Позже она рассказала папе, он рассмеялся и сказал:
— Ну, что же, это хорошее начало.
Ему нравился отец мальчика, оба служили в свое время в Преображенском полку. Я была так счастлива, я ждала наступления субботних дней, когда могла встретить его на танцевальных уроках, и каким разочарованием для меня бывало, если я узнавала от Сандры, что в наказание он опять оставлен в лицее на праздничные дни. Он был озорником, но именно поэтому он нравился мне еще больше. Я ждала уроков живописи по вторникам, потому что на них бывала Сандра, и я могла что-нибудь услышать о нем.
Глава четвертаяРеволюция
Отлучки отца стали более частыми и продолжительными, потому что Государь больше времени проводил на фронте. Иногда молодой Царевич сопровождал отца, иногда Государь ездил один.
В декабре стало известно об убийстве Распутина в подвале дворца князя Юсупова[30]. Об этом ужасном преступлении было много самых разных и противоречивых предположений. Люди до настоящего времени продолжают строить самые разнообразные версии этого происшествия. Ходили слухи и в том узком кругу людей, с которыми я общалась. Они звонили мне по телефону с вопросами.
— Ну? — говорили они. — Твой отец должен знать все об этом.
И бывали разочарованы, когда оказывалось, что я знаю не больше того, что было в газетах. Это убийство внушало мне отвращение, я беспокоилась о бедной Императрице — как, должно быть, она страдала, какую горечь, вероятно, испытывала по отношению к так называемым «лояльным», из которых кое-кто были ее родственниками. Я была глубоко потрясена этим ужасным происшествием, но, как обычно, держала свои мысли при себе.
Новости с фронта были ободряющими, но в Петрограде ощущалось чувство какой-то неуверенности. Циркулировали слухи о жизни высшего света столицы и об активности врага внутри страны. В феврале 1917 года папа снова был вызван для поездки.
Это было воскресенье. Я сидела с мамой в ее будуаре и собиралась идти в танцевальный класс в губернаторском доме, когда наш дворецкий Губарев вошел и сказал маме:
— Ваше сиятельство, экипаж и лошади готовы, но ехать для вас небезопасно. Я слышал от жандармов, что на Невском баррикады. Это как раз на вашем пути.
Услышав это, моя мама позвонила губернатору и после разговора с ним решила, что мы останемся дома.
Начиная с этого дня, дела шли всё хуже и хуже. Слухи, доходившие до нас, были очень тревожны, и мама беспокоилась, не получая известий от папы. Мы были также отрезаны от Царского Села, где находилась бабушка.
Потом, 2 марта, пришло известие об отречении нашего любимого Государя. Это был тяжелый удар. Мысль о людях, способствовавших этому, наводила на меня тоску. Я не могла, да и до сих пор не могу понять, как они не сознавали, что, рубя сук, на котором сидят, сами рухнут в пропасть. Мы пошли с матерью в домовую церковь, расположенную неподалеку, и впервые на службе имена Их Величеств не произносились. Это было ужасно и грустно, и мы вернулись домой в подавленном настроении.
Потом мы услышали, что Керенский возглавил Временное правительство, и вскоре его люди навестили нас. Они были очень вежливы и сочувственны, но провели обыск во всех наших комнатах и, после того как заглянули в мою, спросили, где находится кухня. К моему величайшему смущению, я не знала, так как никогда ее не видела, и не представляла, как туда пройти. Я знала только, где расположен лифт, по которому поднимали из кухни еду. Я не хотела обнаружить свое неведение и провела офицеров в буфетную, где, я знала, будет кто-нибудь из слуг.
Беспорядки в городе становились все сильнее, одних невинных людей убивали, других арестовывали. Потом до нас дошло известие, что папа в Москве. Кот пошел в кабинет к телефону; к счастью, междугородная линия не была еще отключена. Кот рассказал папе, что происходит в Петрограде. Тот ничего не знал, так как всё, происходящее в Петрограде, держалось в строгом секрете от остальной России. Никто ничего не знал и не слышал, за исключением, конечно, известия об отречении Императора. Папа сказал, что он сейчас же выезжает. Потом нам стало известно, что ему пришлось ожидать поезда до следующего дня и что он был арестован на какой-то станции по дороге. По прибытии в Петроград его поместили в Петропавловскую крепость, где уже содержались другие важные лица.
Мы сначала не знали об аресте отца и ждали его приезда на следующий день после телефонного разговора. Не знали мы также об аресте Государя. Мы увиделись с тетей Татой, она тоже очень беспокоилась, не имея известий о дяде Кире. Потом люди Керенского пришли еще раз и распорядились, чтобы все женщины покинули квартиру, мужчины же должны были остаться — Кот, слуги и жандармы. Маме, Ике, мне, мисс Матсон и двум горничным пришлось искать новое жилье.
Взяв только несколько чемоданов, мы наняли извозчика и отправились на квартиру, нанятую для нас секретарем папы. Извозчик, привезший нас, помог с немногочисленным багажом и уехал. Мы как-то не обратили внимания, что чемодана Ики не хватает, заметили это, только когда начали распаковывать вещи. Это было досадно, так как, помимо вещей, в нем были некоторые драгоценности: броши, браслет и тому подобное. Что мы могли сделать? Никто не заметил номера извозчика, вопрос о поисках пропавших вещей даже не встал — люди стали относиться к воровству как к чему-то естественному. Им внушили, что всё имущество, принадлежащее богатым, будет конфисковано и разделено между бедными. Официальный лозунг гласил: «Грабь награбленное». Так что лучше всего было забыть о чемодане бедной Ики. А я, торопясь упаковать мой, сделала колоссальную промашку, за что упрекаю себя даже сейчас. Самым драгоценным была для меня в то время моя коллекция царских портретов. Я покупала их, где бы ни была, они обычно продавались размером в почтовую открытку. В Ярославле меня уже хорошо знали в лавочке и, не ожидая просьбы, выкладывали все новинки. В Петрограде я продолжила коллекционирование. Свою коллекцию я взяла, но не уложила, за что страшно казню себя, подписанные фотографии четырех Великих княжон, сделанные лучшими фотографами всех времен Boissonas и Egler. Они были подарены моей бабушке, а та дала их мне. Я хранила их в большом конверте с адресом бабушки, подписанном рукой Ее Величества Императрицы.
Этот конверт с его содержимым был самым дорогим, что у меня было, и, тем не менее, я как-то ухитрилась не положить его в чемодан. Наверное, я думала, что мы уезжаем ненадолго, что вернется отец и всё встанет на свои места. Никто не отдавал себе отчета в истинном положении вещей и в том, что мы движемся к анархии.
Квартира казалась нам очень маленькой, хотя и было приятно, что окна выходят на Неву. Мы смогли найти кухарку, которая нам готовила. Вскоре ограничения были сняты, и мужчины смогли покинуть наш дом. Кот и некоторые из слуг присоединились к нам, но квартира, в которой мы поселились, была так мала, что для всех места не хватило.
Мои уроки прекратились, но надо было готовиться к экзаменам, которые всё еще планировались на позднюю весну, так что ко мне приходил учитель, помогавший с геометрией и алгеброй, а Ика помогала по остальным предметам. К тому времени мы знати, что папа содержится в Петропавловской крепости, и мама много времени тратила на то, чтобы добиться свидания с Керенским и умолить его выпустить папу. Бабушка заболела, находилась в Царском и не могла вернуться в Зимний дворец, где ее было бы проще навещать. Но она в любом случае не хотела возвращаться туда, поскольку прямо перед ее окнами были погребены так называемые «жертвы революции». Поэтому моя мама через день отправлялась навестить ее в Царском, и это занимало целый день.
С падением режима хаос, начавшийся в Петрограде, быстро распространился повсеместно. Войска отказывались сражаться, и тысячи солдат отправлялись по домам. Из окон гостиной нам были видны люди, несущие красные флаги и поющие песни, — все они были о свободе, которая, наконец, пришла к бедным, тяжко трудящимся рабам, угнетенным проклятыми эксплуататорами.
Дни проходили. Папа вместе с другими всё еще был в крепости, и, несмотря на все обещания Керенского, что освобождение — вопрос нескольких дней, прошло уже два месяца со дня его ареста. Мои и Катины экзамены приближались, и мы волновались, удастся ли нам их сдать. Гимназия, где мы должны были их держать, отличалась строгостью. Всё прошло хорошо, за исключением геометрии, по которой я провалилась. Я была очень расстроена, потому что меня спросили некоторые разделы, которые я не учила. Вина была не совсем моя, а скорее моего учителя, и мне разрешили держать этот экзамен снова немного позже. Так что, в конце концов, всё было не так уж плохо.
Потом мы услышали, что вся Царская Семья арестована. Керенский ничего не делал и только болтал. Он навестил несколько раз мою бабушку и сказал после одного из своих визитов:
— Какое удовольствие разговаривать с такой умной женщиной.
Несмотря на все победные крики о свободе, я думаю, он был порабощен больше всех остальных. Мне кажется, что он понимал это сам. Вскоре он бежал из страны. Но в то время он и его последователи поздравляли себя с тем, что революция была бескровной. Они говорили, что величайшее стремление людей к свободе осуществлено и что оппозиции не существует. Люди мечтали о свободе, и теперь она в их руках. Мы знали, как много на самом деле было убито. Мы знали также, чем питалось пламя революции — ложь за ложью распространялась в армии, тысячи фунтов стерлингов доставлялись из-за границы для поддержания и распространения анархии. Силы зла пробивали себе дорогу.
Тем не менее, однажды вечером, когда мы кончали пить чай, зазвонил дверной колокольчик, в дверях стоял здоровенный извозчик с чемоданом Ики. Он объяснил, что в течение нескольких недель не мог вспомнить, куда отвез нас в тот день, когда был потерян чемодан.
— Я пытался во многих домах найти вас, но безрезультатно, а потом вдруг вспомнил этот дом на Французской набережной. Я решил сделать последнюю попытку.