В этом смысле даже в рамках Западного проекта очень долго приходилось эту консервативную модель поведения сохранять. И только события последних десятилетий ХХ в. позволили США и странам Западной Европы (Евросоюза) от нее отказаться, о чем я подробнее расскажу дальше.
В любом случае, в экономике Западного проекта произошли серьезные изменения, поскольку основные богатства стали создаваться не в материальной сфере, производстве или за счет природной ренты, а путем безудержной мультипликации чисто финансовых активов. Такая модель привела к тому, что доля финансовых ценностей, которые в XIX в. составляли менее половины всех активов человечества, на сегодня составляет более 99 %. Только объем финансовых фьючерсов и производных от них инструментов, например, на нефть, превышает объем физической нефти (в ценовом выражении) в сотни и тысячи раз.
Отметим, что такой способ создания активов на кончике печатного станка в условиях уже существующей технологической цивилизации позволил создать феномен сверхпотребления, когда развитие системы потребительского кредита на базе эмиссии доллара позволило резко увеличить уровень жизни существенной части населения в границах Западного проекта. В то же время это и существенно уменьшило их желание бороться за реализацию проектных ценностей, поскольку такая борьба неминуемо снижала жизненный уровень населения. И если до распада мировой системы социализма еще была внешняя угроза, которая сплачивала рядовых последователей Западного проекта, то после ее распада этот фактор себя проявил в полной мере. В результате одно из трех основных направлений межпроектной борьбы, демографическое, оказалось для Западного проекта потерянным навсегда.
Кроме того, упомянутое изменение основного способа производства не могло не только серьезно изменить психологию проектной элиты, но и резко сузило ее управленческую часть: на сегодня фактически основные проектные решения в Западном проекте принимает узкая группа лиц, состоящая от силы из нескольких сотен человек, причем состоящих в основном из представителей финансового сектора.
Отметим, что после поражения Красного проекта в начале 90-х годов прошлого века такая узость элиты и отсутствие (правда, на очень ограниченное время) реальных, сравнимых по масштабу с целым конкурентов привело к быстрому переходу Западного проекта в имперскую стадию. И, как и следовало ожидать, уже самые первые экономические проблемы вызвали у этой имперской структуры проблемы. Сегодня уже отчетливо видно, что и руководство части стран Евросоюза, в первую очередь в лице Великобритании и Италии, и руководство США (в лице Дональда Трампа) всерьез рассматривают возможность выхода подотчетных им структур из Западного проекта и создание наднациональной в первом и национальной во втором случае империи. С возвращением старых, капиталистических ценностей.
Завершится ли хотя бы одна из этих попыток успехом, нам еще предстоит узнать, но одно очевидно – резкий рост террористических актов в последние годы существенно связан с этим кризисом Западного проекта, является попыткой его расколовшихся элит сместить чашу весов в свою пользу и удержать в рамках своего контроля весь мир. Сюда же нужно отнести резко выросшую конфронтацию в торговой сфере да и многое другое.
За пределами Европы в VII в. возник еще один проект на базе библейской системы ценностей – Исламский. Он активно развивался в рамках иерархической стадии почти 1000 лет, но переход к имперской стадии в рамках Османской империи практически привел к замораживанию собственного Исламского ГП, переходу его в латентную фазу. И только в XX в. попытки Западного и Красного проектов разыграть в своих интересах «исламскую карту» привели к его возрождению в новой редакции, имеющей пока сетевую стадию. Немаловажным фактором оживления Исламского ГП стала также демографическая динамика, в результате которой население мусульманских стран стремительно выросло.
Основным качеством Исламского проекта является его очень сильная идеологическая составляющая. Связано это с тем, что включенные непосредственно в догматику Корана нормы и правила общежития делают его активным проповедником практически любого носителя проекта. Это существенно отличает его от всех остальных ГП, которым такая активность бывает присуща только на самых ранних стадиях развития.
Отметим, что в Азии были и свои глобальные проекты, которые еще не дошли до Европы, вернее, не завоевали больших масс сторонников, например Буддистский. Именно по той причине, что их актуальность для нас на сегодня проблематична, я не буду в этой книге на них останавливаться.
За одним исключением – Китай. Китай сегодня стоит на распутье, выберет ли он для себя путь развития, связанный с поднятием упавшего знамени Красного проекта, т. е. пойдет по интернациональному, проектному пути, либо же останется в рамках чисто национальной империи, которую в принципе не будут волновать мировые процессы, напрямую не затрагивающие чисто национальные интересы этнических китайцев и их вассалитет. Многое говорит за то, что коммунизм в его классической форме не является целью Поднебесной. В частности, коммунизм негативно относится к ростовщичеству, а Китай в полной мере адаптирует капиталистический инструментарий, в то время как коммунистическая атрибутика сохраняется только как демпфер преобразования систем.
Пока создается впечатление, что Китай не заинтересован в создании собственного ГП ни на Красной, ни на какой другой (например, буддистско-конфуцианской) основе, чем существенно ограничивает собственные возможности по контролю над миром. Его глобалистские проекты (новый Великий шелковый путь) носят, скорее, экономический характер. Да и активное продолжение этого проекта в новых кризисных условиях остается спорным вопросом.
Но вернемся к историческому обзору. В XVIII в., практически одновременно с появлением концепции финансового капитализма, в работах социалистов-утопистов появились идеи, которые стали базой для развития Красного ГП. С точки зрения библейской догматики этот проект стал попыткой возврата запрета на ростовщичество, однако в очень специфической форме.
Поскольку рассуждения первых глав настоящей книги и опыт Исламского проекта показал, что без кредита построить индустриальное общество нельзя, а без индустриального общества невозможно было выиграть соревнование с другими проектами (особенно с Западным), просто запретить ссудный процент было нельзя. И была придумана схема, которая сохраняла банковскую систему, но запрещала частное присвоение доходов от ссудного процента (через обобществление как банковской системы, так и средств производства).
Отметим, что для Маркса, который стал в XIX в. главным теоретиком Красного проекта, такой проблемы особо не существовало, поскольку он считал, что Красный проект (коммунизм) победит во всем мире одновременно. Соответственно, бенефициаром обобществленной банковской системы станет все общество. А вот у Ленина соответствующая задача возникла, поэтому на территории СССР была создана альтернативная мировой капиталистической банковская система, целью которой было не получение прибыли, а решение экономических задач в рамках хозяйственной системы социализма.
В любом случае тема изучения различных (в том числе и не реализованных) возможных моделей интерпретации Красного проекта представляется мне крайне интересной, но она явно находится за пределами темы этой книги. А пока можно только отметить, что идеология и технологические механизмы этого проекта имеют одну важную особенность (по сравнению с предыдущими) – серьезный уклон в социальную сферу, мощное развитие социальных технологий.
Слабым местом Красного проекта является полное отсутствие мистической составляющей в его практике. Разумеется, в догматике она присутствует (в частности, наличествует символ веры: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно»), но все реализации этого проекта были откровенно атеистическими.
Одно время на контрасте с проектами Капиталистическим и Западным это было не так заметно, однако по мере заимствования альтернативными Красному проектами упомянутых социальных технологий этот недостаток стал играть все большую роль. Не исключено, что попытки Сталина реанимировать православие в 40-е годы были связаны именно с этим недостатком, но его смерть остановила эти попытки.
Красный проект, который в СССР развивался, если так можно выразиться, в достаточно резкой коммунистической форме, проиграл (в том числе и по причинам, указанным выше), но не исчез окончательно, а перешел в латентную форму. Резкое падение уровня жизни в базовых странах Западного проекта после неизбежного и скорого глобального экономического кризиса неминуемо вызовет мощный ренессанс социалистических идей, хотя пока это не так заметно на фоне активности идей националистических и религиозных.
Кроме того, скорее всего, в силу проблем с долларом в качестве Единой меры стоимости человечество (по крайней мере, на время) объективно будет вынуждено всерьез рассмотреть возможность возвращения в житейскую практику библейского догмата о запрете на ростовщичество.
Именно здесь самое время вспомнить о феномене технологической цивилизации. Основной проблемой Исламского проекта, который явно рвется к контролю над Европой и ищет базовую страну для перехода к иерархической стадии, это полная невозможность отстроить на собственной базе современную технологическую структуру. При этом очевидно, что использовать опыт Капиталистического и Западного проектов он не может – ссудный процент в Исламе запрещен категорически. Но единственный случай в истории, когда технологическое общество было построено без использования ссудного процента, – это СССР, т. е. базовая страна Красного проекта в его коммунистическом варианте. По этой причине не исключено, что проникновение Ислама в Европу начнет принимать существенный социалистический оттенок, что неминуемо будет коррелировать с подъемом аналогичных настроений в условиях острого экономического кризиса.