сакшаткарам. Вы сейчас делаете «карам» (делаете из переживания) все эти вещи, т. е. овеществляете это, рассматриваете все эти вещи как реальные, делая реальным то, что реальным не является. Если вы отказываетесь от этого карам из вашего текущего сакшаткарам того, что нереально, – остается то, что реально, или сакшат».
В другой раз Шри Бхагаван в разговоре со мной объяснил, как самопроизвольная реализация Самости позволила ему проскочить все стадии, которые обычно проходят духовные искатели.
«Некоторые, – сказал он, – начинают с изучения в юности литературы. Затем они наслаждаются мирскими благами, пока не почувствуют пресыщения. Затем, когда вступают в зрелый возраст, обращаются к ведантической литературе. Они идут к гуру и получают посвящение, а затем у них начинается процесс шравана-манана-нидидхьясана[126], что в конечном итоге приводит к самадхи. Это обычный и стандартный путь к освобождению. Он называется крама-мукти (постепенное освобождение). Но меня захватило врасплох акрама-мукти (внезапное освобождение) еще до того, как я начал проходить первую стадию».
Шри Бхагаван засмеялся и добавил: «Итак, теперь, когда ко мне приходят мысли обо всем этом, я не знаю, что с ними делать».
Когда я приезжал в ашрам в предыдущий раз, я спросил Шри Бхагавана о мукти (освобождении) и получил следующий бескомпромиссный ответ:
Бхагаван: Невозможно спрашивать о мукти, поскольку мукти означает освобождение от оков, а это подразумевает присутствие оков в данный момент. Оков нет, а следовательно, нет и мукти.
Вопрос: В шастрах (писаниях) говорится о [мукти] и его стадиях.
Бхагаван: Шастры – не для мудрых, мудрые не нуждаются в них; невежественные же не хотят их. Только мумукшу (жаждущие освобождения) с почтением относятся к шастрам. Это означает, что шастры – не для мудрости и не для невежества.
Бхагаван реализовал Самость необычным способом, и поэтому его подход к проблемам, с которыми люди обращались к нему, был таким же необычным. Его ответы на вопросы никогда не были трудными для понимания или книжными – они всегда были простыми и прямыми. Подобно Иисусу, он говорил как непосредственно сведущий; его слова не были взяты из книг или услышаны от кого-то – это было его непосредственное переживание и знание. Он говорил то, что знал, и он знал то, что говорил. Он смотрел в причину любого вопроса и упрощал условия задачи. Он не использовал специальных терминов, только запутывающих слушателей, – напротив, к своим ответам он давал простые конкретные иллюстрации, из которых было абсолютно ясно, что он хотел сказать.
Шри Бхагаван мог производить впечатление образованного человека, если того требовала ситуация. Посреди обычного разговора он мог внезапно привести длинную дословную цитату из какого-нибудь писания или научного труда. Причем он цитировал не только общеизвестные тексты, такие как упанишады или «Бхагавад-гита». Как ученый, изучавший духовную литературу на санскрите и языке телугу, я считал себя довольно образованным человеком. Я был знаком с классическими индуистскими текстами, а также с обширными областями светской литературы, но Шри Бхагаван иногда поражал меня и всех присутствующих, приводя в контексте беседы цитаты из источников и текстов, о которых я даже никогда не слышал. Шри Бхагаван как-то раз объяснил, как он приобрел все эти знания.
«Я просто пребывал в безмолвии, – сказал он. – Люди, говорящие на разных языках, приходили ко мне и произносили речи, выставляя напоказ свою начитанность. Все, что стоило запомнить, осталось в моей голове».
Сам стиль речи Шри Бхагавана был уникальным. Его обычным состоянием было безмолвие. Он говорил так мало, что случайные посетители, видевшие его в течение короткого времени, интересовались, разговаривает ли он вообще. Чтобы задать ему вопрос и добиться от него ответа, нужно было владеть искусством самоконтроля.
Искреннее сомнение, серьезный вопрос никогда не оставались без ответа, хотя иногда само его молчание было лучшим ответом на некоторые вопросы. От вопрошающего требовалось умение терпеливо ждать. Чтобы увеличить свои шансы на хороший ответ, нужно было задать простой и краткий вопрос. Затем надо было молчать и внимательно слушать. Шри Бхагаван не торопился давать ответ. Через некоторое время он начинал говорить медленно и с паузами. По мере того как он говорил, его речь становилась живее. Она была похожа на моросящий дождик, который постепенно усиливается и превращается в ливень. Иногда он мог говорить часами, держа слушателей в благоговейном оцепенении. Но пока он говорил, нужно было хранить абсолютное молчание и не встревать со своими комментариями. Любое вмешательство в его монолог обрывало нить его рассказа, и он сразу же замолкал. Он никогда не вступал в дискуссию, никогда ни с кем не спорил. В действительности, когда он говорил, это была не точка зрения, не мнение – это было излияние живого света, проявлявшегося в виде слов, дабы рассеять мрак невежества. Он говорил, чтобы заставить человека обратить свой взор вовнутрь, чтобы он мог увидеть свет истины внутри себя.
Вплоть до конца 1930-х гг. преданные приносили подношения пищи Шри Бхагавану и ожидали от него, что он попробует их сразу же, чтобы их тут же могли раздать всем присутствующим как прасад. Шри Бхагаван позволял это, несмотря на то, что вынужден был съедать слишком много сладостей – как правило, большинство подношений составляли именно они. Однажды вечером Шри Бхагаван в шутку позавидовал храмовому «Бхагавану» [божеству].
«Моего тезку там, [в храме], – сказал Шри Бхагаван, – не заставляют съедать подношения, каждый раз приносимые на даршан. А я вынужден их есть. В храме священник просто подносит ему тарелку с едой, произнося мантры и махая руками, а затем уносит ее. А вы требуете, чтобы я ел все это».
Приезжая в ашрам, я своими глазами видел, что еду раздают бесчисленное количество раз – в основном изюм и конфеты. Эти сладости раздавались в любое время суток, днем и ночью. В конце 1930-х гг., когда выяснилось, что это подрывает здоровье Шри Бхагавана, эту практику прекратили. С того момента все подношения собирались в холле и раздавались во время трапезы.
Вскоре после того, как я с семьей приехал в ашрам летом 1939 г., Шри Бхагаван показал мне своей перевод на телугу «Васиштха-упадеши» из «Йога-Васиштхи» в [стихотворном размере] сиса-падьям. Он также показал мне некоторые изменения, внесенные преданными, и различные истолкования, сделанные по его просьбе. Он предложил мне внести коррективы, а также написать мою собственную версию. Я записал кое-что и вернул ему папку через пару минут.
Шри Бхагаван с удивленным выражением лица проверил то, что я написал, и воскликнул: «Что ты сделал! Ты просто скопировал мой первоначальный черновик!»
«А что еще я должен был сделать, Бхагаван? – спросил я. – Что может быть нелепее, чем вмешиваться в слова Бхагавана? Эти слова – Веда. Я просто переписал эту поэму для своей личной параяны [чтения священных текстов]».
Шри Бхагаван улыбнулся и сказал: «А ты умен!»
Однажды, когда я был в ашраме, Шри Бхагаван заговорил о тех, кто практикует йогу и при этом употребляет наркотики.
«Да, я признаю, что наркотики в некоторой степени оказывают благотворное действие. Есть наркотик, от которого все тело тает и становится текучим, как океан молока. Один человек рассказал мне, что, когда перед операцией ему дали хлороформ, он пережил нектарное блаженство и очень хотел снова оказаться в этом состоянии. Китайцы похожи на скелеты, но когда принимают опиум, они чувствуют себя великанами и могут очень долго и тяжело трудиться. Однако эти наркотики необходимо принимать в ограниченных количествах и тайком. Иначе все будут требовать их. Более того, через некоторое время привычка к наркотику превратится в крепчайшие оковы и станет препятствием для джняны. Человек, пристрастившийся к наркотику, не устоит ни перед каким преступлением, чтобы удовлетворить свою тягу. Поэтому лучше всего оставаться без желаний. Увидев действие всех этих наркотиков, я решил, что Быть как мы есть – это наилучшее. Стремиться к познанию собственной истинной природы путем вопрошания себя – хоть и довольно сложно, но это единственный безопасный путь».
На следующий день кто-то спросил: «Что такое это „Я“? Откуда оно берется? Как оно может существовать во всех вещах?»
Шри Бхагаван ответил: «Если вы хотите узнать, что такое это „Я“ и откуда оно возникает, вы должны вопрошать само это „Я“. Заявить: „Я есмь во всех вещах“ – это все равно что сказать, что зеркало находится внутри изображения. Истина не в этом. Как изображение находится внутри зеркала, так и все вещи существуют внутри истинного „Я“».
В тот же день Шри Бхагаван одобрительно отозвался о практике обхода вокруг Аруначалы.
Он сказал: «Другие священные горы считаются обиталищами божеств, но Аруначала – сам Бог, принявший форму горы. Поэтому обход вокруг Аруначалы считается священным действием. [В писаниях] было сказано, что тот, кто один раз правильно совершил полный обход горы, становится Брахмакарой – воплощенным Абсолютом. Правильный способ – идти настолько медленно, насколько это возможно, как царица на последнем месяце беременности. Говорят, что кровавые раны на ногах от острых камней на пути станут бриллиантами в коронах богов».
Величие Аруначалы многословно превозносится в «Аруначала-Махатмьям» – труде на санскрите, составляющем часть «Сканда-пураны». Этот труд был переведен и на тамильский язык, и на телугу. В один из моих приездов к Шри Бхагавану в конце 1940-х гг. он указал на важный стих в тамильском переводе «Аруначала-пуранам», отсутствующий в переводе на телугу. На следующий день я перевел его на телугу и показал Шри Бхагавану. По всей видимости, он был доволен моим переводом. Он распорядился переписать его и включить в опубликованный труд на телугу, вставив в соответствующем месте. Стих звучал так: