В эти вечера Дау излагал свои взгляды на искусство, в том числе на оперу и балет (которые он презирал), на мюзик-холл (который он обожал), на эстраду, на поэзию и на творчество знаменитейших писателей. Шум и крик стояли отчаянные, ведь никто не умел слушать собеседника, все говорили одновременно на самых высоких регистрах. Никто ни с кем не соглашался.
Весной 1932 г. подошло мне время ехать в Москву на практику, откуда в Ленинград я уже больше не возвращался. Пришлось оторваться от этой компании. Да и Дау, не желая работать у «Жоффе», вскоре уехал в Харьков, где начал работать в Украинском физико-техническом институте.
Мы встретились снова только в январе 1940 г., когда я начал работать в Институте физических проблем у академика П. Л. Капицы.
Я много писал о Ландау этого периода, и тем не менее хочется добавить несколько черт к тому образу, который описан в моих книгах.
Ему сопутствовал успех в науке. Состояние творчества было его постоянным состоянием. Творчество же он считал наивысшей радостью человека. И эта радость постоянно его сопровождала. Вот почему за несколько лет творческой дружбы с ним я видел его только в хорошем настроении, только веселым. Помню не более двух исключений: он был очень огорчен, когда его не пригласили на правительственный прием в честь 225-летия АН СССР, когда в Москву приехало много иностранных гостей. Второй случай был связан со снятием с поста директора института П. Л. Капицы. Дау в эти дни был очень расстроен и растерян.
«Авторитеты» не имели для него никакого значения. Ни президенты Академии наук, ни академики, ни министры. Всем людям он стремился дать соответствующую оценку. При этом часто ошибался.
Если он чего-нибудь не понимал, то сходу отбрасывал непонятное. «Термодинамика необратимых процессов есть необратимая глупость», — говорил Ландау, не желая вдуматься в смысл тех понятий, за которые несколькими годами позже была присуждена Нобелевская премия. Такая же ошибка была совершена им, когда в науку вошло новое понятие «плазма». «Есть три состояния веществ: твердое тело, жидкость и газ, и никакого четвертого состояния нет и быть не может», — говаривал Дау.
Он был, несомненно, скован устоявшимися понятиями классической и квантовой физики и не очень-то верил в то, что природа может на каких-то участках отклониться от этих законов. И только в том случае, когда стенку, отделяющую известное от неизвестного, он рушил сам, то на участке прорыва он выходил на интеллектуальный простор. И тогда делал чудеса.
А. И. АхиезерУЧИТЕЛЬ И ДРУГ
В 1928 г. в Харькове был организован новый физический институт — Украинский физико-технический институт (УФТИ). Институт был создан по решению правительства Украины на основе предложения академика Абрама Федоровича Иоффе.
А. Ф. Иоффе в качестве первостепенной задачи указал на необходимость «децентрализации физики», т. е. создания сети физических институтов по всей стране, а не только в Ленинграде и Москве. В первую очередь он указал на необходимость создания мощного физического института в Харькове — крупнейшем промышленном и культурном центре страны. Разъясняя значение такого решения, сравнивая состояние науки и техники в Германии и Франции, он указывал, что более высокий научно-технический потенциал Германии по сравнению с Францией связан именно с тем, что физические институты в Германии размещены во многих городах в отличие от Франции, в которой почти вся наука сосредоточена в одном Париже[23].
Основными сотрудниками УФТИ стали физики, переехавшие из Ленинградского физико-технического института (ЛФТИ). В Ленинграде группу ученых, уезжавших в Харьков, провожали на вокзале с музыкой, ибо их отъезд рассматривался как важный патриотический шаг.
Здание для нового института проектировал по предложению будущего директора УФТИ И. В. Обреимова ленинградский архитектор, и здание получилось отличным.
Из Ленинграда в УФТИ переехала большая группа молодых талантливых ученых: И. В. Обреимов, А. И. Лейпунский, Л. В. Шубников, К. Д. Синельников, А. К. Вальтер, В. С. Горский, Г. Д. Латышев, А. Ф. Прихотько, О. Н. Трапезникова, Л. В. Розенкевич и другие. В состав УФТИ вошли также молодые харьковские ученые А. А. Слуцкин и Д. С. Штейнберг.
В августе 1932 г. в УФТИ переехал Л. Д. Ландау. Ему было в это время 24 года, но он был уже известен во всем мире как выдающийся физик-теоретик. Этому содействовало то, что в 1929—1931 гг. он находился в заграничной научной командировке и участвовал в работе семинаров знаменитых физиков М. Борна, В. Гейзенберга, В. Паули, П. Дирака и, наконец, самого Нильса Бора. Общение его с этими крупнейшими учеными было очень активным, и им пришлось скоро убедиться в силе его необычайного таланта. Он беседовал даже с великим Эйнштейном и пытался перевести его в «квантовомеханическую веру», что, впрочем, ему не удалось. Особенно высоко оценил Ландау Нильс Бор, который, начиная с этого времени и до последних дней Ландау, относил его к числу своих лучших учеников, а Ландау считал Бора своим учителем. Много позже Иван Васильевич Обреимов в беседе со мной говорил, что в ЛФТИ Ландау недооценивали, и только он, Обреимов, зная, насколько талантлив Ландау, предложил ему должность заведующего теоретическим отделом УФТИ и полную свободу действий в смысле подготовки кадров молодых теоретиков и научной тематики.
После переезда Ландау в Харьков УФТИ стал одним из лучших мировых центров физической науки.
Цели Ландау были ясны и определенны с самого начала: создание теоретического отдела, выявление творческой молодежи и работа с ней, научная деятельность в области теоретической физики, педагогическая работа в вузах Харькова, написание книг и обзоров по теоретической и общей физике, взаимодействие с экспериментаторами УФТИ.
А ему было в это время 24 года!
К началу деятельности Ландау в УФТИ развивались экспериментальные исследования в следующих направлениях: ядерная физика и ускорители, физика низких температур, физика твердого тела, радиофизика.
Ландау считал, что физики-экспериментаторы должны владеть определенным минимумом знаний в области теоретической физики. Поэтому он читал для экспериментаторов каждую неделю лекции по теоретической физике, начиная с классической механики и кончая квантовой механикой.
С большой охотой он обсуждал результаты экспериментальных исследований, проводившихся в УФТИ. Часто далеко за полночь он просиживал в криогенной лаборатории Л. В. Шубникова, обсуждая с ним результаты его опытов, которые привели к важным открытиям. К числу их относится в первую очередь доказательство невозможности проникновения магнитного поля в сверхпроводник. Это явление получило название эффекта Мейсснера, хотя оно независимо было открыто Шубниковым, впервые показавшим, что магнитная индукция в сверхпроводнике точно равна нулю. Шубникову принадлежит также открытие промежуточного состояния сверхпроводников, теория которого была создана Ландау.
До сих пор старожилы вспоминают, как поздно вечером жена Л. В. Шубникова О. Н. Трапезникова приносила в лабораторию мужа ужин для двух Львов…
Консультировал Ландау А. И. Лейпунского и К. Д. Синельникова в связи с их ядерными исследованиями.
Много времени он уделял обсуждению работ в области физики твердого тела с И. В. Обреимовым и В. С. Горским, который выполнил первоклассные исследования по рассеянию рентгеновских лучей.
Каждую неделю в УФТИ происходило заседание совета и проводился реферативный семинар. На заседаниях совета докладывались все работы, выполнявшиеся в лабораториях УФТИ, а на реферативном собрании — новые журнальные статьи по различным разделам физики.
И совет, и реферативное собрание были прекрасной школой как для молодых, так и для опытных физиков. На собраниях особую роль играл Ландау. Его критицизм и универсальные знания позволяли ему проникать в суть всех докладов, которые делались на совете и реферативном собрании, и его блестящие комментарии и замечания по-особому освещали все происходившее на этих заседаниях. Прекрасный овальный стол, за которым сидели участники заседаний, создавал неповторимую обстановку легкости и даже интимности, чему содействовал еще подаваемый чай с пирожными.
Сотрудники института работали с огромным энтузиазмом. Творческий накал был характерен буквально для всех исследований, проводимых в институте, и он соответствовал тому духу энтузиазма, который господствовал в стране. В 1932 г. в УФТИ впервые в СССР была произведена ядерная реакция расщепления ядра лития (К. Д. Синельников, А. И. Лейпунский, А. К. Вальтер, Г. Д. Латышев). Об этом событии институт рапортовал «самому» Сталину. В рапорте говорилось:
«Украинский физико-технический институт в Харькове в результате ударной работы к XV годовщине Октября добился первых успехов в разрушении ядра атома.
10 октября высоковольтная бригада разрушила ядро лития: работы продолжаются».
В Политехническом музее в Москве была организована выставка, на которой демонстрировалась эта работа. Выставку посетил Сталин, который спросил: «Какая может быть польза от расщепления ядра?» Разъяснявший работу не мог, естественно, знать тогда о возможности использования ядерной энергии — для этого еще не пришло время. Поэтому он не нашел ничего лучше, как сказать: «А какая польза была от открытия электрона?». Сталину, видимо, этот ответ не понравился, и он лишь сказал: «Когда я учился в духовной семинарии, нас учили, что на вопрос нельзя отвечать вопросом…»
Подобно физико-механическому факультету в Ленинградском политехническом институте, в Харьковском механико-машиностроительном институте (впоследствии он вошел в состав Харьковского политехнического института) был создан физико-механический факультет, одной из функций которого была подготовка научных кадров для УФТИ. На этом факультете с 1933 г. Ландау стал заведовать кафедрой теоретической физики.