Я получил то, ради чего пришел. Написав этот рассказ о посвящении, полученном от него, когда наши глаза встретились, я понял, что дал очень краткое описание того, что происходило в действительности. Произошла полная трансформация, внутри и вовне, и все это случилось без единого слова. Это безмолвное взаимодействие было непосредственнее и живее, чем любые объяснения, которые можно дать словами.
Бхагаван подвел меня к самому порогу моей готовности. Когда я почувствовал, что больше не могу выносить его мощь, я отказался от взаимодействия. Я знал, что работа еще не окончена, но чувствовал, что милость, которую излил на меня Бхагаван в этот день, сделает свою работу в свое время. Я получил от него прощальный подарок – о более ценном подарке я не мог просить.
Я уехал из Тируваннамалая лишь за несколько дней до смерти Бхагавана. К тому времени там ежедневно было по меньшей мере тысяча человек, добивавшихся встречи с ним, но нам разрешалось только стоять перед его дверью и десять-двадцать секунд смотреть на него, лежащего на кровати. Я чувствовал, что должен оставить его в покое, чтобы он мог спокойно уйти. Получив свой бесценный дар посвящения, я уступил место тем, кто все еще жаждал получить последнее благословение.
Вернувшись в Бомбей, где я жил у друга, я с изумлением обнаружил перемену, произошедшую во мне. Это был тот же самый дом, где я остановился по дороге в Тируваннамалай. Там я читал «Этику» Спинозы, очень тяжелый текст, в котором каждое предложение приходилось перечитывать по нескольку раз. Я оставил книгу открытой на своей кровати, и, поскольку в этой комнате с тех пор никто не жил, она встретила меня на том же месте. Хотя ее содержание меня больше не интересовало, я все же взял ее в руки и обнаружил, что теперь могу читать ее легко, как роман.
Что-то явно и бесспорно преобразило мой ум и мою способность к пониманию.
И все же я знал, что этой метаморфозы недостаточно. Два месяца, проведенные с Бхагаваном, вывернули меня наизнанку и перевернули с ног на голову. Его милость воспламенила мой ум и сердце, но при этом я знал, что времени, которое я провел с ним, слишком мало, чтобы устранить все препятствия. Состояния безмолвия и невыразимого счастья были прекрасны, но, пребывая в этих состояниях, я не замечал проблем, остававшихся все это время в моем уме. Фундаментальные качества моего ума дремали, а его ошибки и наклонности были не различимы. Например, меня всегда очень привлекала йога, и я был убежден, что сознание возникает из кундалини. Правильное видение, согласно учению Бхагавана, что кундалини зарождается в сознании, было передано мне через несколько недель после того, как Бхагаван покинул тело. Я даже не знаю, откуда я изначально взял свое абсурдное представление, но когда я понял это, мне стало ясно, что все еще полон ошибочных концепций. За время, проведенное с Бхагаваном, мой ум, вопреки моим ожиданиям, не успел очиститься окончательно. По мере того как он постепенно возвращался на круги своя, мысли возникали одна за другой, и стало совершенно ясно, что я не в полной мере понял суть учения Бхагавана. Меня интересовало состояние глубокого сна. Бхагаван категорично утверждал, что в освобожденном состоянии присутствует осознавание глубокого сна как преходящего, временного феномена. Я же никогда не испытывал этого даже в самых глубоких, самых экзальтированных состояниях. Несомненно, существуют более глубокие уровни переживания, которые я не постиг. Кроме того, я размышлял над простым утверждением, что человек всегда является свидетелем мыслей и никогда – тем, кто их думает. Я мог согласиться с этим, но в то же время не мог признаться, что когда-либо прозревал сквозь иллюзию того, что я – тот, кто думает «свои» мысли.
Хотя я был далек не удовлетворенности своим духовным состоянием, я не страдал и не беспокоился об этом так, как в Европе. За время, проведенное с Бхагаваном, я обрел непоколебимую уверенность в том, что он заботится обо мне. Я знал, что он следит за моим духовным благополучием. Я знал, что его наставничество не прекратится только из-за того, что он оставил тело. Я ждал терпеливо, с полной уверенностью.
Спустя три месяца после его ухода у меня было видение, укрепившее мою веру в то, что Бхагаван продолжает вести меня. Я иногда представлял себе, что нахожусь в холле и разговариваю с ним о разных вещах, все еще волновававших меня. Во время одной из таких воображаемых встреч я внезапно перенесся обратно в Раманашрам и оказался перед ним. Я был довольно близко к нему, но в холле было очень много людей – около двух сотен, и у меня было мало шансов поговорить с ним о своих проблемах.
Я молчаливо желал: «О Бхагаван, хотелось бы, чтобы кроме вас и меня здесь никого не было!»
Почти сразу же человек, сидевший рядом со мной, встал, простерся и ушел. После этого люди стали уходить один за другим. Все делали какой-нибудь жест почтения Бхагавану и уходили. Через пару минут мы с Бхагаваном остались одни. Я подошел ближе и сел у самых его ног. Подняв на него глаза, я сказал: «Как чудесно быть с Бхагаваном наедине!»
Он улыбнулся в ответ. Как можно описать эту улыбку? Она вмещала в себя целый мир. Я почувствовал себя так, словно окунулся в сияющую любовь и свет. В то же самое время в его улыбке проглядывала легкая ирония, намек на удивление от того, что мой ум до сих пор может мыслить в таких «непросветленных» категориях.
Очень медленно, с величайшей тщательностью выговаривая каждое слово, он сказал: «Разве… ты… не… один?»
Это замечание, такое типичное для Бхагавана, вызвало у меня вспышку радости и узнавания. Я сразу же понял, что он имеет в виду. Я почувствовал, что я дома – и физически, и духовно.
Я спросил его, что мне делать со всеми этими ментальными проблемами, терзающими меня с момента его ухода. Вместо того чтобы дать конкретные ответы на мои вопросы, он сказал мне, что я должен найти другого духовного учителя, достойного почитания, и оставаться с ним. Бхагаван назвал его имя, оно показалось мне знакомым. Оценив мое ментальное состояние, Бхагаван знал, что мне будет полезнее всего находиться в присутствии другого живого учителя.
Я последовал его совету и провел несколько лет с этим человеком. Я был с ним до тех пор, пока не почувствовал, что решил свои проблемы.
Конечно, после такого такого учителя, как Бхагаван, я хотел знать, насколько велик тот учитель.
«Он просветлен?» – спросил я.
Бхагаван ответил в типичной для него таинственной манере: «Он не является ни просветленным, ни непросветленным».
Вначале я не понял его ответ, но спустя несколько дней внезапно понял, что Бхагаван говорил с позиции джняни: для него нет ни «реализовавшего Самость», ни «нереализовавшего ее». Есть только Самость. Ярлыки, такие как «просветленный» или «непросветленный», – это представления, не имеющие никакого смысла, не существующие в реальности. Давая мне этот ответ, Бхагаван отказывался общаться со мной на уровне концепций. Он отказался играть в игру навешивания ярлыков «просветленный /непросветленный», в которую любят играть все «непросветленные». Этим ответом Бхагаван продемонстрировал, что он вышел за пределы всех возможных ярлыков и представлений.
Я отправился к названому человеку и в его присутствии нашел подтверждение всему, что говорил мне Бхагаван.
С тех пор как произошли описываемые мною события, прошло больше двадцати пяти лет. Я все еще чувствую, что Бхагаван со мной – не в абсолютном смысле, как Брахман или Атман, а как близкий человек, каким мы ощущали его, пока он был в физическом теле. Есть нечто, для чего я не могу подобрать слов, – могу лишь назвать это «присутствием Бхагавана». Иногда оно имеет форму, а иногда бесформенно. Когда оно внезапно снисходит на меня, оно волнует и повергает меня в трепет; ощутив присутствие Бхагавана, я чувствую, как у меня текут слезы. Глубинные эмоции поднимаются на поверхность; меня переполняет счастье, и сердце готово выскочить из груди и взлететь в небо. Таково сияние его Сердца. Это Сердце мира.
Оглядываясь на тот краткий промежуток времени, проведенный с ним, и на те годы, когда я ощущал – хоть и не так сильно – его присутствие, продолжавшее вести меня, я иногда задаюсь вопросом: «Кто такой Бхагаван? Что он значит для меня?» Я не могу дать четкий ответ на этот вопрос, но все же попытаюсь, рассматривая некоторые известные мне случаи, когда он приводил людей к трансформации.
Первое, что я должен сказать, – он открыл мое сердце. Я не имею в виду, что он дал мне возможность лучше узнавать и выражать свои эмоции. Сейчас все понимают выражение «открыть сердце» именно таким образом. Но я говорю о почти физическом процессе.
Сердце словно распахивается настежь, и сияние божественной энергии захлестывает ум; эта энергия наполняет все существо счастьем и выжигает все представления о разделенности, – причины всех наших страданий.
Когда я впервые увидел Бхагавана, одного взгляда издалека было достаточно, чтобы понять, что это тот самый человек, которого я искал всю жизнь. Мое непосредственное переживание в его присутствии, окончательно укрепило это убеждение. Сидя перед ним, я ощутил и осознал всепроникающую, всепобеждающую любовь, которой не в силах был сопротивляться. Используя слово «любовь», я не уверен, что оно в полной мере отражает непреодолимую движущую силу, с которой Бхагаван излучал эту растворяющую энергию. Если я скажу, что эта сила, растворяющая ум, вновь и вновь наносила мне сокрушительные удары, подобно грому и молнии, вы лучше поймете, каким мощным было его присутствие. А может, и не поймете – я обнаружил, что не ощутивший эту энергию на себе не может по-настоящему понять это. Вы возможно получите представление о неком величественном существе, излучающем свет, но не познаете это на своем собственном опыте.
С этой проблемой я сталкиваюсь каждый раз, когда начинаю говорить или писать о Бхагаване. Настоящий Рамана Махарши невообразим, и потому неописуем. Например, кто может по-настоящему описать счастье? Мы можем пережить мгновение чистой, ничем не омраченной радости, но когда начинаем описывать ее, снова возвращаемся к своему эго. Мы используем свою память и свой ум, чтобы вспомнить мгновение, которое уже минуло. Послевкусие этого счастливого мгновения может оставаться в уме (и даже в теле), но все же мы передаем словами то, что было нашим переживанием, – а оно не было ни умственным, ни словесным. Могу сказать, что мое переживание Бхагавана было чистым счастьем, но не могу передать словами это истинное ощущение бытия в настоящем моменте, в абсолютном сейчасье.