В сообщении о подвиге впервые в печати указывалось, что наши летчики летали на «Яках». До этого типы советских машин в печати не упоминались.
Этому предшествовал разговор в Государственном Комитете обороны. Я высказал свое недоумение: противник наши самолеты знает по типам, называет их, а мы засекречиваем.
Ежедневно во всех наших газетах можно прочитать десятки названий вражеских самолетов, танков и других видов оружия. Названия «Мессершмитт», «Хейнкель», «Юнкерс» не сходят со страниц газет, и даже мальчишки, не говоря уже о наших бойцах и взрослом населении, знают об авиационном оружии врага больше, чем о нашем. О советской же боевой технике обычно сообщается фигурально: «наши стальные птицы», «наши штурмовики», «наши ястребки». Не целесообразнее ли пропагандировать наше оружие, чтобы его знали, любили, чтобы в него верили?
Сталин спросил:
– Что вы предлагаете?
– Я предлагаю, чтобы газеты не скрывали от читателя нашу боевую технику, не обезличивали ее, а наоборот, пропагандировали. Удивляюсь, как газетчики до сих пор не поняли необходимости этого! Я разговаривал по этому вопросу с некоторыми редакторами газет, они сочувственно вздыхали, соглашались со мной, но оправдывались соображениями секретности…
– Какая там секретность! – махнул рукой Сталин.
– И я говорю, каким же секретом может быть наш самолет, наш танк, если он с первого дня войны воюет на фронтах, тем более что их на фронте тысячи? Зачем скрывать от своих то, что уже известно противнику?
Сталин заметил, что это верно, и добавил, видимо в адрес редакторов;
– Не думают сами, ждут команды. Он спросил:
– Как будем называть наши самолеты?
Тут же было внесено предложение присвоить самолетам сокращенные имена конструкторов. Например, штурмовики Ильюшина – «Ил», бомбардировщики Петлякова – «Пе» и т. д., в сочетании с цифрами, характеризующими порядковый номер конструкции. Например, Ил-2, Ил-4, Пе-2, Пе-8 и т. д.
Сталин одобрил это предложение, только заметил:
– Зачем же сокращать? Будем называть полными фамилиями конструкторов: «Ильюшин-2», «Петляков-8» и т. д. Пусть знают наших конструкторов!
После этого разговора все отечественные газеты стали называть наши боевые самолеты по имени их создателей – конструкторов.
Разгром немцев под Москвой произвел ошеломляющее впечатление во всем мире. Это была заря нашей победы.
Весна и лето сорок второго года запечатлелись в памяти как время гигантского напряжения сил нашего народа. Хотя битва под Москвой и не оставляла сомнений в том, что гитлеровской армии будет в конце концов нанесено полное поражение, мы хорошо знали, что враг еще силен и готовится к новому наступлению. Мы знали также, что он еще обладает количественным превосходством в некоторых видах боевой техники, в том числе и самолетах.
С.В. Ильюшин и начальник цеха В.А. Еленевич на антресолях сборочного цеха авиационного завода № 18. Воронеж, 09 июня 1942 г.
Архив ОАО «ОКБ им. А.С. Яковлева».
Правда, в апреле-мае 1942 года положение с истребителями стало у нас постепенно выправляться. Эвакуированные на восток заводы с каждым днем увеличивали выпуск машин. Кроме того, крупные наши заводы истребителей, расположенные на востоке страны и которым не пришлось эвакуироваться, значительно увеличили производство самолетов по сравнению с довоенным уровнем. Выпуск штурмовиков также непрерывно рос.
А с бомбардировщиками дело все еще обстояло неважно, так как выпускавшие их заводы, перебазированные на восток, пока не восстановили доэвакуационного суточного выпуска самолетов.
При обсуждении у Сталина вопроса об увеличении выпуска бомбардировщиков Пе-2 произошел такой диалог.
Директор самолетного завода Окулов: «Увеличить можно бы, да не хватает моторов».
Директор моторного завода Лукин: «Мала пропускная способность испытательных стендов, и дефицит авиационного бензина».
Сталин: «Что же, нет разве снабженцев, которые обеспечили бы бензин?»
Лукин: «Был у нас хороший снабженец, да посадили».
Сталин: «За что посадили?»
Лукин: «Говорят, жулик».
Сталин: «Жулики разные бывают, в дом или из дома тащил?»
Лукин: «Не понимаю, товарищ Сталин».
Сталин: «Чем провинился?»
Лукин: «Обменял тонну спирта на сто тонн бензина».
Сталин: «Бензин-то для завода, не в своё же карман, значит, тащил в дом, а не из дома».
Не успел Лукин через день после этого совещания вернуться на завод, а снабженец уже работает.
В начале 1942 года при пожаре в полете на Пе-2 погиб конструктор этого самолета В.М. Петляков. Мы предложили назначить на его место другого конструктора – П.О. Сухого. Его вызвали к Сталину, но он отказался от назначения, не желая выезжать из Москвы на восток. Сталин остался крайне недоволен.
– Ну что ж, не хочет, уговаривать не будем, – сказал он. Но запомнил это. До самой смерти Сталина конструктор этот не пользовался его расположением.
Мы предложили кандидатуру В.М. Мясищева. Тогда Сталин спросил:
– А как примут его конструкторы, коллектив? Признают ли?
– Признают, товарищ Сталин, потому что Мясищев из того же туполевского коллектива, как и Петляков.
Тут же вызвали Мясищева, который сразу согласился, поблагодарив за доверие.
В апреле 1942 года в Ставку вызвали наркома, Ильюшина и меня. Кроме нас были командующий авиацией дальнего действия маршал Голованов и командующий противовоздушной обороны генерал Журавлев. Сталин обратился к нам с вопросом, можно ли оборудовать истребители бомбардировочным вооружением, подвешивая бомбы под крылья. Ставилась задача хоть на время восполнить недостаток бомбардировщиков в нашей авиации.
Почти все присутствовавшие, кроме меня, ответили на этот вопрос положительно. Я, по-видимому, не понял тогда всей серьезности обстановки и, с конструкторской точки зрения, возражал: замки для наружной подвески бомб и сами бомбы сильно ухудшат скорость и маневренность истребителей; если истребители будут использоваться для штурмовки наземных целей, очень возрастут потери истребительной авиации. Высказав свои соображения, я предложил принять все меры к увеличению выпуска штурмовиков и бомбардировщиков.
Разгорелся жаркий спор. Сталин внимательно слушал.
Маршал Голованов сказал, что Яковлев преувеличивает трудности, что на самом деле бомбардировочное вооружение для наружной подвески на истребителях осуществить не очень сложно: это ненамного увеличит вес истребителей и не ухудшит их качеств, а истребители получат возможность бомбить.
В пылу спора я погорячился и резко сказал Голованову:
– Что вы понимаете в этом деле? Ведь я не лезу в решение ваших оперативных вопросов!
Сталин прервал меня и призвал к порядку:
– Что вы раскричались? Кто вам дал право здесь кричать? Какое вы имеете право на него кричать?
Я и сам понял, что погорячился, допустил бестактность по отношению к уважаемому мной Александру Евгеньевичу Голованову, но, к сожалению, одумался поздно.
Вопрос об установке бомбардировочного вооружения на истребителях был решен. Очень скоро я убедился, что возражал зря: бомбовое вооружение истребителей оказалось очень полезным на фронте.
Осенью 1942 года Государственный Комитет Обороны принял решение резко увеличить производство истребителей. Руководящих работников Наркомата и конструкторов послали на заводы. Меня вновь командировали на сибирский завод с заданием принять все меры к тому, чтобы в кратчайший срок увеличить суточный выпуск «Яков» втрое.
Прибыв на место, я первым делом доложил обстановку в обкоме партии. На другой же день на собрании партийного актива завода мы информировали коллектив о задачах, поставленных Государственным Комитетом обороны.
Я не был на заводе почти шесть месяцев. И теперь, проходя по цехам, невольно сравнивал их с теми, какими они были зимой. Как все преобразилось, как выросли люди! Мне вспоминалось скопище эвакуированных людей, станков и оборудования. От прежней сумятицы не осталось и следа. Это был четко действующий производственный организм. Развитие завода шло уже по пути массового производства истребителей.
В людях чувствовались уверенность и огромный производственный энтузиазм. Больше всего меня поразило то, что за короткое время тысячи женщин, ранее занятых третьестепенными подсобными работами, теперь стояли у станков и выполняли работу высокой квалификации наравне с мужчинами.
Я пережил с этим коллективом самые трудные месяцы и, естественно, радовался его успехам.
Обходя завод с секретарем обкома, главным инженером Тер-Маркаряном, директором завода Лисицыным, мы на ходу прикидывали, где, что и как надо сделать, чтобы ускорить выпуск машин.
Я горел желанием, во что бы то ни стало выполнить поручение. В это же самое время меня грызли сомнения.
Еще в Москве мне стало известно о тяжелых потерях нашей авиации в районе Сталинграда. Совсем расстроился я после того, как мне позвонил сода, в Сибирь, Лазарь Соломонович Левин – директор одного из заводов, также выпускавшего «Яки». По телефону и в паническом тоне он сообщил мне, что «Яки горят».
Была очень плохая слышимость, мне не удалось узнать подробности. Запомнилось только одно: «Яки горят».
Я решил позвонить наркому и просить у него совета. Но этот разговор был предупрежден другим звонком из Москвы. Меня вызвали к правительственному проводу. У телефона был Сталин:
– Как дела с истребителями? Нам нужны истребители!
Я рассказал о том, как отнесся коллектив завода к поставленной правительством задаче, коротко сообщил о мероприятиях по резкому увеличению выпуска истребителей, а затем добавил:
– У меня есть сведения, что в воздушных боях с гитлеровцами «Яки» горят. Не будет ли ошибкой так широко развертывать серийное производство этих истребителей?
На это Сталин ответил:
– У Верховного Главнокомандования есть другие сведения о «Яках». Давайте их больше и поменьше слушайте паникеров. Давайте истребители! – закончил он.