Общая прибыль экономической системы (до моментов очередного расширения рынков, если они возможны) с какого-то момента начинает сокращаться (т. е. начинается ПЭК-кризис), но доля этой прибыли, которую получает финансовая система, при этом растет.
Разумеется, процесс расширения рынков сбыта, уж коли он случается, в этот стройный процесс вносит некоторые искажения. В реальности использование потенциала финансовой системы приводит к тому, что темпы осваивания новых рынков резко возрастают по сравнению с ситуацией, когда невозможно использовать эмиссионный по происхождению финансовый рычаг. В том числе за счет того, что она дает новые, кредитные рычаги для такого освоения. Сложность состоит в том, что сама финансовая система уже не может отказаться от использования этого рычага не только для осваивания новых рынков, но и для перераспределения собственности в свою пользу на старых.
Не вдаваясь пока в тонкости (они будут описаны ниже), я привожу график доли общей прибыли, которую перераспределяет в свою пользу финансовый сектор экономики США (рис. 20).
Рис. 20. Доля финансового сектора в общей прибыли корпораций (https://fred.stlouisfed.org/graph/?g=nMJS)
Замечание. Рост собственности, полученной бенефициарами финансовой системы США в 30-е годы, в период Великой Депрессии, с помощью того эмиссионного механизма, который был описан выше, в этом графике, разумеется, не отражен.
И, как это хорошо видно из графика, этот процесс становится доминирующим в рамках понимания тех экономических механизмов, которые описывают развитие крупных экономических систем. Собственно, доминирование это становится настолько мощным, что меняет базовую ценностную систему, и Капиталистический ГП сменяется Западным.
Соответственно, в этой главе я опишу эволюцию той кредитно-финансовой модели, которая привела к нынешнему состоянию мировой финансовой системы, и покажу, что она абсолютно четко укладывается в описанную в первых главах экономическую схему. К слову, в этом месте я нахожусь в конфронтации с рядом идеологических противников доминирования финансовой элиты, искренне убежденных в том, что за ее развитием и экспансией, как экономической, так и политической, стоят конкретные силы и люди, которые целенаправленно шли к мировому господству. Ну, или, если говорить прямо, речь у них идет о том, что развитие человечества шло в рамках чисто конспирологических схем.
Я с этим не согласен категорически. Нет, это не значит, что в каждый конкретный момент не было сил и/или конкретных лиц, которые были бы конкретно заинтересованы в развитии или противодействии складывающимся процессам, но вся их активность и попытки влиять на ситуацию, скорее всего, успеха бы не достигли, если бы за ними не стояли абсолютно объективные процессы, а именно острая необходимость постоянного снижения рисков производителей. И вся эта книга во многом как раз и посвящена тому, чтобы эту базовую объективную линию вычленить и показать. А также объяснить, какие методы и инструменты можно использовать для того, чтобы этим процессам эффективно противостоять.
Кстати, эта моя позиция хорошо подтверждается событиями последних лет (ниже я опишу их дополнительно), которые показывают, как эта доминирующая в мире много десятилетий сила, мировая долларовая мафия, финансовый интернационал, или как там ее еще называют в прессе, начинает из раза в раз давать сбои. Как только контролируемый финансистами механизм стимулирования экономического роста (т. е., как понимают читатели этой книги, снижения рисков производителей через эмиссию) перестал эффективно работать, всесилию банкиров пришел конец. И, скорее всего, еще на жизни нашего поколения мы увидим не просто закат их могущества, но переход профессии финансиста из чрезвычайно престижной и могущественной в скучную и малопривлекательную – какой она была, например, в СССР.
С момента создания ФРС до конца Второй мировой войны развитие мировой финансовой системы, в общем, соответствовало описанным выше механизмам. Каждая технологическая зона активно защищала свою валютную систему, центробанки, государственные или частные, поддерживали банковскую систему даже после начала второго ПЭК-кризиса в начале 30-х годов (напомню, что в 1927 и 1929 гг. произошел обвал финансовых пузырей, а собственно дефляционный кризис, резкое падение частного спроса, начался в США весной 1930-го и продолжался до конца 1932 г.). Да, эмиссия использовалась для перераспределения собственности, но в целом достаточно жесткие законы, которые были еще усилены по итогам кризиса в 1933 г., не позволяли финансистам уж слишком сильно вмешиваться в хозяйственный механизм.
Наиболее важными из таких законов был, разумеется, золотой стандарт, существенно ограничивававший эмиссию, и закон Гласса – Стиголла, который запрещал спекулирование на финансовых рынках (фондовом в первую очередь) чужими деньгами. То есть банки не могли самостоятельно, без уведомления контрольных органов, играть на бирже теми деньгами, которые у них лежали на депозитах.
Затем началась Вторая мировая война (мы уже писали о ней), война, точно укладывающаяся в ту схему развития капитализма, которая сквозной линией проходит через всю эту книгу. Это была война технологических зон за рынки, тем более жесткая, что Германская технологическая зона, еще контролируя передовые технологии (об этом см. выше), уже не могла обеспечить их развитие в рамках тех рынков, которые ей были выделены по итогам Первой мировой войны и создания Советской технологической зоны.
К тому моменту, когда контуры политического устройства послевоенного мира уже стали вырисовываться более или менее четко (т. е. после Тегеранской конференции в 1943 г.), стало понятно, что нужно выстраивать и контуры мира финансово-экономического. Общемирового или, по крайней мере, в рамках той территории, которую должны были контролировать оставшиеся после войны технологические зоны. При этом в двух из них, Британской и Американской, доминировал Западный ГП, а в Советской, естественно, Красный.
Чуть забегая вперед, напомню, что в Бреттон-Вудской конференции, которая и стала экономическим аналогом Тегерана, Ялты и Потсдама, СССР участвовал (т. е. априори возможность того, что результаты этой конференции станут именно мировыми правилами, была), но затем отказался ратифицировать соответствующие документы. И Бреттон-Вудская модель окончательно распространилась на бывшую территорию Красного проекта только в конце 80-х – начале 90-х годов прошлого века.
Традиционно вспоминают, что эта конференция установила доминирование доллара США. В реальности доминирование (осуществляемое через прямую привязку к золоту) было предложено двум валютам, доллару и британскому фунту стерлингов, но Великобритания довольно быстро отказалась от этой чести, поскольку она оказалась слишком дорогой (фактически это было практически неизбежно после тех решений, которые были приняты Рузвельтом и Черчиллем еще в 1940-1941 гг.). Привязка же доллара к золоту была отменена через 27 лет после конференции, 15 августа 1971 г., однако к тому времени его доминирование уже осуществлялось другими механизмами.
В реальности же главной задачей Бреттон-Вуддской конференции была разработка механизма расширения Американской технологической зоны на ту территорию (рынки), которая ей досталась по итогам Второй мировой войны и которая включала в себя метрополию и часть периферии Британской технологической зоны, а также части Германской и Японской технологических зон. Именно по этой причине попытки британской делегации, главным экспертом которой был Дж. М. Кейнс, навязать свой подход (основанный на балансе между реальным сектором экономики и частным спросом, т. е. на том подходе, который в дальнейшем получил название «кейнсианство») закончились неудачей, а Кейнс просто покинул конференцию.
Логика же американской делегации состояла в том, что поскольку единственным реальным источником спроса в мировой экономике на тот момент являлась экономика США (больше половины мировой экономики, т. е. больше, чем весь остальной мир, вместе взятый), то необходимо было обеспечить рост экономики Западной Европы через доступ к этому спросу, а все остальную (новую) территорию Американской технологической зоны необходимо было перевести на доминирование доллара. Отметим, что в рамках такого подхода для Западной Европы переход к доминированию доллара был практически неизбежен, поскольку спрос в США, как понятно, формировался именно в долларах.
Отказаться от подъема экономики Западной Европы (или переносу этого подъема в неопределенное будущее) тоже было невозможно, поскольку колоссальный левый подъем в политическом движении вызывал опасения резкого роста привлекательности советской модели развития. Роль коммунистов в послевоенных Италии и Франции была очень велика, и единственным надежным вариантом борьбы с этим явлением (если не считать политического террора, который, конечно, тоже имел место) было резкое повышение уровня жизни населения. Отметим, кстати, что обязательным условием участия в «плане Маршалла» было отсутствие коммунистических партий в парламентах соответствующих стран.
Вопреки распространенному мнению, роль «плана Маршалла» была ограничена. Во-первых, доля инвестиций в основные фонды стран Западной Европы в рамках этого плана была не так уж велика, во-вторых, бо́льшая часть денег по этому плану шла на покупку производственного оборудования в самих США, в-третьих, ключевой проблемой было не создать производящие мощности (в Западной Германии для этого в основном использовались инвестиции из Швейцарии, и это наводило многих экспертов на подозрения, что это были, собственно, те самые деньги, которые нацисты награбили по всей Европе, а затем вывезли в безопасное место), а обеспечить спрос на их продукцию.
И вот тут-то стало понятно, что сделать это сколько-нибудь быстро без допуска компаний к внутреннему спросу в США просто невозможно. Это сейчас совокупный спрос Евросоюза превышает внутренний спрос США, а тогда все было иначе, как я уже отмечал, спрос в США был больше, чем спрос всех остальных стран мира, вместе взятых. И формировался этот спрос как раз в долларах. Модель, которая была выбрана, исходила именно из этого обстоятельства.