С Ворошиловым я встречался не только в служебной обстановке как с наркомом обороны, а позже Председателем Президиума Верховного Совета, – я бывал у него на даче.
Это обширная помещичьего типа усадьба, со всеми службами, по Дмитровскому шоссе, охраняемая по всем правилам, как и у всех других членов Политбюро. Поражало огромное количество охраны и обслуживающего персонала. Как известно, денег на это не жалели.
Дом большой и очень комфортабельный. Климент Ефремович сам водил меня по комнатам и показывал все с заметной гордостью.
Он повел меня на крышу и обстоятельно объяснил, каких трудов стоило сделать солярий на плоской крыше и добиться его водонепроницаемости.
За обедом собралась вся семья. И сразу обнаружилось, что хозяйкой дома и главой семьи является Екатерина Давыдовна, пожилая, полная, хозяйственная еврейка. Авторитет ее в семье был очевиден.
Мы с Климентом Ефремовичем много разговаривали на разные темы. По-видимому, он знал о всеобщей слежке, в том числе и за ним, потому что, когда, хотя и в очень осторожной форме, разговор принял откровенный и щекотливый характер в связи с затронутыми мной событиями 1937 года, он предложил мне покататься на лодке на пруду его усадьбы. Я сел за весла, он за руль. Там нас не могли подслушать. Но он со мной не был откровенен. Плел что-то про обострение классовой борьбы, о засылке враждебной агентуры, о фактах вредительства и тому подобных известных из газет вещах.
Припоминается эпизод, связанный с Туполевым. Андрей Николаевич в первой половине 30-х годов пользовался большим авторитетом в правительстве, в частности его очень любил и ему слепо доверял Ворошилов. Но, в конце концов, волна арестов 1937–1938 годов захлестнула и Туполева.
Туполева посадили за то, что он, занимая пост, определявший техническую политику развития советской авиации, неправильно ориентировал Правительство. Он увлекался самолетами гигантами, перелетами и рекордами, а в результате испанской войны оказалось, что боевая авиация наша никуда не годится.
– Мы ему очень верили, особенно этот губошлеп Ворошилов, а он завел нас в болото, – говорил Сталин.
Туполев, как известно, отсидел пять лет.
В конце 1944 года появился на фронте бомбардировщик Ту-2, разработанный им с группой заключенных сотрудников его ОКБ. Андрея Николаевича освободили и наградили. Он, как ни в чем не бывало, продолжал с успехом свою конструкторскую работу, которая, как сказано, не прерывалась и в тюрьме.
В 1957 году за успехи в работе были награждены второй звездой Героя Социалистического Труда самолетчики Ильюшин, Микоян, Туполев и я.
При вручении нам наград, в узком кругу награждаемых, в Президиуме Верховного Совета Ворошилов нас всех очень сердечно поздравил, а Туполева и меня обнял и крепко расцеловал. При этом кто-то из присутствовавших, желая сказать что-нибудь теплое Андрею Николаевичу, не очень тактично, хотя и в мягкой форме, обмолвился о том, что если бы не арест, то он давно уже получил бы эту награду.
К.Е. Ворошилов вручает А.С. Яковлеву орден Ленина. Справа стоит Н.С. Хрущев. 1956 г. Архив ОАО «ОКБ им. А.С. Яковлева».
А.Н. Туполев, К.Е. Ворошилов и А.С. Яковлев после церемонии вручения второй золотой медали «Серп и молот» Героя Социалистического Труда по указу от 12.07.57 г. Август 1957 г. Архив ОАО «ОКБ им. А.С. Яковлева».
Нужно было видеть, как всполошился Ворошилов:
– И, ни, ни… что вы, что вы… ничего и не было…
– Верно ведь, ничего не было? – обратился он к Туполеву.
– Не пойму о чем разговор, – нашелся умница Туполев, – ничего не помню, мало ли что бывает.
– Ну и молодец, что не помните. Об этом помнить не надо, – сказал Ворошилов.
Для того, чтобы погубить кого-нибудь из руководящих работников, стоявших на пути и мешавших Маленкову или Берия, они применяли простой способ, – арестовывали жену человека. У женщины легче выколотить признание, компрометирующее мужа.
Так были арестованы жены Молотова, Буденного, Ширшова, Хмельницкого и множества других.
Желая устранить Ворошилова, решили начать с ареста его жены.
Когда пришли арестовывать Екатерину Давыдовну, Климент Ефремович выхватил револьвер:
– Застрелю и сам застрелюсь.
Этим он спас жену. Чекистам пришлось ретироваться. Угроза скандала государственного масштаба удержала.
В начале, когда Сталин меня приблизил к себе, Ворошилов наравне с Молотовым бывал постоянным участником совещаний и обсуждений всех вопросов у Сталина. Однако после наших неудач в Испании в 1937–1939 годах отношение Сталина к Ворошилову изменилось. Окончательно в глазах Сталина авторитет его как полководца и государственного деятеля пошатнулся после катастрофических провалов Ворошилова, Буденного, Тимошенко, Щаденко, которых Сталин, правда с некоторым запозданием, называл «казаками», «конниками» и даже «индейцами». В начальный период Великой Отечественной войны перечисленные военачальники неудачно командовали на Ленинградском, Центральном и Украинском фронтах, пока не были заменены подлинно выдающимися национальными героями – русскими полководцами Жуковым, Коневым, Рокоссовским.
Ворошилов ко мне относился благожелательно, но сам рассказал о том, что возражал против предложения Сталина назначить меня заместителем наркома авиационной промышленности, учитывая печальную судьбу Туполева в роли технического руководителя Глававиапрома.
Климент Ефремович Ворошилов – один из бесстрашных героев Гражданской войны – личность безусловно легендарная.
Мне припоминается первая встреча с Ворошиловым. Это произошло так. По приглашению члена Политбюро ЦК Рудзутака летчик Пионтковский на моем самолете АИР-5 прилетел к Яну Эрнестовичу на дачу в Горках, посадив самолет на лужайку на берегу реки Москвы прямо перед дачей. Здесь Рудзутак меня попросил показать ему машину в полете.
И вот мы летим над Николиной Горой, над Перхушковом и, наконец, благополучно приземляемся.
Выйдя на луг из кабины, Рудзутак поблагодарил за полет, похвалил машину и пригласил к себе обедать.
Счастливые, отправились мы на дачу. Но только сели за стол, как послышался топот конских копыт и громкий разговор на крыльце. В окно я заметил, что прискакали два всадника. Тотчас вызвали из-за стола Яна Эрнестовича. Он вышел, потом сразу же вернулся в столовую, взял нас с Пионтковским под руки и вывел на крыльцо.
– Вот нарушители порядка, берите их, – пошутил Рудзутак. В одном из всадников я узнал Климента Ефремовича Ворошилова, в другом – Анастаса Ивановича Микояна. Они поздоровались с нами.
– Смотрю, какие-то нарушители в неположенном месте произвели посадку на самолете, – улыбаясь, сказал Ворошилов. – Самолет красный, заметный. Что такое? Ну, мы и прискакали сюда проверить на месте, что здесь творится. Оказывается, появились воздушные спортсмены. Уже Рудзутака успели «окрестить» в воздухе? Молодцы! Решительные люди авиаторы!
Он подробно расспрашивал про машину, где и как ее строили, поинтересовался моими работами над спортивными самолетами.
– Непременно расскажу о вашем самолете и о вас товарищу Сталину, – сказал в заключение Климент Ефремович.
Я и не думал тогда, что вскоре встречусь с ним опять при вручении мне именных золотых часов за лучший спортивный самолет, Запомнилась и другая встреча с Климентом Ефремовичем. Однажды, в октябре 1939 года, когда оставалось уже немного времени до окончания постройки моего первого истребителя, мне сообщили из Наркомата, что я назначен в авиационную комиссию торговой делегации, и чуть ли не на следующий день должен выехать в Берлин вместе с некоторыми другими работниками авиационной промышленности и Военно-Воздушных Сил. Цель поездки – ознакомление с авиационной техникой Германии.
Я страшно разволновался. Как же так? Взять обязательство перед правительством построить машину и оставить наше детище в такой ответственный момент? Сейчас же позвонил в Наркомат обороны и был принят наркомом Ворошиловым.
Я сказал, что не могу бросить работу, пустил в ход все свое красноречие, старался убедить, что уезжать мне никак нельзя.
– Какой же вы руководитель, – заметил Климент Ефремович, – если боитесь на месяц оставить свое детище? У вас должны быть надежные помощники, которые справятся с делом не хуже вас.
Он сказал мне, что вопрос о моей поездке решен твердо и что я успею вернуться в Москву к выпуску самолета на аэродром.
Возражать было бесполезно.
Жуков Георгий Константинович
Маршала Советского Союза Георгия Константиновича Жукова Сталин высоко ценил, любил и, как правило, считался с его мнением.
Присутствие Жукова в кабинете Сталина всегда чувствовалось, и, несмотря на то, что личность Сталина подавляла, Жуков держался независимо, свободно, естественно и без подобострастия.
Жукова близко впервые увидел я в самом начале войны. До этого встречаться мне с ним не приходилось.
Мне отчетливо запомнилась эта первая встреча.
Дело происходило в августе или сентябре 1941 года на ближней даче Сталина, в Кунцеве. После работы, в конце дня, Сталин пригласил нас пообедать. Стол был сервирован на открытой веранде. Вечерело. Сталин подошел к выключателю, повернул его, вспыхнул яркий электрический свет.
Это было очень необычно, потому что вся Москва тогда погружалась во мрак затемнения. Сталин мог себе это позволить, – его всегда первого осведомляли про обстановку в воздухе.
Все с нетерпением ждали Жукова, который почему-то задерживался.
Уже после того, как уселись за стол, явился Жуков, поздоровался общим поклоном и с самым непринужденным видом, без особого приглашения, занял место за столом. Видимо, он проголодался, налил себе полную тарелку супа и, не обращая ни на кого внимания, принялся за обед. Потом взял второе и компот.
Сталин не мешал ему есть, и только после того, как Жуков закончил с обедом, обратился к нему с вопросами и подключил к общему разговору.
Жуков – сильный, волевой, авторитетный в армии человек – в годы Отечественной войны снискал заслуженную славу и уважение.