<…>
Вы и Н.К. были всегда, ко всем доброжелательны! Какой редкий пример Вы нам всегда давали, да ведь было с самого начала сказано в Учении, что «ученик должен иметь глаз добрый». <…> [я] была в периоде ослепления, ибо забыла о радости служения в духе терпимости к другим, терпения к окружающему и строгой проверки в каждодневных действиях. <…> вижу с болью, какую ничтожную часть пути я прошла, если вообще прошла что-либо, поэтому не хочу опять писать обещания, но постараюсь в действиях проявить «доброжелательство и широту мыслей». <…>
23.11.1932
<…> Прочла Ваше сегодня полученное письмо и Учение и ужаснулась тому, что сделала за это время своими действиями и поступками, а главное — мыслями, которые так неслыханно резко и глубоко несправедливо выразила в своих двух письмах. <…> Какое безумное заблуждение с моей стороны! Мне казалось уже несколько месяцев, что ко мне есть недружелюбие, что доброжелательность именно отсутствует по отношению ко мне, тогда как причину я должна была только искать в себе самой, в самых мелких и ничтожных чувствах своей души. <…> Я задерживала караван все время, забыв, какой груз имею на себе с самых далеких времен. А ведь мне было дано великое милосердие — знать про себя и свое наследие[302], именно чтобы освободиться от него. Не многим, как я теперь понимаю, дана такая возможность. А я часто думала, что не могу, мол, быть ответственной за то, что кем-то была и что-то сделала! <…> Мне страшно больно, когдая сознаю, какую рану я нанесла Вашему сердцу, зная, что Вы ручались за меня. Не имею права ни обещать, ни раскаиваться, ибо я это уже делала в прошлом. <…> умоляю Вас, родная, поддержите меня, ибо мне страшно за то, что сделала, не зашла ли слишком далеко. <…> Пишите мне со всей суровостью, если бы я могла Вам высказать, насколько Вы меня спасаете, какую великую помощь послали именно в минуты затемнения духа. <…>
11.01.1933
<…> Бесконечно счастлива Вашему одобрению моей лекции и буду продолжать, где только смогу, говорить то, чем так неисчислимо богата наша сокровищница — Учение и мудрость слов Ф[уямы] и Ваших. Еще не было случая, чтобы мне не пришлось черпать из этих великих для нас источников, где бы мне ни пришлось говорить, и какие новые богатства при этом обнаруживаются каждый раз! Говоришь ли в женском клубе или в Психиатрическом институте, цитируя слова мудрые Ф[уямы], — я всегда вижу, как открываются новые врата и новые души и друзья приходят к нам. Если Ф[уяма] — миллионер идей, то он и нас сделал колоссальными богачами! <…>
13.02.1933
<…> Как стыдно за малые мысли и царапины, когда Вл[адыка] открывает нам познание Великих Начал! Чем дальше развертывается Учение, тем изумительнее горизонты. Право, мне иногда кажется, что дальние миры как-то стали ближе к нам. Не могу и передать Вам, как все вибрирует в душе, когда читаю «Мир Огненный». <…>
05.03.1933
<…> Припоминается мне лама на Алтае, который, когда ломались брички, нельзя было достать лошадей и верных ямщиков и происходили разные задержки в пути, воскликнул: «Но ведь так и должно быть, ведь это есть век Майтрейи!» Чем труднее теперь, тем лучше <…> и я отказываюсь подчиниться унынию. <…> помню первое время Вашего пребывания в N.Y., помню факты крайних затруднений и Вашу при этом непоколебимую веру в правильное разрешение всего; помню Ваше пребывание в Санта-Фе и все трудности <…> но чудесный свет веры и непоколебимого устремления к Вл[адыке] привел кразрешению всего на благо. И все эти годы Учение и Вы, родные наши вожди, вели и ведете нас к чудному созидательному будущему. Мы уже прошли много прекрасных вех, не нам бояться и дрожать за завтра! <…> Понимаю, почему, родной Н.К., Вы, будучи здесь, указывали, что «нужно идти с потоком, а не барахтаться против потока». Учение — это самый могучий поток! <…>
Ваше искусство истинно приближает будущее, ибо при великом мастерстве и глубине значения каждой картины оно учит Вечному и Прекрасному. Понимаю теперь, что значит получаемое откровение при лицезрении Красоты. Шелуха обыденности спадает с глаз, когда дух напитывается Вашим искусством, родной Гуру. <…>
Вы нас все время окрыляете, родные, помню, как Вы, родной Н.К., меня учили этому, когда были здесь — уйти от малого, не видеть маленького, а видеть прекрасное, большое и работать в этом направлении с учениками. <…>
12.04.1933
<…> нашла ключ к чудесному сердцу Логв[ана] — могу с ним говорить самым откровенным и честным образом, могу от него принять все порицание за ошибки с благодарностью, чувствую его большое сердце, полное участия ко всему происходящему, и желание всем помочь. Его великодушие приносит самые благие результаты — он очень огорчен и подавлен существующим положением вещей и старается воздействовать на всех. <…> буду еще сильнее стремиться избавиться от раздражения. <…> страшно больно читать о том, что Вы чувствуете, видя состояние нашего круга. <…> Мы все сознаем, что губим самые прекрасные возможности, разваливаем дела и разрушаем самих себя. Мы решили сегодня с Лог[ваном] идти по пути честности и благожелательства, прилагая максимум усилий для этого. <…>
05.05.1933
<…> Наша школа наряду с преподаванием искусств должна быть и школой жизни, в которой понятие о Служении, о развитии сознания, о применении высших духовных принципов в жизни каждогодня должно быть даваемо ученику — это моя мечта. <…>
16.06.1933
<…> мы все горим желанием успеха предстоящей Конвенции в Вашингтоне]. <…> И как раз идут изумительные возможности, посланные нам именно теперь Вл[адыкой] в виде Друга Фр[ансис] [Уоллеса]. <…> Как она сообщила, начало было изумительно: ее Друг сразу загорелся и начал готовить свидание с Президентом], кроме того, повел ее к Вуд., который принял ее прекрасно, затем уже представил ее крупным личностям своего Департамента. Но тут опять началась вражда и неприязнь со стороны поехавших туда вчера Л [огвана] и О[яны]. <…> Остановиться в другом отеле, игнорировать ее[303], делать все официальные визиты вдвоем, хотя, судя по полученному Указанию, это не было сказано. <…> Разве нам указано разъединение, и вражда, и недоверие, и скрывание фактов в делах <…>.
05.07.1933
<…> Руз[вельт] <…> был глубоко тронут всем сказанным ему и сказал, что будет ждать встречи с Гуру. <…>
[Дантист, доктор Шиф] говорит, что начал верить в чудеса после своего знакомства с Профессором] Рерихом, ибо он убедился, что Проф. Рерих силою своей [воли] остановил разрушение своих зубов, которые пришлось бы все удалить, если бы этот процесс случился с обыкновенным человеком. <…>
25.07.1933
<…> Уже несколько дней как я здесь, в чудной горной местности <…> с 2 чудесными, преданными до самой высшей жертвы душами. <…> редко встречала такую преданность до самозабвения, такую любовь к Вл[адыке] и Вам. <…> Clyde Gartner <…> 2 года как <…> подошла к Учению, приняла в сердце Священный Облик и посвящает свою жизнь Учению, ища, где бы и как лучше провести служение Владыке в жизни. <…> Ей 32 года, очень несчастлива в своей семейной жизни, но прекрасно несет свой крест. <…> Dorris Kerber, ее близкая сестра по духу, вере и служению. Пытливый, светлый ум, абсолютная преданность Вл[адыке], желание приложить Учение в жизни каждого дня, очень гармоничная натура, потеряла все состояние, но твердо знает, что Вл[адыка] с нею.
<…> мне стало стыдно и больно за нас, главное за себя, ибо, имея прямое Руководство, имея Благодать, идущую на нас от Великого Сердца, от Вас, все эти годы, мы не дошли до этого непреложного понимания Учения, единения и гармонии. На одной из самых высших ступеней достижения в Учении (я помню, это сказано в Агни-Йоге) говорится, что достигший этой ступени не может быть более унижен или обижен, ибо кто может обидеть? Эти две молодые женщины, только что начавшие свой путь, уже достигли этого, это бремя уже не существует для них, а я, после всех этих лет, обижаюсь на своих самых близких, думаю об обидах и отдаляю путь к гармонии. Повторяю, мне стыдно, родные, и если данное мне Вами позволение приехать сюда было лишь для того, чтоб я восприняла урок смирения и потери самости, от этих ясных, любящих душ, я благодарна Вам бесконечно за эту возможность и не забуду этого урока. <…>
06.10.1933
<…> Хотя я на последнем заседании тростис[304] не вымолвила ни слова, стараясь не ухудшить и без того ужасного состояния, но должна сказать, что если будет так продолжаться, мы дойдем до верхов вульгарности и взаимного непонимания, или, вернее, нежелания понимать друг друга. Одно утешение — это работать беспрерывно, выполняя Указы Вл[адыки] и Ваши и твердо зная, что Вл[адыка] и Вы, родные наши, все знаете и видите. <…>
11.10.1933
<…> Лишний раз приходится убеждаться, что перед посторонними, особенно новоприходящими, мы должны быть безукоризненными во всех отношениях. Ведь они на нас смотрят как на людей с высшей этикой, с самыми высокими духовными принципами. <…>
16.10.1933
<…> Вы мне отвечаете на мой вопрос относительно ритма в сотрудничестве. Конечно, родная, Вы правы, напоминая мне о том, что ответ был дан давно — великодушие, доброжелательность и дисциплина духа. <…> стараюсь, поскольку могу, жить по указаниям Вашим. Это не очень легко, и не только потому, что по человеческой слабости мне хочется, чтобы и брат мой тоже пошел ко мне навстречу, когда мое сердце стремится к нему, но и потому, что иногда не знаешь, правильно ли молчание — не приносит ли оно вред делам. <…> Например, если при мне незаслуженно поносят члена круга, видя лишь одно плохое во всех его действиях, должна лия молчать, не заступаясь за этого члена, или же помочь ему своей поддержкой?