емя от времени ученица подходила к дивану Бхагавана и шептала что-то ему.
В первый раз она сказала: «Она во всем подобна вам, Свами. Она находится в том же состоянии, что и вы. Я прошу вас даровать нам свое благословение!»
Потом, в очередной раз подойдя к его дивану, она попросила: «Не могли бы вы вкратце объяснить нам путь к спасению? Как освободиться от майи?»
Довольно долго она ходила туда-сюда, но Бхагаван так и не ответил ни на один из ее вопросов.
Когда настал вечер, ученица почувствовала легкую обиду. «Свами, научите нас, пожалуйста, – умоляла она. – Свами, дайте нам инициацию поскорее, мы опаздываем!»
Через некоторое время она потребовала: «Свами, скорее же! Вы знаете, что нам нужно успеть на поезд. Поторопитесь!»
Бедная женщина была в отчаянии. «По крайней мере скажите нам что-нибудь. Все говорят о невежестве – что же такое невежество?»
Бхагаван повернулся к Муруганару и добродушным тоном произнес: «Скажи ей, пусть вопрошает внутри себя: „Кто невежествен?“»
Муруганар повернулся к женщинам и сказал им: «Теперь вы можете идти, ваша инициация закончена». И они ушли.
Бхагаван позже упоминал об этом случае. «Всё время нужно куда-то торопиться. У всех есть поезд, на который им нужно успеть. Они в спешке приходят к свами и хотят унести с собой кусочек свободы. Они что-то прочитали и думают, что теперь очень образованные». Когда Бхагавану представлялся шанс осадить наше эго, он никогда его не упускал. Он продолжал: «До того как люди приходят сюда, у каждого есть абсолютно искреннее желание трудиться ради своего освобождения; однако когда они обживаются здесь, их эго ударяет им в голову, и они забывают, зачем пришли. Они воображают, что оказывают мне огромную услугу, когда кормят меня. Вообще они слишком много думают о себе. Чувство важности, которое они испытывают, служа своему Гуру, убивает их надежду на просветление. Только смирение может уничтожить эго. Эго не дает вам приблизиться к Богу. Дверь к Богу открыта, но дверной проем очень низкий. Чтобы войти, нужно пригнуться. Неужели вы оказываете мне бóльшую услугу, чем человек, который много лет был моей тенью? Что в этом хорошего? Тот же самый человек подал на меня в суд, и меня подвергли перекрестному допросу[167]! Даже если в уме осталось ничтожное количество эго, оно быстро разрастется и приведет вас к духовной погибели».
Однажды в холле состоялся разговор об одном из старых преданных Бхагавана, попавшем под влияние [Ширди] Саи Бабы. Бхагаван прокомментировал это так: «Если человек посвятил свою жизнь этому месту, он принадлежит этому месту. Куда бы он ни пошел, он вернется. Для него это врата к освобождению».
Однажды один преданный устроил большой пир для всех жителей и гостей ашрама. В тот день у Бхагавана была серьезная простуда. Каждый раз, когда с ним случалось что-то подобное, он отказывался от молока, кофе и творога. В тот день повара приготовили сладкие жареные лепешки и планировали подавать их с миндальным молоком. Мы все были расстроены тем, что Бхагаван не сможет поесть их. Чиннасвами, который беспокоился о том, чтобы все прошло успешно, заверил нас, что Бхагаван в конце концов уступит и будет есть всё, что мы приготовили.
Когда пришло время обеда, Раджа Айер начал давать лепешки Бхагавану. Тот спросил: «Они сладкие?»
«Нет», – соврал Раджа Айер, думая, что Бхагаван с большей вероятностью будет их есть, если он ответит «нет».
«Тогда налей на них немного расам», – сказал Бхагаван.
У меня в руках было миндальное молоко, и я налила его на лепешку.
Бхагаван вспыхнул: «Что это такое? Я просил расам, а ты даешь мне молоко? Иди и принеси расам».
И нам пришлось подать ему расам и еще одну лепешку. Он смешал все это – сладкие лепешки, миндальное молоко и расам – и съел эту странную на вкус однородную массу, которая была у него на тарелке.
Закончив есть, он продолжил жаловаться: «Я прошу одно, а мне дают другое. Я просил пресные лепешки, а мне дали сладкие. Я просил расам, а получил миндальное молоко. Вы ожидаете, что свами будет есть все, что ему скажут. Наверное, вы знаете, что будет лучше для вашего свами».
На следующий день Бхагаван отказался пить кофе. Думая, что он сделал это, чтобы наказать нас за вчерашний проступок, я тоже отказалась от кофе, чтобы искупить свою вину – и какое тяжелое это было искупление!
Так прошел месяц, и однажды я разрыдалась перед Бхагаваном. «Свами, я обидела вас, но наказание должно когда-нибудь кончиться. Прошу вас, пейте свой кофе!»
Казалось, Бхагаван удивился.
«Нет, я не думаю, что отказался от кофе, чтобы вас наказать. Зачем мне кого-то наказывать? Я отказался от кофе, потому что он мне не подходит. Спроси у врача, он тебе скажет. Он посоветовал мне не пить кофе».
Затем, повернувшись к присутствующим, Бхагаван добавил: «То же самое было на горе. Если я не пил кофе, никто к нему не прикасался, и все ругали свами за то, что я лишил их кофе».
Несколько дней спустя Джанаки Амма принесла большую кастрюлю кофе и поставила перед Бхагаваном.
«Что же мне теперь делать? – спросил он. – Кофе само пришло ко мне. Никто не просил Джанаки приносить его. Теперь, если я не буду пить его, никто к нему не притронется, и Джанаки будет расстроена».
Он попробовал немножко кофе и вскоре после этого начал регулярно пить его.
Возможно, вы спросите, какое отношение имеет буря в чашке кофе к освобождению и духовной реализации. Тот, кто не прошел через это, не сможет понять, какое огромное духовное влияние оказывали на нас все эти неприятности и конфликты. Наше чувство «я» отчаянно билось о скалу истины, но скала не поддавалась. Наше «я» вынуждено было сдаться, и это было наивысшим благословением. Порой казалось, что ярость Бхагавана вот-вот разнесет нас на клочья, и благословенны были те, кто видел в его гневе величайшую милость.
После многих лет служения на кухне я постарела, мое сердце стало слабым, и я больше не могла работать. Я перестала приходить в кухню и думала, что же мне делать дальше. Я не хотела есть, не работая, а собственных средств, чтобы жить самостоятельно в Тируваннамалае, у меня не было. Я думала уйти к своему близкому родственнику – врачу, который приглашал меня жить у него. Однажды ночью мне приснилось, что я прощаюсь с Бхагаваном.
Когда я упала к его ногам, он сказал мне: «Почему ты решила уйти? Кто в этом мире позаботится о тебе?»
Не обратив внимания на этот сон, я ушла из ашрама. Я оказалась в доме врача в субботу вечером. Этот врач, выглядевший вполне здоровым, неожиданно умер в полдень следующего дня. Тогда я отправилась в свой дом в Раманатхапураме, но и там всё не сложилось, и я чувствовала себя такой несчастной, что мои родственники купили мне билет и посадили на поезд в Тируваннамалай. Теперь нет мне места в этом мире, кроме как у его стоп – да я и не хочу ничего иного.
Если кто-то скажет, чтобы поддеть меня: «Ты так долго была с Бхагаваном и все равно испытываешь печаль и страдания», я отвечу так: «Каждый раз, когда я была в беде, я чувствовала на себе его милость. Мои величайшие страдания приводили меня к наивысшему блаженству. Бхагаван создает и разрушает меня. Я простая старая женщина; кто я такая, чтобы выбирать, если всё исходит от него одного?»
Суббалакшми Амма
Я потеряла мужа, когда мне было шестнадцать лет. С того самого времени я пыталась жить той жизнью, которой по традициям должна жить вдова – вернуться в дом матери и посвятить жизнь молитвам Богу и медитациям. К моему счастью, моя мать сама занималась духовными поисками. Религия и поиск Бога были самым важным в ее жизни.
Возвращаясь домой из паломничества, которое мы совершали вместе, мы остановились у Аруначалы.
В Тируваннамалае нам сказали, что на горе уже десять лет живет молодой брахман-святой. На следующее же утро мы пошли на гору, чтобы увидеться с ним. С нами пошли такие же, как и мы, паломники. Мы сделали привал в Мулайпал-Тиртхам, приготовили еды и отдохнули. Возобновив восхождение, мы наконец встретили молодого свами у пещеры Вирупакша. Он сидел на кирпичной площадке рядом с входом в пещеру. Как только я увидела его, я сразу же поняла, что сам Бог Аруначала принял вид человека, чтобы даровать спасение всем, кто обратится к нему.
В то время ему было примерно тридцать лет. Его внешность была потрясающей. Его глаза были живыми и чистыми, как лепестки лотоса, и от него исходило сияние, словно он был из полированного золота. В тот раз, когда мы впервые пришли к нему, он долго смотрел на нас. Вершина Аруначалы возвышалась над нами, внизу виднелись огромные гопурамы храма, и глубочайшее безмолвие окружало свами. Пара женщин, пришедших с нами, начали шептаться. Одна хотела помолиться за свою невестку, чтобы она избавилась от бесплодия, но другая женщина ответила ей, что свами находится в возвышенном состоянии и не станет заниматься столь мирскими проблемами. В конце концов свами рассказали о несчастье молодой женщины. Он улыбнулся и воздел сложенные ладони к небу, словно говоря: «Все случается по воле Всевышнего».
Мы возвратились в Неллор, и впечатление от этого первого визита сгладилось. В то время я даже не думала, что вся моя жизнь пройдет у стоп этого свами.
Когда мне был тридцать один год, я поехала в Рамешварам в паломничество и на обратном пути остановилась в Тируваннамалае. Я расспросила людей о свами, который произвел на меня такое глубокое впечатление в мой предыдущий приезд, и узнала, что теперь он живет у подножия горы. В тот же день мы пошли к нему в ашрам. Ашрам был маленьким – соломенный навес над самадхи его матери и холл, выложенный плиткой, где посетители могли встретиться с ним. Он сидел на кушетке, и примерно десяток преданных сидели рядом на голом полу. Мы сидели в безмолвии минут десять, а потом вернулись в город.
В присутствии Бхагавана я ощущала внутреннюю тишину и безмолвие ума, но вдали от него я не могла воссоздать это переживание, хотя очень старалась. Большую часть следующего года я провела в напрасных попытках освободиться от мыслей.