Мы еще горячее принялись за работу. Окопы были уже готовы, колья для проволоки были вбиты там, где им надлежало быть, но проволоки не было. Стрельба, которую мы услышали 15 или 16 июля, то стихала, то совсем прекращалась. Была она от нас, как говорили люди, бывавшие раньше на войне, верстах в 15-20. Слышалась эта стрельба с юго-запада, где, как мы теперь знали, находился городок Ельня.
После работы мы разошлись по своим шалашам, завязались разговоры о доме, о том, как живут сейчас наши родные и близкие, как Москва, бомбят ли ее, как писать домой письма, какой у нас адрес, а вскоре все, кроме дневального, улеглись спать.
Около полуночи меня разбудил дневальный и передал приказание командира полка срочно явиться к нему. С трудом в темноте нашел я палатку командира. Каждый входивший докладывал о приходе и садился на указанное место. Разговоров не было, чувствовалась какая-то напряженность.
Когда собрались все, командир полка сказал (эти слова хорошо сохранились в моей памяти): "Стрельба, которую вы слышали днем - не учебная стрельба. Это бои с немецким десантом, который немцы высадили с самолетов в районе города Ельня. Десант, по данным нашего командования, хорошо вооружен, многочисленен и имеет легкие танки. Сейчас наш полк займет те окопы, которые мы рыли, и будем бить немецких захватчиков".
Наступила еще большая тишина, которую нарушил командир одного из наших батальонов, сказав: "Чем мы будем бить немцев? Лопатами? Обидно ведь!" Командир полка ответил: "Будем бить лопатами, но земли не сдадим". "Есть бить лопатами",- ответил командир батальона мрачно и решительно.
Для занятия боевой позиции было приказано выстроить подразделения полка на дороге, по которой несколько дней назад мы пришли на это место. Бойцам говорить о цели построения было не приказано, это должен был сделать сам командир полка.
Через 10 минут весь полк был построен на дороге. В тиши ночи трудно было представить, что здесь стояло более полутора тысяч человек - так тихо строились люди. Временами раздавались приглушенные слова команды, и только шум шагов показывал, что здесь много людей, что здесь стоит почти целый полк. Вместо того, чтобы вести нас в сторону окопов, нас повернули в сторону востока, и была отдана команда: повзводно шагом марш!
Только потом я узнал, что в последний момент пришло приказание не занимать линии обороны и отойти к востоку.
Из состава дивизии было выбрано около 300 человек под командованием кадрового капитана. Они пошли навстречу немецкому десанту. Насколько мне известно, большинство из них погибло в бою с сильным, хорошо вооруженным противником, но действия этого отряда сыграли большую роль в деле остановки продвижения немецко-фашистского десанта. (Уже после войны я узнал, что это был не десант, а передовые части немецко-фашистской армии). Бой этого отряда с немецко-фашистским десантом, насколько мне известно, был первым боевым эпизодом в жизни 6 дивизии народного ополчения Дзержинского района города Москвы. Командир этого отряда остался жив. В соответствии с духом того времени он был обвинен в неудаче операции. Знаю, что он долго находился под арестом и следствием в штабе дивизии. Дальнейшая судьба этого человека мне неизвестна.
После получения приказания двигаться наш полк, а вместе с ним и вся дивизия, шли по проселочным дорогам обратно к Дорогобужу. Шли мы остаток ночи, весь следующий день и только в 3 часа ночи, т.е. после 27 часов непрерывного пути, остановились около деревни Куровость или Немерзь, точно я не помню названия. (На карте Смоленской области, изданной в 1994 году - Немерзь.)
Путь этот был очень тяжел, пищи мы не получали, остановки были очень короткие, днем было жарко. Шли мы на восток, это было обидно. Но вот привал: гудят усталые ноги, плечи ноют от лямок рюкзака. Я начинаю завидовать Орехово-Зуевцам, у каждого из которых за плечами маленький мешок весом в 2-3 килограмма, не более.
На привале нам привезли прямо из Москвы пищу, которая состояла из хлеба и маринованных селедок, сыра, сгущенного молока и белых булок. В этом месте мы пробыли всего несколько часов и уже во второй половине дня пошли обратно, т.е. на запад почти по тем же дорогам, по которым пришли к Немерзи.
Путь на запад мы проделывали медленнее, проходя в сутки километров по 15. Через 2 дня пути мы дошли до местечек, расположенных западнее города Дорогобужа.
В деревнях мы не останавливались, избегая заходить в них. Ночевали всегда там, где заставала нас ночь. Постелью нам служили ветки ели, в лучшем и редком случае - пучок сена, обычно же ложились на землю. По утрам от холода и от ходьбы у меня болели суставы на ногах, но днем мы были все бодры и молча шагали на запад.
Где-то в районе Березняков (там, где мы были, на карте 1994 года указано название Березовка) наш полк остановился на один - два дня. Здесь нам выдали винтовки на всех бойцов. Теперь мы были полностью вооружены.
Когда мы стояли под Березняками, наш взвод получил боевое задание: по данным нашей разведки стало известно, что немцы будут двигаться по большой проселочной дороге, которая проходит через деревню Барсуки, командование дивизии решило поставить заслон на этой дороге около Барсуков. Для этой цели было выделено 4 взвода, в число которых попал и саперный взвод нашего полка. Мы срочно выстроились и направились к месту, где должны были занять линию обороны. Когда четыре взвода двигались через лес, нам было приказано выделить отделение, чтобы прочесать лес справа от дороги, так как в этом лесу были замечены немецкие автоматчики.
В отряд, который выполнил это задание, вошли, как помнится, А.Ф. Смирнов, А.В. Дарков, Дьяконов и несколько Орехово-Зуевцев. Отряд выполнил задание, но немецких автоматчиков не встретил.
За Барсуками протекает маленькая речка с довольно широкой (метров 200) пойменной частью. Через эту речку перекинут мост на широкой грунтовой дороге. Вот в этом месте мы должны были занять оборону. Окопы было решено разместить на восточном берегу реки так, что ячейки стрелковых окопов были обращены на запад, в сторону деревни Барсуки.
Мы пришли на место часа в 2 дня, а уже к вечеру окопы были готовы, и мы приготовились встретить немцев, которых ожидали со стороны деревни. Здесь саперный взвод простоял два дня, но немцы не появлялись, они были, очевидно, остановлены где-то западнее. Несколько раз ночью приходилось выходить в разведку в сторону запада, за деревню Барсуки. Помню, как, пройдя километра три от наших окопов, прятались мы в посевах и смотрели на дорогу. Нам светили яркие звезды, иногда в сторону Москвы пролетали немецкие бомбардировщики, которых мы узнавали по ровному с перекатами гулу моторов.
В эти минуты мы думали о Москве, о судьбе наших близких, думали о том, что им приходится идти в бомбоубежище, проклинали немецких летчиков, которые несли смерть и разрушение нашему мирному городу.
Через два дня все четыре взвода были сняты от деревни Барсуки, и саперный взвод вернулся под Дорогобуж, где более 20 дней занимался сооружением линии обороны.
Саперный взвод запасного полка дивизии получил довольно значительный участок линии обороны юго-западнее города Дорогобужа. Этот участок являлся частью большой линии обороны, на постройке которой работала наша дивизия. Мы копали стрелковые окопы, соединительные ходы, траншеи, окопы для пулеметов, площадки для орудий. Работы производились ночью, с тем, чтобы они были незаметны для немецкой авиации. Выкопанные сооружения маскировались дерном и ветками.
Жили мы все это время в леске, который был расположен позади линии обороны, на расстоянии полукилометра. Спали мы прямо на открытом воздухе, подложив под себя ветки и сено, которое рвали на соседнем лугу. Мы не стали строить шалашей, так как не знали, долго ли нам придется здесь оставаться. Надо прямо сказать, что жить на открытом воздухе без шинелей, без одеял и плащ-палатки было нелегким делом. Бывали случаи, что мы вымокали от дождя, и тогда замерзали так, что болели кости. Кормили нас в этот период, хотя довольно регулярно, но очень однообразно и в малом количестве. Нам привозили утром кашу, а в обед суп и ту же кашу. Кроме того, выдавали грамм по 600 черного хлеба. То, что мы работали ночью, устраивало нас вполне еще тем, что днем на солнце было тепло и можно было заснуть.
Кроме рытья окопов мы занимались изучением винтовки, строевой подготовкой, изучали выданные нам к концу июля противогазы (примерно к 25 июля 1941г. винтовки были выданы всему личному составу дивизии). Но главным нашим занятием было рытье окопов. Начинали мы работу часов с девяти вечера, когда темнело, и продолжали до четырех часов утра, т.е. до рассвета. Работали все дружно, и работа продвигалась у нас хорошо. Не всем одинаково давалась эта суровая жизнь в природе; помню, что тяжело было доценту Осокину, который не обладал хорошим здоровьем; тяжело было А.Ф. Смирнову, у которого болели почки; жаловался на свое здоровье И.В. Урбан - единственный профессор нашего взвода. Зато выносливыми были орехово-зуевцы, а из числа москвичей хорошо переносили эту обстановку ассистент кафедры "Строительная механика" Дьяконов и доцент той же кафедры Анатолий Владимирович Дарков. Дьяконов был, кроме того, весельчаком, находил возможность пошутить, работал за двоих, что вполне соответствовало его крепкому телосложению.
Несколько раз Калганов предлагал мне закрываться вместе с ним его одеялом. Я долго отказывался, но к концу июля я воспользовался его предложением, и мы стали укрываться его одеялом вдвоем. Еще одно одеяло было у А.В. Даркова. Под ним спали вместе с Дарковым А.Ф. Смирнов и Гудков. В этот период мы с Гудковым не раз жалели о том, что оставили в Москве свои железнодорожные шинели.
Начиная с 20 числа июля месяца мы переписывались со своими родными. Сколько радости нам доставляло маленькое письмо! Получив письмо из дома, я чувствовал себя счастливым. Больше всего нас беспокоило то, как идет в Москве жизнь, здоровы ли все члены семьи? Прочитав письмо и узнав, что дома все благополучно, как-то успокаивался, еще больше хотелось жить и работать, и наша полевая жизнь, казалось, наполнялась теплом и лаской.