Мы были потрясены. Это было как дуновение свежего ветерка среди отвратительного зловония и тьмы, так быстро распространявшихся вокруг.
Однажды, когда мы собирались выйти, зазвонил колокольчик, я пошла посмотреть, кто это, и оказалась в объятиях отца. Мама, Тун, которая в это время жила у нас, Ика и Кот — все собрались вокруг. Я помню, как я плакала и плакала, прижимаясь к отцу. Мы были все вместе около трех недель, но пришло время для Кота идти в армию. Это было новым горем для нас всех, но он пошел потому, что так хотел.
Папа выглядел усталым, ему была необходима перемена обстановки. Вопрос о поездке в Ворганово даже не возникал, хотя находились люди, отказывавшиеся признавать положение вещей изменившимся и уезжавшие в свои имения. Было трудно решиться на что-нибудь. Никто не мог ясно видеть в том хаосе, в котором мы жили. На следующий день после папиного возвращения я с нашей горничной отправилась с радостной вестью в дом Мансуровых. Я встретилась там только с отцом[31] Кати, ее самой и матери в это время не было дома. Я рассказала, какая у нас радость и что мы все чувствуем.
Он, казалось, тоже был очень рад и дал мне бутылку вина для папы, потом вдруг сделался очень серьезен и, глядя мне прямо в глаза, сказал:
— Радуйся и будь счастлива сейчас, малышка, но помни одно: это цветочки, ягодки будут впереди.
Мы посмотрели друг на друга и ничего больше не сказали. Что было говорить? Через год пришло известие, что он и некоторые его родственники зверски убиты. Это случилось в их собственном имении под Курском.
Поскольку отец нуждался в перемене обстановки после того, что он вынес в последние несколько месяцев, родители решили поехать в Финляндию, которая тогда была частью Российской империи. Это было бы прекрасным отдыхом для всех нас, кроме того, мы не хотели уезжать далеко, так как беспокоились о бабушке, чье здоровье в то время было не очень хорошо. Всё было очень неустойчиво в Царском. Итак, в день моего семнадцатилетия, 3 июля 1917 года, мы уехали из Петрограда в Выборг. Прежде мы навестили бабушку, чтобы попрощаться. В первый раз я была в Александровском дворце, и меня мучила мысль о Царской Семье, находящейся под арестом. Бабушка выглядела грустной и усталой. Она сообщила нам последние новости, но у нее еще не было планов в отношении самой себя. Ей некуда было возвращаться в Петроград, так как Зимний дворец теперь уже был оккупирован революционерами.
В Выборге всё было по-другому. Мы остановились в прекрасном отеле и осмотрелись. Мисс Матсон, покинувшая нас за несколько недель до этого, была в Выборге — ее сестра была замужем за богатым местным коммерсантом, и она жила у нее. Мы быстро связались с ней, и она навестила нас в отеле. Потом мы путешествовали по всей Финляндии, это было очень приятное путешествие. И куда бы мы ни приезжали, мы везде сталкивались со знакомыми из Петербурга, сбежавшими, как и мы, от ужасов нашей столицы.
Для меня всё здесь было ново и волнующе. Трагедии остались позади. Конечно, я постоянно помнила о них, но юности свойственно стремиться к счастью, и я была полна наивной радости. Окружающее наполняло меня восторгом. Чье сердце не было бы тронуто красотой финских ландшафтов, ее водопадов, озер и фьордов, суровостью линий и красок? Моей матери хотелось отыскать маленький участок земли, которым владела ее семья, когда она была девочкой. С некоторыми трудностями мы нашли его, и она радостно вспоминала свое раннее детство.
Через некоторое время мы остановились в скромном пансионате, в месте под названием Устилла. Мы заранее заказали там места, поскольку нас предупредили, что все пансионаты переполнены людьми, бежавшими из Петрограда. Я жила в комнате с Икой, а у родителей была другая. Лина, наша горничная, жила в доме по соседству. Еду нам подавали на террасе. Вскоре мы познакомились со всеми остальными гостями и подружились с Крупенскими, семьей из близлежащего имения. Старший сын Михаил интересовался мною. Вместе с его братом и сестрами мы предпринимали совместные длинные прогулки, качались на качелях, играли в разные игры или просто сидели и разговаривали. Опять странная смесь чувств смущала меня — жажда жизни, начавшая бить ключом, и ощущение неуверенности в будущем, которое тогда испытывали все, потому что известия, приходившие из Петрограда, были ужасны. Самое большое потрясение мы испытали, услышав, что Императорская Семья насильно выслана в Тобольск. Вот отрывки из дневника моей бабушки, касающиеся этого события.
31 июля/13 августа 1917 года.
«Triste a mourir. Они уедут сегодня, просили разрешения попрощаться — отказано. Я полагаю, что они едут в Тобольск, но никто не знает, и никто не говорит. Я не смогу следовать за ними. У родителей и детей разбиты сердца. Они должны покинуть свой дом. Бенкендорфы приехали только на два дня. Иза должна остаться для операции, она поедет позже. Только что видела Ниту Бенкендорф. Она сказала мне, что Ирина Юсупова[32] ходила к Керенскому просить, чтобы гонения бабушки (вдовствующей Императрицы Марии Федоровны) были прекращены. Он обещал. В Ялте появились монархистские прокламации, и ее обвиняют за них».
1/14 августа.
«Безутешно плакала все утро. Они уехали, но как. Сидели ожидая на багаже до 6 часов утра. Керенский был вне себя, подгонял всех, ему было стыдно, что не сумел организовать все также безупречно, как раньше. Появился Михаил (Великий князь Михаил Александрович[33], брат Государя). При виде его Керенский отошел в угол, прикрыл уши руками и сказал: «Вы можете поговорить с ним». Оба были тронуты (хотя не сказали ничего важного.) Императрица написала мне милую записку, кончавшуюся так: «Прощайте, дорогой родной друг, мое сердце слишком полно, чтобы писать больше!» Бенкендорфы хотели, чтобы я зашла к ним вечером. Для меня невозможно пройти через все эти комнаты. Навещу их завтра утром в моей коляске, по пути есть лестница, по которой придется подняться. Иза оставалась со мной весь день. Стало известно, что они едут в Тобольск.
Их место Бенкендорфа сопровождает Илюша Татищев[34]. Настенька прелестна, Государь бледный и похудевший, Императрица держит себя в руках и не теряет надежды. Рада, несмотря ни на что, что едет в излюбленное место своего дорогого друга Анны (Анна Александровна Вырубова[35], друг Императрицы), настоящей святой. Она не изменилась. Их сопровождает несколько вагонов солдат, а также члены Совета солдатских и рабочих депутатов и другие. Поездка продлится пять дней… Ни Государь, ни кто другой не знали, куда они едут. Сначала думали, что в Крым, и они соответственно собрались, но за два дня до отъезда им сказали, что они едут не на юг и что надо захватить всю теплую одежду, какую можно. Их предупредили, что следует иметь запас еды на пять дней. Вот так они догадались, что едут в Сибирь. Какое унижение, какое испытание, и они преодолевают это с такой ясностью и покорностью. Мадам Герингер зашла ко мне и передала письмо Императрицы. Моя бедная, моя дорогая».
Мама получила письмо от дяди Киры и тети Таты. Они хотели присоединиться к нам в Финляндии и просили снять для них две комнаты. Жизнь в Петрограде стала невозможной. Я была рада приезду Петрика.
Мой роман с Михаилом продолжался, я знала, что очень ему нравлюсь. Однажды мама ждала необычного гостя — Великого князя Георгия[36], и попросила хозяйку накрыть стол к чаю в саду.
Она знала его с детства, в Финляндии он жил в 25 верстах от нас и решил нанести визит. Папы не было. Мне кажется, он уехал в это время на несколько дней в Петроград, чтобы привести свои дела в порядок.
Я прошла в спальню родителей и прокралась к одному из окон, чтобы просто взглянуть на Великого князя, но оказалось невозможно сделать это так, чтобы меня не заметили. Я встала сбоку от окна, откуда могла слышать его голос. Голос мне понравился. Когда же я, наконец, увидела самого князя, он произвел на меня большое впечатление. Великий князь пригласил нас всех пожить на его вилле в Ретиарви, и мы прожили там около двух месяцев.
Когда мы приехали в Ретиарви, Великий князь ожидал нас на пристани. Он был очень высоким и очень красивым. После чая Ика и Петрик отправились осмотреть окрестности, я же с ними не пошла — была в мрачном расположении духа из-за того, что мы уехали из Устиллы, но потом пожалела, что осталась, и решила пойти сама, надеясь, что не встречу Великого князя. Но когда шла по саду, Великий князь оказался сзади меня и догнал у ворот. Мы пошли вместе по дороге к пристани. Сначала мне было неловко, но он был так мил и отнесся ко мне с таким пониманием, что вскоре я почувствовала себя совсем легко. Мы разговаривали так, как будто знали друг друга давно, и когда случайно встретили родителей, те были изумлены. Несколько дней спустя Ика, Петрик и я, находя жизнь там скучноватой из-за отсутствия молодежи, решили позвонить друзьям в Устиллу. Телефон был вблизи комнат прислуги, и мы стали говорить по-английски, решив, что они не поймут. Я говорила, как мы здесь одиноки. Во время этого разговора мимо проходил камердинер Великого князя, но я не обратила внимания, не зная, что он был англичанином. Позже в тот же день Великий князь подошел ко мне и сказал:
— Я сожалею, что лишил вас вашей молодой компании, но чтобы исправить это, я предоставлю в ваше распоряжение мой автомобиль и шофера. Дайте мне только знать, когда вы захотите поехать навестить их. Обещайте мне это сделать, тогда я не буду чувствовать себя таким виноватым.
Я онемела от его доброты и почувствовала себя виноватой и сконфуженной. С этого времени наше пребывание в Ретиарви стало удовольствием. Мне нравилось общество Георгия Михайловича, всё, что он говорил или делал, восхищало меня, каждое мгновенье в его присутствии было источником счастья. Это было что-то особенное, трудно передаваемое словами. И все-таки я не отдавала себе отчета, а может быть, стыдилась признаться даже самой себе, что я была влюблена в него.