– Смягчает? Закругляет? – засмеялся Сталин.
– Должно быть так.
– А у вас нет копии этого документа?
– Есть, товарищ Сталин.
– А не могли бы вы его сейчас мне прислать?
– Сейчас пришлю.
– Ну, жду. – И он положил трубку.
Без промедления проект мероприятий по ликвидации нашего отставания в области развития авиационной техники был отправлен в ЦК.
На другой деньг часов в 6–7 вечера, – подняв трубку кремлевского телефона, я услышал голос самого Сталина. Он спросил меня, не смогу ли я сейчас к нему подъехать, Через 20 минут я был у него в кабинете. На столе лежал присланный мною документ с его пометками на полях синим карандашом.
– Ну и что же? Мне кажется в основном все правильно, – сказал он, перелистывая нашу докладную записку. – А наркому не нравится? – засмеялся он.
– Не нравится.
– Так.
Сталин поинтересовался, не пробовал ли я разговаривать по этому вопросу с Маленковым. И был крайне удивлен, узнав, что Маленков, два месяца назад получив такую же записку, так странно среагировал.
– А как вы думаете, Маленков понимает что-нибудь в авиации?
– Товарищ Сталин, он всю войну занимался нами и хотя не глубокие, но общие представления, мне кажется, у него есть.
– Не думаете ли вы, что он является на сегодня тормозом в развитии нашей авиации?
– Сейчас да, на сегодня безусловно тормоз.
– Вот и мне кажется, что с некоторых пор Маленков является тормозом развития нашей авиации, – повторил он. – А Шахурин просто не способен понять изменившейся обстановки.
В тот декабрьский вечер Сталин долго меня не отпускал, разговаривая о настоящем и будущем нашей авиации. Под конец он сказал:
– Я думаю, что Шахурин не принесет больше пользы в Наркомате авиации. – Его надо заменить свежим человеком.
Как вы думаете, кого можно было бы назначить наркомом авиационной промышленности?
И хотя этот вопрос застал меня врасплох, но я уже и раньше подумывал, учитывая ситуацию, сложившуюся в последнее время, что вопрос о замене Шахурина может возникнуть и мне казалось, что одной из наиболее подходящих кандидатур была бы кандидатура Михаила Васильевича Хруничева, которой всю войну с успехом работал в качестве заместителя наркома боеприпасов Б.Л. Ванникова, отлично справлялся со сложным и многообразном делом обеспечения армии боеприпасами и за свою работу был награжден званием Героя Социалистического Труда.
Мне было известно также по некоторый репликам Сталина, что Хруничевым в ЦК партии были довольны. До работы в Наркомате боеприпасов Хруничев работал в нашем Наркомате также в должности заместителя наркома. На меня он производил хорошее впечатление своей порядочностью и отсутствием склонности к интригам и, хотя он не был авиационным специалистом в полном смысле слова, то есть не имел авиационного образования, но будучи человеком способным, он схватывал суть вопроса и чрезвычайно быстро ориентировался, находя главное в каждом деле. Поэтому я и назвал М.В. Хруничева как наиболее подходящего кандидата на пост наркома авиапромышленности в случае, если будет окончательно решено сменить Шахурина.
Сталин положительно отнесся к кандидатуре Хруничева и сказал также, что в ЦК есть мнение сменить и главнокомандующего Военно-Воздушными силами главного маршала авиации А.А. Новикова, который является (как сказал Сталин) одним из углов треугольника – Маленков-Шахурин-Новиков, и так же как первые два, по его мнению, не способен перестроиться в нужном направлении.
– Эти люди не способны совершить перелом в нашей авиации, которого требует обстановка на сегодняшний день. Как вы думаете, подойдет Вершинин?
– Вершинина я совсем не знаю и ничего о нем сказать не могу.
– А вместо Репина? Этого прохвоста давно надо было оттуда убрать!
Я был очень удивлен, – почему Репин – главный инженер Военно-Воздушных Сил – оказался прохвостом, – но не стал уточнять этого вопроса, тем более, что для замены Репина была подходящая кандидатура генерал-полковника Маркова – главного инженера и заместителя командующего авиацией дальнего действия маршала А.Е. Голованова. Поэтому я и назвал сразу же Ивана Васильевича Маркова как наиболее подходящего для замены Репина.
Сталин согласился и с этим предложением.
Перед тем как уйти, я спросил у Сталина:
– Надо ли доложить наркому о том, что вы меня вызывали?
– Как хотите. Особой нужды в этом не вижу.
Я больше не поднимал перед наркомом вопроса о посылке материала Сталину, а нарком тоже молчал. Только однажды, в последних числах декабря, неожиданно он сам зашел ко мне в кабинет расстроенный, чтобы поделиться, что кто-то написал в ЦК письмо по поводу его излишеств в области автомашин, что якобы в его и его супруги личном распоряжении находится чуть ли не девять-десять казенных автомобилей, что по этому вопросу прислана от Шкирятова – бывшего тогда председателем комиссии партийного контроля – комиссия для проверки этого письма.
Я сразу понял, что дела его плохи, потому что подобного рода расследования в отношении высокостоящего лица были крайне редки.
Наступил канун нового 1946 года, все мы готовились к его встрече, настроение было приподнятое.
Я уже собирался ехать домой встречать с друзьями новый год и был крайне удивлен, получив красный конверт из особого сектора (канцелярия Сталина) с решением ЦК о снятии Шахурина с должности наркома авиационной промышленности и о назначении на этот пост Михаила Васильевича Хруничева. Этим же решением утверждена комиссия в составе: Жданова, Маленкова, Хруничева, Яковлева для сдачи-приемки дел Наркомата.
Через несколько минут позвонил Маленков и пригласил меня и Хруничева сейчас же заехать к нему в ЦК. Было около 11 часов вечера 31 декабря 1945 года.
В вестибюле ЦК мы встретились с Шахуриным и в лифте поднимались вместе. Он уже все знал и был печален.
У Маленкова был Жданов, они коротко информировали нас о состоявшемся решении ЦК и, условившись относительно созыва комиссии по приемке-передаче дел наркомата и пожелав счастливого нового года, отпустили по домам.
Вслед за Шахуриным были сняты с работы Новиков и Репин.
А через два месяца все они – Шахурин, Новиков, Репин, а также начальник авиационного отдела ЦК и одновременно член военного совета ВВС генерал-полковник авиации Шиманов – были арестованы.
Был суд и каждый из них получил по 7 лет заключения. Вскоре Маленков также был снят с поста секретаря ЦК.
Историческим днем для нашей авиации был день 24 апреля 1946 года. В этот день поднялись в воздух первые советские реактивные самолеты Як-15 и МиГ-9.
Первый реактивный истребитель ОКБ Як-15, поднявшийся в небо 24 апреля 1946 г. Архив ОАО «ОКБ им. А.С. Яковлева».
Результаты полетов доложили министру авиационной промышленности Михаилу Васильевичу Хруничеву, который непосредственно руководил нашими работами по созданию отечественной реактивной авиации. И мы с Микояном получили указание – готовиться к тушинскому воздушному параду.
Дня за два до праздника Хруничев собрал у себя конструкторов. Тут были Туполев, Ильюшин, Микоян, Лавочкин и я. Нужно было обсудить некоторые окончательные детали пролета самолетов на параде.
В разгар совещания раздался звонок кремлевского телефона.
По тому, как сразу изменилось выражение лица Михаила Васильевича, мы поняли с кем будет разговор.
– Слушаю, товарищ Сталин. Да, вот собрал конструкторов, уточняем некоторые детали парада. Да, да, все здесь, и он тоже.
И Хруничев передал мне трубку:
– Хочет с тобой говорить. Я услышал знакомый голос:
– Здравствуйте, как дела, как реактивные самолеты?
– Все в порядке, товарищ Сталин, самолеты Як-15 и МиГ-9 подготовлены к параду.
– У вас лично нет никаких сомнений, уверены вы в успехе?
– Не беспокойтесь, нет никаких сомнений.
– Если нет полной гарантии безопасности, лучше отставить реактивные.
– Все будет в порядке, мы все в этом уверены.
– Ну, желаю успеха!
Наступил долгожданный день. Конечно, перед этим ночь я не спал, так же, наверное, как и Артем Иванович Микоян.
И как всегда в таких случаях, несмотря на то, что все было тысячу раз проверено, испытано, меня охватило необыкновенное, ни с чем не сравнимое волнение, едва я поднялся на плоскую крышу Центрального аэроклуба имени Чкалова, куда обычно получали пригласительные билеты конструкторы участвующих в параде самолетов. Я думал, что приехал раньше других, но уже застал там Артема Микояна, мы оба были в одинаковом состоянии, у обоих были одни и те же переживания, нервы напряжены до предела. И невольно мы расхохотались.
– Товарищи по несчастью, – сказал я.
– А может быть, именинники? – пошутил он. – Ну, теперь ждать осталось недолго, скоро узнаем.
Постепенно трибуны аэроклуба заполнились шумной и праздничной публикой, как всегда с нетерпением ожидавшей интересного зрелища.
Мы здоровались со многими знакомыми, любезно улыбались, и никто не догадывался о том, что творится у нас на душе. Вокруг царило веселое оживление, играли духовые оркестры, тысячи людей толпились у нарядных павильонов, то и дело, поглядывая на небо. Всем хотелось поскорее увидеть новинки авиационной техники, полюбоваться искусством наших летчиков. И как всегда в часы этого любимого народного праздника, организаторы воздушного парада, летчики и мы, конструкторы, чувствовали большую ответственность. Ведь перед каждым номером программы дикторы не только объявляют содержание очередного номера, но называют каждого летчика и конструктора самолета.
За несколько минут до начала воздушного парада прибыли руководители партии и правительства. Они поднялись на балкон; раздались приветственные аплодисменты.
Праздник начался. Номер за номером проходил интереснейший показ летного мастерства воздушных спортсменов: юношей, девушек и военных летчиков. А мы с Микояном уже ничего не замечали, ничто нас не интересовало: мы ждали появления своих реактивных первенцев.