Так, в канун Троицы, мы переступили пороги камер для осужденных. Они были маленькими, узкие койки жесткими и неудобными, но я ничего не замечала. Я была в прострации. Они приносили мне пищу, но я не смотрела на нее. Они открывали дверь и звали на получасовую прогулку во дворе, я отказывалась идти. Очень часто я чувствовала, что они наблюдают за мной, но я не обращала внимания. Снова они приносили мне пищу и уносили назад. Я лежала в тоске, оплакивая моего мужа и моего ребенка. Стража была постоянно за дверью, но я не обращала внимания. Потом я обнаружила, что какой-то человек из «интеллигенции» смотрит на меня через глазок.
— Товарищ, — сказал он, — вы должны быть мужественной и гордой. Вы должны быть похожи на жену декабриста, последовавшую за мужем в Сибирь. Зачем так расстраиваться, вы не должны этого делать.
И он продолжал в том же духе. Он смотрел на меня, а я смотрела на него, но что я могла сказать? Я только чувствовала, что он хотел меня подбодрить, заставить мыслить здраво, и была благодарна ему за это. Я попросила его принести мне почитать газету, если он сможет найти. Я хотела знать, какова политическая ситуация, от нее зависели наши жизни. Он понял, и газета была принесена, но я едва взглянула на нее. Так прошли Троица, понедельник и вторник. В среду я все еще лежала на койке и почти не притронулась к обеду, когда что-то во мне сказало: «Почему ты мучаешься беспокойством о своей маленькой дочери и не думаешь о своем не рожденном сыне? Ты можешь навредить ему».
Я подскочила и села на кровати. Открылась дверь, пришел надзиратель звать меня на обычную прогулку. Я вышла в первый раз и начала ходить круг за кругом по небольшому пространству дворика. Надзиратель подбадривающе мне улыбался.
Когда внесли ужин, я взяла его и впервые всё съела. Опять ободрение от надзирателя. Потом пришла передача от няни с маленькой записочкой, в которой говорилось, что с моей маленькой девочкой всё благополучно и хорошо. Я прослезилась от радости. Я почувствовала себя по-другому, я снова была самой собой. Я попросила свидания с мужем. Надо сказать, что стража была очень добра. Они попытались устроить это. Я чувствовала, как они жалеют меня и как стараются облегчить мое горе.
Несколько дней спустя я была также внезапно освобождена, как раньше была арестована. Они пришли и сказали: «Вы свободны, можете идти домой».
За воротами меня ждал экипаж. Очень вежливый сопровождающий помог мне подняться и сел рядом. У него была речь образованного человека, и он сообщил мне, что мы направляемся в ГПУ за моими личными вещами. Они сожалеют о причиненных неприятностях, и я должна попытаться забыть происшедшее. Я ответила, что огорчена тем, что мой муж не выпущен, и как было бы хорошо, если бы он тоже был свободен. На это ответа не последовало. В ГПУ со мной обращались чрезвычайно вежливо, и все вещи, включая и ящик с серебром, были мне возвращены, а меня отвезли домой.
Когда я вошла в нашу комнату, ставни были закрыты, наша маленькая девочка спала днем. В комнате так приятно пахло ребеночком, я очень люблю этот запах в детских. Когда я вошла, она проснулась и обрадовалась мне. Вошла няня, радуясь моему возвращению, но огорченная тем, что Ники всё еще в заключении. Мы могли только жить надеждой, что его скоро освободят. Однажды я решила увидеть его во что бы то ни стало. Няни не было, а девочка никак не могла уснуть. Я спела все песни, которые знала, а она даже не закрыла глаза. Я вынула ее из кроватки, одела, и мы обе вышли из дома и направились в тюрьму. До нее было недалеко, и вскоре мы уже пересекали темный парк вблизи нее.
Я постучала в ворота и попросила, чтобы меня пустили. Часовой открыл боковую дверцу и спросил, что мне нужно. Я ответила, что хочу увидеть мужа. Он ответил, что это против правил. Я умоляла, но без результата.
Увидев, что это бесполезно, я подняла ребенка и сказала:
— Ладно, если отказ окончательный, и я не смогу увидеть мужа, отнесите ему на минутку нашего ребенка. Это принесет ему утешение.
Подошел другой часовой и пристально смотрел на нас. Оба они казались смущенными.
— Она к нам ни за что не пойдет, — сказали они.
Я подняла девочку и передала ее одному из них. Он взял ее, и дверца захлопнулась. Я ждала. Лицо часового казалось добрым и сочувственным, но я беспокоилась. Правильно ли я поступила? Но, подумав о бедном муже, я приободрилась. Для него это много значит, следовательно, я права. Я стояла и ждала, ждала.
Потом боковая дверца открылась, и моя маленькая девочка снова была у меня в объятиях.
— Она прекрасно себя вела, — сказал часовой. — Мы передали ее надзирательнице, и она ни разу не заплакала.
Когда мы счастливо возвратились домой, и я рассказала няне, где мы были, она была отнюдь не обрадована. Напрасно я убеждала ее, что ребенок совсем не был напуган.
Вскоре наступил счастливый день, когда освободили Ники. Увидев мужа в окно, я в радости выбежала из дома, чтобы встретить его. Снова началась наша обычная жизнь, но в результате неприятного приключения мы потеряли половину учеников. Ники взял учеников моей матери, когда она уехала. А, кроме того, с наступлением лета люди готовились к отпускам. Но свет не без добрых людей, и помощь пришла совсем неожиданно. У Ники была ученица девочка-подросток по имени Таня. Ее отец был выдающимся врачом, профессором-терапевтом и известным в городе человеком. Это был дорогой доктор, и его вызывали в самые богатые дома. Я никогда не встречалась с ним раньше, но муж видел его часто, давая уроки английского Тане. У профессора была прекрасная дача на другом берегу Камы в месте, известном своей красотой. Услышав, что случилось с нами (об этом говорил весь город), он пригласил нас провести лето в его доме. Он предоставил нам второй этаж, оставив первый своей семье. Мы с радостью приняли его предложение.
Ничего лучше нельзя было себе представить. Красивая река, к которой спускалась узенькая дорожка, а сзади дома лес, тянувшийся на сотни и сотни верст. Я думаю, только в России бывают такие леса. Он был как океан, глубокий и дикий. Заблудиться в нем можно было навсегда. По краю леса были расставлены предупреждения, сообщающие, что нужно делать, если заблудишься. «Не старайся найти дорогу обратно. Оставайся на одном месте. Найти тебя будет проще, если ты не будешь передвигаться с места на место».
В таком лесу были и другие опасности. Можно было повстречаться с волком или медведем! Ну, а опушка этого леса была рядом с домом, можно себе представить, каким воздухом мы дышали. Приятный запах деревьев и трав, их свежесть и чистота проникали в нас и давали энергию и здоровье, в которых мы очень нуждались. Уже через несколько дней мы чувствовали себя совершенно по-другому.
Ники однажды заблудился в лесу. Он пошел прогуляться один и на обратном пути решил срезать угол. Он хорошо ориентировался в лесу и пошел по тропинке, которая вела в нужном направлении. Через некоторое время она исчезла. Он шел и шел, но вместо того, чтобы выйти на опушку леса, оказался в чаще, где деревья стояли близко друг к другу, было сумрачно и трудно пройти между ними. Тогда он понял, что заблудился, повернул назад в надежде найти тропинку, по которой шел, но это ему не удалось. Он заметил, что время близится к закату. Он помнил, где находилось солнце, когда он вышел из дома, и понял, что пока оно еще на небе, надо идти от него. Ему приходилось спешить, а это было не просто из-за деревьев и ветвей, но в конце концов он вышел к опушке.
Я удивлялась, почему его нет так долго, к счастью, мне не приходило в голову, что он заблудился. Я пошла вдоль берега Камы, чтобы встретить его, и увидела его выходящим из другой части леса. Когда Ники сказал, что заблудился в лесу, я очень взволновалась, но он успокоил меня. Если он сам и был напуган, то не показал этого. Он никогда не показывал своих чувств. Его брат говорил, что у Ники не нервы, а веревки. В этом он был полной противоположностью мне. Первая английская фраза, которую я узнала от своей гувернантки, была: Irina, control your emotions (Ирина, контролируй свои эмоции).
Наши хозяева были милыми людьми, они часто приглашали нас к ужину и провести с ними вечер. По понедельникам мы должны были ездить в Пермь, чтобы, как обычно, отметиться в ГПУ, а потом снова возвращались в Курью до следующего понедельника. Были дни солнечные и дождливые, но всегда свежесть воздуха окружала нас, куда бы мы ни пошли.
Потом пришло время грибов. Там было очень много лисичек. Мы приносили грибы домой, и няня готовила из них вкусные блюда. Они были хорошим подспорьем, так как с деньгами у нас было туго. Грибы полезны, питательны и, кроме того, давали нам возможность сэкономить деньги. Иногда мы собирали и ягоды.
Пришли вести от матери и бабушки, а также из Лондона, и мы знали, что там всё в порядке. Так прошло лето и очень скоро наступила осень. Люди возвращались по домам в город; пришла и наша очередь. Ники и няня оставили меня с девочкой еще ненадолго, и наши хозяева пригласили меня вниз, пожить с ними, пока приготовят всё в городе к нашему возвращению. Потом няня приехала, чтобы забрать меня, и мы снова начали жизнь в нашем собственном доме. Мое время приближалось. Я чувствовала себя отяжелевшей, и все задавали мне один и тот же вопрос: «Кого вы хотите?» Я всегда давала один и тот же ответ: «У меня будет сын».
Наконец наступил декабрь. Я ждала ребенка в любой момент и волновалась. Если бы он родился 6-го, его назвали бы Николаем, а я хотела, чтобы он был Дмитрием, в честь моего отца, которого так любила. Родись он в день святого Николая, это было бы невозможно. Так что канун 6-го я провела в волнениях. 6-е прошло спокойно и только 9-го вечером я почувствовала внезапную боль. Опять глухой ночью мы шли, высматривая извозчика. Наследующий день, 10 декабря 1927 года в 15.40 родился наш сын Дмитрий.
Глава двенадцатаяСемейная жизнь
Следующий, 1928-й год был для нас снова трудным. Новый поворот в экономике привел к тому, что предметов первой необходимости стало недостаточно, и цены взлетели. Наши доходы не выросли, и было невозможно свести концы с концами. Мы почти не могли себе позволить такие продукты, как масло, мясо, яйца. В основном наша пища состояла из картошки, репы и разных каш. Только когда приходила из Лондона посылка, мы радовались некоторому разнообразию. Тем не менее, детей кормили хорошо. Мы могли доставать для них молоко, а няне всегда удавалось раздобыть для Ирины кусочек мяса.