (которые я и назвал выше несистемными доходами, поскольку они не могут быть воспроизведены в рамках долгосрочного функционирования экономики), составляли примерно 1/6 от их системных доходов, обеспеченных в рамках нормального, равновесного функционирования воспроизводственного контура.
Проблема состоит в том, что падение расходов домохозяйств неминуемо влечет за собой и падение их доходов (в том числе потому, что упомянутые выше отрасли завышенного потребления теряют клиентов, а за ними, по цепочке, начинают страдать и все остальные). И как следствие, точка равновесия лежит еще ниже. В реальности она примерно в 1,5-3 раза ниже, чем спад, обеспеченный прямым исчезновением расходов, связанных с несистемными доходами. Собственно, спад экономики США (по ВВП) в 30-е годы как раз и составил около 30-35 % (падение уровня жизни домохозяйств, т. е. как раз расходной части их бюджетов, было еще выше, по оценкам современников около 40 %). Отметим, что разница в падении ВВП и расходов домохозяйств связана как с тем, что последние не соответствовали уровню ВВП, были выше за счет стимулирования чисто финансовыми механизмами, так и с тем, что государство активно стимулирует экономику в условиях кризиса.
Финансовые пузыри вообще часто появляются на первых этапах ПЭК-кризисов. Дело в том, что на момент начала любого такого кризиса (который, напомню, на первых порах выглядит как очередной циклический) в ситуации наличия центрального банка последний может начать стимулирование роста путем снижения стоимости кредита для банков (снижение учетной ставки и резервных требований) и накачивания экономики деньгами, например через выкуп заведомо неликвидных бумаг у финансовых институтов (это наиболее распространенная на сегодня форма эмиссии).
Это позволяет банкам снижать ставки для производителей (компенсируя потенциальные убытки ростом оборота и перераспределением эмиссионной прибыли), однако денег в экономике становится больше, чем реальных активов. Как следствие, они начинают перетекать в наиболее доходные отрасли экономики (особенно если существуют спекулятивные финансовые рынки), и там начинают надуваться пузыри. То есть, как я объяснил выше, стоимость активов в них начинает существенно превышать естественный сбалансированный спрос, согласованный с возможностями воспроизводственного контура.
Здесь нужно сделать небольшое отступление. Если рассматривать экономическую систему с точки зрения воспроизводственного контура, то все финансовые и материальные потоки в нем замкнуты в циклы – конечный спрос осуществляется только за счет тех средств, которые государство и домохозяйства зарабатывают в процессе естественного экономического развития. Отметим, кстати, что к дополнительным доходам от периферии технологических зон это не относится, они как раз носят несистемный характер. Но если развитие воспроизводственного контура останавливается и в этот момент по каким-то причинам появляются новые несистемные источники дохода, то экономическая система может продолжать рост при том, что ее воспроизводственный контур может даже сокращаться.
Здесь можно привести много примеров. Например, СССР (частично это относится и к России, хотя в ней сегодня нет своего воспроизводственного контура) в последние полтора десятилетия своего существования за счет продажи нефти (которая на внешних рынках стоила сильно больше, чем на внутренних) закупал товары народного потребления и разными способами распределял среди населения. Это повышало жизненный уровень и ВВП страны, но воспроизводственный контур (начиная с середины 80-х годов) сокращался.
США в 1990-2000-е годы, когда они выводили производства в Китай, этим не сокращали, а увеличивали ВВП. Связано это было с тем, что хотя стоимость конкретных товаров на американском рынке в результате этого процесса существенно падала, но доля добавленной стоимости в товарах, произведенных в США, была низкой, а в китайской – очень велика. В результате общий вклад в добавленную стоимость, созданную в США, увеличивался, правда, в основном она приходилась уже не на производство, а на торговлю и посреднические операции.
В те времена, которые мы описываем, в конце ХХ в., эмиссия ФРС под финансовые активы банков позволяла увеличивать частный спрос (стоимость кредита падала ниже уровня, обеспечивающего нормальное функционирование воспроизводственного контура, т. е. фактически осуществлялось кредитование потребления). Это увеличивало ВВП (т. е. экономику в целом), но вот воспроизводственный контур от этого не расширялся, а, напротив, сокращался (поскольку этот спрос носил внеэкономический, несистемный характер).
Фактически острая стадия ПЭК-кризиса состоит в том, что выросшая за предыдущий, начальный этап кризиса экономика, которую стимулировали несистемными методами, достаточно быстро снижается до уровня реального воспроизводственного контура. Или иначе, из сильно неравновесного состояния, которое поддерживается несистемными методами, она быстро переходит (кстати, в полном соответствии с неоклассической теорией) в состояние равновесное. Воспроизводственный контур при этом, в свою очередь, тоже сокращается от своего докризисного уровня, хотя ине в таком масштабе, как экономика в целом (ВВП).
При этом в условиях циклического кризиса общие возможности роста еще не исчерпаны, а сам кризис вызван тем, что общий оптимизм и стремление к получению прибыли привели к тому, что началось превышение локального экономического роста над долгосрочными его трендами (прежде всего за счет ускоренного кредитования производства). Соответственно, период ускоренного роста должен сменяться периодами, когда темпы роста ниже средних. Воспроизводственный контур при этом продолжает расти, и спад (или снижение темпов роста) снова сменяется экономической экспансией.
А в случае если возможности роста воспроизводственного контура в рамках внешних ограничений прекращаются (в полном соответствии с логикой А. Смита), т. е. исчерпан потенциал развития экономической системы, то какое-то время рост формальных показателей может и продолжаться – но только до тех пор, пока действуют несистемные источники ее стимулирования (вроде тех, что описаны выше). Создается ощущение, что все в порядке, однако, как только эти источники по каким-то причинам иссякают (падает стоимость экспортного сырья, начинается инфляция, растет стоимость импорта, исчерпываются важные месторождения, пропадает возможность постоянного снижения учетной ставки и т. д.), система очень быстро начинает деградировать до реальных масштабов воспроизводственного контура.
Примерные показатели спада (в ВВП) можно оценить. Поскольку стимулирование экономики это всегда, прямо или косвенно, повышение конечного спроса, необходимо изучить межотраслевой баланс экономической системы и оценить, какая часть конечного спроса генерируется за счет реальных доходов, а какая – за счет несистемных источников. Соответственно, разница между ними (которая примерно равна разнице между общим частным спросом в экономической системе и реальными располагаемыми доходами, хотя точно это нужно исследовать в связи с проблемой соотношения спроса и сбережений) и есть масштаб структурных диспропорций системы.
Повторю еще раз, масштаб кризиса определяется падением совокупного спроса, который, в свою очередь, вызван тем, что сокращаются доходы потребителей от несистемных источников, которые позволяли повышать расходы относительно доходов системных (т. е. связанных с масштабом воспроизводственного контура). При этом, поскольку сокращение расходов неминуемо ведет к падению системных доходов тех, кто обеспечивал эти расходы товарами и услугами, точка равновесия между доходами и расходами лежит ниже исходных показателей системных доходов.
В связи с этим общий спад по итогам ПЭК-кризиса, как это и было отмечено выше, оказывается больше изначального разрыва между расходами потребителей и их системными доходами. Точнее, эту оценку можно применять в том случае, если в экономической системе удастся сохранить воспроизводственный контур. Например, для России 90-х годов это не так, и поэтому для нее соответствующая оценка не проходит.
Для современной ситуации оценка межотраслевого баланса в чистом виде может и не дать необходимый результат, поскольку очень высокую роль начал играть финансовый сектор экономики. Это в 30-е годы прошлого века он перераспределял в свою пользу не более 5 % общей прибыли экономики (данные по США), а к кризису 2007-2008 гг. эта величина выросла до более чем 50 %.
И, соответственно, значительная часть несистемного перераспределения ресурсов стала происходить внутри финансового сектора. Соответственно, нужно включать в анализ и чисто финансовые механизмы, а это много сложнее, поскольку финансовые потоки гораздо более запутанны, чем материальные.
Как я уже писал выше, в начале 30-х годов превышение расходов над реальными доходами составляло примерно 15 % (это экспертная оценка) и спад экономики США составил более 30 % ВВП (к нему добавились и чисто деградационные процессы) и около 40 % от докризисных расходов домохозяйств. К кризису 2008 г. превышение расходов над реальными доходами для США составляло около 25 % (эта цифра будет обоснована ниже, в главе, посвященной текущему кризису), и это значит, что ВВП США сократится как минимум на 50 % от той цифры, которая соответствует методикам расчета конца 2000-х годов, когда я производил свои оценки. В настоящее время доля фиктивных активов в ВВП США стала еще больше, в том числе за счет изменения оценки ВВП и добавления в него интеллектуальной собственности и других виртуальных показателей, поэтому формальный спад ВВП по итогам кризиса будет еще больше. Впрочем, на реальном секторе экономики это скажется мало, для него будет вполне достаточно старых оценок.