Отметим, кстати, что эмиссия 2,5 трлн наличных долларов (напомню, что денежная база в США, составляющая на начало кризиса 0,8 трлн долларов, к середине 2014 г. выросла до 3,3 трлн) с учетом мультипликатора дала для расширенной денежной массы (агрегата М3) прирост в 10 трлн долларов. Что примерно соответствует объему стимулирования спроса за счет роста частного долга (1,5 трлн в год за 6 лет). Если бы не эти деньги, обвал в финансовой системе США (т. е. начало острой стадии ПЭК-кризиса, о котором я писал выше) состоялся бы уже тогда.
Кроме того, необходимо было в обязательном порядке не допустить распада мировой долларовой системы. И сразу после кризиса был срочно создан новый координирующий орган государственных управленческих элит (но советы ему писали и давали именно финансисты!), который получил название G20. В него вошли практически все страны, влияние которых на мировую финансовую систему было достаточно заметным (Австралия, Аргентина, Бразилия, Великобритания, Германия, Индия, Индонезия, Италия, Канада, Китай, Мексика, Россия, Саудовская Аравия, США, Турция, Франция, Южная Корея, ЮАР, Япония и Европейский союз). Первое его заседание состоялось в ноябре 2008 г., и некоторое время шло через каждые полгода.
В реальности попытки расширить формат G7 предпринимались и раньше, но на чисто финансовом уровне (министры финансов и руководители центробанков). Попытки эти были достаточно ограничены, и реально, на уровне глав государств, он заработал как раз осенью 2008 г. И самым главным вопросом, который из раза в раз поднимался на заседаниях, был вопрос о запрете на ограничения перетока капитала. Разумеется, государства старались этот запрет обходить (за исключением России, министр финансов которой Кудрин как раз и отмечался как наиболее последовательный исполнитель резолюций саммитов G20, за что и получил свои международные награды), но все-таки разрушение мировой финансовой системы удалось предотвратить.
Но главную проблему это не решало. Потенциал самостоятельного стимулирования роста (т. е. снижения рисков) банками в мировой и американской экономике давно был исчерпан, без рефинансирования со стороны центробанков они уже давно были беспомощны (в этом смысле повторялась ситуация начала ХХ в., первого ПЭК-кризиса). Потенциал стимулирования со стороны центробанков тоже был на пределе (в США, как мы уже отмечали, он был достигнут к середине 2014 г.). Кризис-матрешка проявил себя в полной мере: ситуация начала ХХ в. повторилась в начале XXI в. уже на уровне центробанков. И вот тут у финансистов появилась идея, которая, весьма возможно, будоражила их уже много десятилетий.
Я уже описывал эту коллизию: Бреттон-Вудская конференция создала несколько международных институтов, МВФ, Мировой банк, ГАТТ (ВТО). А вот валюта, на основании которой строилась Бреттон-Вудская финансовая система, осталась в формальной юрисдикции США, как и ее регулирующий орган, ФРС США. Да, его управление перешло на частный уровень (напомню, большинство в Совете управляющих ФРС имеют руководители частных региональных резервных банков), но, в условиях острого кризиса, это неизбежно создавало конфликт интересов.
В 1944 г., когда экономика США составляла более 50 % и по производству, и по потреблению, возникновение такого конфликта представлялось еще достаточно экзотической ситуацией (да и ХХ в., век «больших батальонов», не оставлял больших возможностей для давления на руководство США). Но к началу века XXI, когда доля США в мировой экономике по производству упала ниже 20 %, а по потреблению (с учетом эмиссии долларов и по паритету покупательной способности) составляет как минимум процентов 30, а то и 35, эта проблема встала в полный рост.
И идея повторить решение 1913 г., только не в национальном масштабе, а на мировом, появилась естественным образом. При этом решалась бы и еще одна принципиальная для финансистов задача: контроль за мировой валютой, в том числе за ее эмиссией, выводился бы за пределы национального законодательства США. Соответственно, автоматически решалась бы задача снятия личной ответственности верхушки финансовой элиты (элиты Западного проекта) перед американским обществом и американскими юридическими службами, как при создании ФРС часть ответственности банковских офицеров перед владельцами банков и перед вкладчиками, переносилась на руководство ФРС.
При этом, правда, создавалась достаточно неожиданная для США ситуация: преимущество международного законодательства (решения пресловутого центробанка центробанков) над внутренними процедурами. Некий аналог можно найти в Евросоюзе: там решения Брюсселя и Евроцентробанка становятся доминирующими над решениями парламентов стран – членов ЕС в части принятых бюджетов и лимитов на государственную задолженность. Но для США с их манерой игнорировать внешние ограничения и, наоборот, натягивать свое законодательство на весь мир, это, безусловно, создало бы серьезные проблемы.
Отмазкой для финансистов, безусловно, было бы объяснение, что такая система как раз позволит увеличить масштаб эмиссии доллара за счет включения в систему тех региональных финансовых подсистем, которые до того не были вовлечены (или не полностью были бы вовлечены) в долларовую систему. Другое дело, что дураков, в общем, в государственном аппарате США нет, так что все бы все поняли: рано или поздно эти внешние ограничения стали бы для США серьезной проблемой, особенно в части лимитирования государственного долга.
Все, как мы помним, закончилось делом Стросс-Кана, которое четко показало, что национальные элиты США далеко не полностью контролируются финансистами, что Западный проект далеко не всемогущ. И одного этого дела было достаточно для того, чтобы те, кто хотя бы минимально понимает специфику устройства мировой элиты, сделали вывод о том, что у финансовой ее части начались серьезные проблемы. Они неминуемо скажутся в самом ближайшем будущем. Финансовые элиты, к слову, тоже это отлично поняли.
В 2012 г. в США прошли президентские выборы, Обама, возможно, в том числе по итогам дела Стросс-Кана, вновь стал президентом и довольно сильно реформировал свою администрацию. В частности, существенной замене подвергся финансовый блок, вместо представителей банка Goldman Sachs, который вместе со структурами JPMorgan Chase практически монополизировал разработку бюджетной и финансовой политики в США предыдущие десятилетия, ключевые места заняли представители Citigroup Inc. Эта замена стала символом тех изменений, которые еще только предстояли в США, но символом довольно заметным. И вот в 2014 г. произошли еще два принципиальных момента.
Первый – это прекращение эмиссионных программ ФРС. Формально это отвечало принципам монетарной политики, поскольку продолжение эмиссии неминуемо вызвало бы существенный рост инфляции, об этом я уже писал. Но, как следствие, возникла серьезная проблема с долларовой ликвидностью для финансовых институтов, прежде всего, транснациональных (Бреттон-Вудских) банков, инфраструктура которых стоит чрезвычайно дорого. И это повлекло за собой две проблемы: необходимо было искать источники этой ликвидности и гарантировать то, что в случае начала серьезного кризиса денежные власти США направят ресурсы именно на поддержку финансовых институтов.
Решение по поиску ресурсов ликвидности (еще более краткосрочное, чем эмиссионные программы 2008-2014 гг.) было найдено, но вступило оно в силу чуть позже, чем произошло ключевое событие 2014 г. А именно, на выборах 4 ноября с феноменальным результатом победила Республиканская партия. Причем ее результат, достаточно впечатляющий на федеральном уровне (большинство в обеих палатах Конгресса), был превышен на выборах региональных.
Четвертого-пятого ноября этого года в городе Дейтоне (штат Огайо) происходила первая с начала 90-х Дартмутская конференция. Она представляет собой формат межэлитного взаимодействия СССР и США, принятый Хрущевым и Кеннеди после карибского кризиса и прекращенный по инициативе США в 1992 г. В 2014 г., опять-таки по инициативе США, этот формат был возобновлен. И утреннее заседание конференции 5 ноября началось с обсуждения этого, в общем, удивительного, результата выборов.
Большая часть выступающих (как российских, так и американских) говорила о технологических или политических различиях и ошибках, которые могли привести к такому итогу, а я попытался описать несколько иную позицию. К моменту выборов уже, в общем, достаточно четко проявились две возможные базовые стратегии руководства США: нужно либо спасать мировую (долларовую, Бреттон-Вудскую) финансовую систему, но за счет реального сектора в США, либо все силы бросить на спасение (и восстановление) реального сектора с неизбежным разрушением долларовой финансовой системы.
Американское общество, которое, в общем, к финансистам и банкирам относится довольно прохладно (термин «банкстер» носит американское происхождение), эти два сценария пока (на тот момент) не вербализовало, но уже ощущало. И для значительной части американцев первый сценарий ассоциировался с Демократической партией (лидером которой является клан Клинтонов, тесно связанный с финансистами), а второй – с партией Республиканской. И феноменальная победа последней связана была как раз с тем, что второй сценарий американскому обществу нравится куда больше.
Я выступал на конференции 5 ноября 2014 г. и все это обрисовал. Завершил свое сообщение я кратким выводом о том, что этот результат показывает, что те общественные силы (и властные группировки), которые стоят за вторым сценарием, уже достаточно усилились для того, чтобы выдвинуть своего кандидата в президенты на выборах 2016 г. И, соответственно, этот кандидат (кандидаты) имеет серьезный шанс выиграть. В дополнение к этому выступлению сегодня имеет смысл отметить, что раскол американского общества, связанный с этими сценариями, происходит все-таки не между партиями, а поперек них и кандидатов от этих поднимающих голову политических сил в США было как минимум два, Трамп и Сандерс.
Но на момент конференции (напомню, 5 ноября 2014 г.) это было еще пусть и не очень отдаленное, но все-таки будущее, а руководству США и элите Западного проекта нужно было решать вполне конкретную задачу: как обеспечить ликвидность институциональной базы мировой долларовой системы (очень грубо – поддерживать на плаву транснациональные банки). Поскольку главный источник ликвидности, ФРС США, свою активность резко сократила, программы эмиссии (пресловутые Quantitative easing, QE, под разными номерами) были остановлены. Отметим, что сама по себе тема ликвидности в общественном дискурсе регулярно появлялась, но в достаточно ограниченном масштабе.