29.03.27
Приезд в Улан-Батор и встреча с Рерихами. — Дом Рерихов в Улан-Баторе
В пять часов приехали в Улан-Батор. Добираться до города очень тяжело — такая ухабистая дорога! Мы должны были пройти таможенный досмотр, но нас пропустили, даже не взглянув на вещи. Город ужасно грязный, но тихий, интересный, с храмами, юртами, святилищами, прекрасными белоснежными горами, с такими контурами и оттенками лилового, розового и синего! Помчались в Консульский переулок — прелестный дом, большие ворота, которые распахнулись перед нами, и мы обняли Н.К. и Юрия, выбежавших нам навстречу. Е.И. осталась дома, лежала в постели: от простуды у нее поднялась температура. Мы были так счастливы, никак не могли нацеловаться. Они ждали нас уже два дня, посылали брички на дорогу, сами выходили встречать нас, и бедная Е.И. простудилась. Отдали нам комнату в доме своего хозяина, в том же дворе, где жили сами. Комнатка была маленькая, ни одной кровати, и они предложили нам свои раскладушки до приезда нашего багажа. Мы счастливы быть рядом с ними. Доктор (Рябинин) и В.К.[146] жили у Всесвятского, в полуквартале от них. Мы были такие грязные, что походили на бродяг, поэтому быстро приняли ванну и опять помчались к ним. Все они поправились, Юрий выглядел прекрасно, Н.К. немного постарел, но также выглядел великолепно, но бедная Е.И. совсем не казалась здоровой. Всю зиму она болела: горло, насморк. Атмосфера здесь ужасная, пыль, ветер, в воздухе так много микробов. Сердце ее также ослабло. Кроме того, все эти месяцы они очень много работали, Н.К. написал около ста картин, а Е.И. готовила к печати сразу две Книги.
А теперь я опишу, как они жили. Прелестный небольшой домик, низкое крыльцо с двумя ступеньками, большой широкий двор. Вы сразу же попадаете в столовую, где стоит встроенный деревянный шкаф, два сдвинутых стола и стулья, большая печь, отапливаемая дровами. От столовой ведет небольшой вестибюль, в котором стоит вешалка с меховыми пальто, а также раковина, где вы часто моете руки из-за страшной пыли. Крошечная комнатка Юрия: книжные полки, стол и раскладушка. Затем вы проходите в комнату побольше, в центре небольшой столик, несколько стульев, занавешенные полки с многочисленными лекарствами и материалами, на стенах очень красивые танки, делающие комнату столь красочной. В ней два окна. Н.К. рисовал в этой комнате всю зиму. Справа от нее расположена комната Е.И. Очень маленькая, с двумя окнами, двумя раскладушками (Н.К. тоже спал здесь) и небольшим столиком. Чудесные танки на стенах и Святыня, вся устланная лиловым бархатом (третье окно использовалось специально для этого). В центре стоял Будда, занавешенный хатыками, несколько меньших Будд, также занавешенных хатыками, много бусинок из сандалового дерева, хрусталя, медные чаши, где горело масло, священные маленькие фигурки и изображения — все это производило неизгладимое впечатление.
Е.И. работала всю зиму, и днем и ночью, чтобы подготовить к печати две Книги.
Во дворе также стояли две юрты — одна служила туалетом и ванной (ванна небольшая, цинковая), в другой юрте, побольше, жила и спала прислуга (буряты и тибетцы). Повар Людмила, прекрасная русская девушка, на которую было Указано еще в Урумчи, и ее четырнадцатилетняя сестра готовят еду. Рерихам прислуживают также два тибетских ламы и Кончок, который путешествует вместе с ними. Еще у них в доме есть Дедка, прекрасный тибетский старец; он убирается в комнатах и топит печь, но с ними он не поедет. Остальные слуги — буряты. Всего десять слуг, но неумелых, необученных, сырой материал.
Трудно описать, с какой радостью мы встретились — нам хотелось сразу же узнать обо всем и все им рассказать. У них также есть секретарь и технический помощник, Павел Константинович] Портнягин, молодой человек двадцати четырех лет — не очень приятный, но, возможно, он изменится, и от него будет больше пользы. Но самой важной новостью для нас было строительство двадцатичетырехэтажного здания, которое должно начаться в Нью-Йорке. Такие большие перспективы и возможности!
<…> Трудная у них была зима, никакой помощи от тех, кто ее обещал, только препятствия, мелкие неприятности, глупые советы вроде того, который дал Никифоров, — подарить монгольскому правительству картину, на чем он настаивал. Н.К. неохотно, но сделал это, раскрыв таким образом свое местопребывание. Но монголы были весьма учтивы и ценили его величие и значение. Спустя два дня после нашего приезда мы нанесли визит Джам-сарано, советнику правительства. Весьма образованный человек, говорил о возможном сотрудничестве с Америкой. <…> Перед уходом попросили его дать человека, который бы сопровождал экспедицию по стране вплоть до границы. Это было крайне важно, и он исполнил эту просьбу, дав такого человека — ламу. На следующий день мы пошли посмотреть на подаренную картину «Великий Всадник». Она висела в приемной премьера.
08.04.27
Подготовка в отъезду. — Беседа с Е.И. Рерих о духовных вопросах. Сон-видение Е.И. Рерих в России
Встали, как обычно, рано утром и пошли к родителям. Завтрак в 8.20. Затем Мор[ис] и Н.К. отправились в город по различным делам, которые надо было уладить до отъезда. Вернувшись домой, они рассказали, что ходили в Торгпредство и торгпред убеждал их уехать как можно скорее, он готов подготовить все машины к самому раннему сроку, ибо на некоторых участках дороги вскоре ожидаются движущиеся пески, что сделает их отъезд невозможным. Удивительно, что этот совет последовал после вчерашней беседы с одним человеком, посланным Блюмкиным, который настаивал, что они должны остаться и дождаться возвращения Блюмкина. Упаковали книги для их отправки домой, я и Юрий пошли в Министерство иностранных дел за пропусками для таможни, поскольку большинство наших вещей отправлено с первым аэропланом, асами мы летим на втором. Работали весь день, помогая Е.И. паковать вещи, работая с Н.К., записывая его советы.
У меня была замечательная беседа с Е.И. о душе. Как она объясняет в книге по буддизму[147], каждое воплощение есть как бы новый ингредиент[148]. <…> Вечером Е.И. рассказывала о Братьях, называя многие имена, а также о Сестрах. Одиннадцать Братьев и три Сестры находятся в физических телах, остальные — в уплотненных астральных. Она многих описывала, [в частности] Вогана, очень любит Сестру Пхон По. Получили длинные, серьезные Послания. На следующий день рано утром пошли к родителям, упаковывали вещи, затем все отправились в центр города, а я и Е.И. остались и долго беседовали о новом доме и помещениях для директоров.
<…> Сегодня отправили часть багажа с аэропланом, а в пятницу сами полетим. Ближе к вечеру пришел Джамсарано и сказал много прекрасных слов Н.К. Он рассказал, как в августе 1926 года у ламы было видение: все монголы, обратившись к западу, молились. Вдруг появился Великий Всадник и повернул все их головы на юго-восток. «А вы приехали в сентябре», — добавил он. Так что все они придают огромное значение картине «Великий Всадник», подаренной Рерихом. Он также попросил Н.К. сделать для них проект храма-библиотеки, где будут храниться эта картина, священные книги и вещи. Храм будет сооружен из порфира и яшмы.
<…> Вечером мы остались одни. <…> Е.И. рассказала доктору свой сон о двух сферах, приснившийся ей, когда она носила траур по своей матери. Она находилась в астральном плане, <…> видела большой зал с огромной лестницей, ведущей высоко наверх. По обеим сторонам ее стояло множество народу в красном, с неприятными черными пятнами. И чем выше они стояли, тем меньше было на них пятен. Очень красивое розовато-красное сияние заполнило лестницу, подымаясь все выше и выше. Вдруг она увидела, как сверху вниз стремительно пронеслась гигантская фигура в красном, с черной мантией, перекинутой через плечо. Необычайно красивое лицо, длинные черные волосы. Фигура полетела вниз, по направлению к Е.И., но, достигнув нижней ступени, в изнеможении упала на бок, но так грациозно и красиво. Это был Люцифер, и он был прекрасен. Она взирала изумленно, но равнодушно. Затем она сразу же увидела другую сферу в голубоватых, серебристых и белых тонах, больше приближающихся к солнечному свету. Также большую лестницу, людей в белом, с голубоватыми оттенками, стоящих по обеим ее сторонам, и гигантскую фигуру Христа, очень медленно спускающуюся вниз. Он дотрагивался до группы людей на каждой стороне лестницы, и они начинали излучать золотистый солнечный свет. Она была очень взволнована, думая, подойдет ли Он к ней, дотронется ли до нее и станет ли она светиться. И Он подошел, и она начала светиться и восчувствовала великий свет.
М. сказал, что она стала свидетельницей падения Люцифера.
10.04.27
Финальные приготовления к отъезду
Начали работать рано утром, до 10 часов паковали вещи. Е.И. удивительно энергична и проворна, практически все сделала сама. <…>
Днем опять паковали вещи, стараясь помочь Е.И. Так радостно с Рерихами — слышен постоянный смех, шутки, никакого раздражения или грубого слова, и тем не менее они суровы и требовательны, когда нужно. Вечером были гости, милые, но утомительные люди. Затем мы с Б.К. читали одну работу, разговаривали, а потом обсуждали будущее. Е.И. сказала, что те, кто в духовном смысле растет быстрее, должны чувствовать себя одинокими и изолированными от других, ибо те завидуют им и не понимают их. Говорила, что мы должны сохранять спокойствие даже в самые критические моменты. Сказала, что через три года мы снова встретимся. И ласкала меня, и обнимала, и целовала — будто солнышко согрело меня изнутри — так я чувствовала. Еще два вечера — и они уедут!
11.04.27
Пошли к Рерихам рано утром, позавтракали и только начали планировать работу, как пришел тиб[етский] полпред, приятный человек, принес хатыки и подарки на прощанье. К сожалению, кроме меня и Е.И., больше никого не было, и нам пришлось развлекать его три часа — слуга был переводчиком; наконец, не зная, что делать, я попросила его произносить тибетские имена и слова, так что у меня был часовой урок и очень хороший. <…>
Утром Е.И. сделали укол спермина (два грамма), боль была ужасная, она кричала и плакала. Весь организм получил нервный шок. Страшная боль, наверное, она чувствовала себя ужасно, если плакала.
12.04.27
Был очень трудный день. Столько всего надо было подготовить сутра. <…>
Неожиданно Е.И. увидела, что у всех машин только по одной запасной шине — и это для такой трудной и опасной дороги! Она настояла на том, чтобы шоферы пошли к торгпредам и потребовали все необходимые запчасти. Если бы не она — экспедиция началась бы ужасно, а главный торгпред, вместо того чтобы следить за отправкой экспедиции, ушел на охоту! Пришел лама и принес всем хатыки.
Грустно видеть, что доктор и Портнягин — два гостя в экспедиции, хотя и оплачиваемые, которые должны были бы сотрудничать, но не хотят работать, только все требуют, особенно доктор.
Невозможно описать всю любовь, которую Е.И. и Н.К. излили на меня в течение всех этих дней, и сегодня Е.И. все время целовала и обнимала меня и повторяла снова и снова, как ей грустно, что во время всей этой суматохи у нее не было времени поговорить со мной спокойно и почитать с нами. Чтобы вновь увидеть их любовь, я с радостью бы обошла весь мир, только бы встретиться сними. Н.К. положил свою руку на мое плечо и с любовью говорил со мной. Великие души. Когда мы их увидим снова?
Сегодня вечером мы расстались рано, Е.И. пришлось лечь, она чувствовала себя такой больной и уставшей. Она сказала, что видела меня во сне: я пришла и принесла ей книгу со своими мыслями, и она поцеловала книгу. Теперь она полагает, что в следующий раз я приду и поделюсь с ней своими мыслями о проделанной работе. Завтра утром они уезжают.
13.04.27
В шесть утра мы были у них дома. Подготовка к отъезду уже началась, вещи почти погружены на машины, раскладушки сложены, спальные мешки свернуты. Я помогала упаковывать вещи.
В семь тридцать пришел Джамсарано с одним чиновником, чтобы провести их через таможню. Мы вместе выпили чай. Замечательно, что он привел с собой ламу, который будет сопровождать их до границы. Сказал, что работал всю ночь, готовил необходимые пропуска для этого ламы, чтобы он мог отправиться вместе с ними. Такое уважение и внимание!
Около девяти мы вышли во двор, и вдруг Джамсарано спрашивает: «Где ваши номера и лицензии на машины? Без них вас не пропустят». Стало очевидным, что по небрежности или чего еще хуже торгпред не позаботился об этом вопросе. И началось самое необъяснимое и возмутительное. Н.К. и Юрий носились от одного места к другому, стараясь получить номера. Каждый чиновник сваливал вину на другого, пытаясь выгородить себя, а монголы, видя это, смеялись над таким проявлением некомпетентности.
Должно отметить, что Джамсарано тоже носился по всем инстанциям, стремясь поправить положение, — его желание помочь поразительно. Поползли различные слухи, что отъезд хотели задержать, но наконец в три часа они принесли номера — Н.К. и Юрий, оба измучены. <…>
Е.И. напомнила нам об Указании, что последние объедки не будут вкусны. Теперь это сбылось. Все это время с девяти до трех мы были во дворе, волновались, ждали. <…>
Затем пришел торгпред, который все утро охотился, вместо того чтобы за всем следить, и, устыдясь, предложил сесть в свою машину и показать дорогу до первого поста. Я ехала в его машине, В.К. ехал в машине Джамсарано, который также захотел их проводить. <…>
И так мы поехали их провожать, день чудесный, небо ясное, лазурное. Авир[ах] простудился и остался дома. Мы проехали двадцать одну милю до Сенгена и там простились. Нет нужды говорить, какую торжественность все мы чувствовали при расставании, зная, куда они отправляются, а также то, что мы расстаемся в последний раз, ибо при следующей встрече мы уже останемся вместе с ними. Е.И. и Н.К. обняли и расцеловали меня, просили рассказать дома обо всем, что я видела, и передать всем их любовь и мысли. <…>
Оба они выглядели замечательно, когда мы расставались, такие великие, но такие изнеможенные, любимые мои! Е.И. в мягкой серой шляпке, привезенной нами из Москвы, улыбающаяся. Она обнимала и целовала меня, называя Зиночкой. (Слово «зина» на санскрите означает «неотложность».) <…>
Мы отправляемся завтра в 4.30 утра на аэродром, ибо аэроплан вылетает в 5.00. Смертельно устали. Утром или, скорее, ночью встали, умылись, попили чай и покинули наш дорогой, маленький, но уже пустой дом. Дедка пропел несколько гимнов с пожеланиями счастливого пути и указал на счастливые знаки в небе, предсказывая хорошую погоду. В 5.45, простившись с горничной Дашей и Дедкой, сели в аэроплан.