Я достал из сейфа пакет и вскрыл. В нем было четыре конверта: один адресован штабу бригады, по одному для командиров двух полков и один командиру батареи. Трое ординарцев ускакали в ночь с приказами.
К своему ужасу, я увидел, что первому эскадрону улан приказано прибыть через два часа. Это было невозможно, для этого требовалось по меньшей мере шесть часов. Я сообщил об этом по телефону начальнику штаба округа, и его удивление было не меньше моего. Он также понимал, что это невозможно, но сожалел, что ничего не может с этим поделать. Я тоже не мог. Пока личный состав готовился, время шло. И тут зазвонил телефон. Это был Молоствов, командир эскадрона его величества, который доложил, что эскадрон готов и выезжает через две минуты. Я взглянул на часы и спросил, как, черт возьми, ему это удалось? Он ответил: «Когда вы позвонили и сказали, что мы должны быть на своих постах в полночь, мы сразу начали мобилизацию». Он шел на серьезный риск, но, учитывая обстоятельства, я мог его только поздравить. После этого все пошло по графику.
Каковы были шансы России в мировой войне? В каком состоянии была ее армия?
Русско-японская война выявила серьезные недостатки как в плане подготовки, так и в организации, и, хотя в ней участвовала лишь треть армии, к моменту заключения мира склады были практически пусты. Большое количество оружия и припасов, которые при более упорядоченных условиях были бы доставлены с фронта домой, было почти полностью утрачено во время хаоса, последовавшего за заключением мира. В результате этого Россия оказалась в таком беззащитном состоянии, что о ее участии в великой войне между 1905 и 1910 годами или даже позже не могло быть и речи, притом что в 1909 и 1912 годах война была очень близка. В то время в резерве полностью отсутствовало обмундирование и обувь, не говоря уже об оружии и боеприпасах.
Создание армии требует много времени и денег. Война с Японией обошлась России в 2 500 000 000 рублей (250 000 000 фунтов стерлингов) и серьезно подорвала финансы империи. Было нелегкой задачей убедить Думу дать согласие на крупный заем, который был единственным средством для России идти в ногу с лихорадочными военными приготовлениями Германии и Австро-Венгрии. Ответом России стала так называемая «большая программа», запланированная с 1913 по 1917 год. По ней численность штатов мирного времени должна была увеличиться на 12 000 офицеров и полмиллиона солдат. Начало войны застало армию в разгар реорганизации, но многое уже было сделано.
Хотя материальное обеспечение русской армии было гораздо лучше, чем десять лет назад, Россия тем не менее была не способна вести европейскую войну дольше нескольких месяцев. Однако в то время считалось, что конфликт великих держав будет кратковременным.
30 июля моя бригада прибыла в Люблин, откуда ей предстояло пройти 25 миль до Красника, который в 20 милях от границы с Галицией, проходившей к северу от реки Сан. Таким образом, между границей и рекой Сан находился обширный австрийский плацдарм. Мы знали, что война еще не началась и мобилизация охватила только военные округа Москвы, Казани, Одессы и Киева. Однако в связи с призывом в армию в Германии 31 июля была объявлена мобилизация, а на следующий день последовало объявление войны Германии.
Нам не терпелось нанести удар по австрийцам, но Австро-Венгрия не последовала примеру Германии до 6 августа, что указывало, насколько политическая инициатива перешла к Берлину.
Красник имел большое стратегическое значение, являясь узлом дорожной сети южнее железной дороги Ивангород-Люблин—Холм, по которой происходило развертывание 4-й армии. Для прикрытия этого развертывания кавалерийский корпус в составе 13-й кавалерийской дивизии и гвардейской кавалерийской бригады под командованием генерал-лейтенанта князя Туманова был вытянут на восток от Вислы в сорокамильный фронт.
17 августа была произведена внезапная атака на стоявшие перед австрийским плацдармом войска, и в то утро я получил от генерал-лейтенанта Туманова приказ занять позицию к югу от Красика и удерживать ее «любой ценой». Приказ был поспешно написан на обороте донесения разведывательного отряда, согласно которому продвигающиеся к Красику силы противника состояли из бригады пехоты, трех батарей и «сильной кавалерии».
Я сразу объявил тревогу. Поскольку не было времени занять позиции к югу от города, которые я осматривал, командирам полков было приказано галопом скакать на юг, уланам – по двум западным дорогам, а гусарам – по одной на восток и, как только огонь противника вынудит их спешиться, оказывать сопротивление, поддерживая контакт друг с другом. Мой командный пункт находился на средней дороге.
Вскоре стало слышно, как эскадроны галопом выезжают из города, а чуть позже из-за сильной стрельбы я понял, что противник, не теряя времени, занял высоты к югу от Красика. Теперь вся моя бригада вела бой на фронте в пять миль. В самом начале боя превосходящая артиллерия противника сократила численность моей батареи до двух орудий (тогда батареи состояли из шести орудий), которые, кроме того, были вынуждены сменить позиции. Это означало, что уланам пришлось принимать на себя основную тяжесть вражеской атаки без артиллерийской поддержки, пока командир корпуса не прислал новую батарею, точный огонь которой во многом повлиял на исход сражения.
В течение дня противник предпринимал энергичные, но безуспешные попытки захватить обороняемую уланами центральную позицию, а также их левый фланг. Сообщения о появлении крупных сил кавалерии справа от меня вызывали у меня серьезную обеспокоенность и за этот фланг. Поэтому я отдал приказ своему старому 13-му уланскому полку, который был предоставлен в мое распоряжение командиром корпуса, развернуться вправо, обойти противника с фланга и атаковать его с тыла, а двум сотням казаков пограничной стражи, также приданным мне, выступить для усиления левого фланга. Ближе к вечеру на смену бригаде был переброшен пехотный полк, и, пока шло перестроение, австрийцы в некотором замешательстве начали отступать, и было захвачено несколько сотен пленных из двух пехотных полков. Согласно их заявлениям, в дополнение к этим двум полкам у противника было три эскадрона и кавалерийская дивизия, но последняя по непонятным причинам в боевых действиях участия не принимала. Когда стемнело, корпус генерал-лейтенанта Туманова перебросили на запад, к Висле, откуда пришли донесения о наступлении противника.
Мои полки выдержали испытание, и я знал, что в ближайшие дни могу на них положиться. Большие потери среди улан гвардейского полка, чей командир был ранен, свидетельствовали, что бои на их участке были самыми тяжелыми. Только шесть дней спустя, 23 августа, австрийцы смогли возобновить атаки, и эта передышка позволила 4-й армии завершить развертывание. Моей наградой был Георгиевский меч – знак того, что наши усилия в Краснике получили одобрение в Ставке.
Когда 23 августа австрийцы начали наступление к северу от Сана, 4-я армия продвигалась к реке, но это сражение закончилось не так хорошо. Весь фронт 4-й армии дрогнул, наиболее критичным оказался ближайший к Висле участок, где превосходящие силы противника оттеснили наш правый фланг на север и образовалась брешь в направлении железной дороги Люблин—Львов, по которой мчались воинские эшелоны.
Австрийцы достигли пункта к югу от Ополе, всего в 19 милях от железнодорожной линии, когда для прикрытия правого фланга 4-й армии и пресечения австрийского наступления был переброшен кавалерийский корпус. Деревня Ополе, окруженная заболоченным лесом, расположена чуть южнее притока Вислы Ходеля.
28 августа я получил приказ разведать силы противника в Ополе и воспрепятствовать его переправе через Ходель. С этой целью моя бригада была усилена 13-м уланским, 13-м драгунским полками и конной батареей. Ополе оказалось незанятым, но к югу от реки окопались большие австрийские силы, примерно в дивизию. Обойдя их правый фланг, я смог занять три деревни, но, в свою очередь, оказался под угрозой из-за их попыток обойти Ополе с запада. В этой ситуации я получил приказ под покровом темноты отвести кавалерийские части через Ходель. После того как мосты были разрушены, 13-й кавалерийской дивизии приказали оборонять речные переправы, но на следующую ночь она была отброшена. Теперь противник удерживал на северном берегу реки Ходель четыре плацдарма.
Утром 29-го моей бригаде, усиленной 10-м казачьим полком, приказали отбить переправы. Учитывая численность противника и то, что он расширял плацдармы, я решил попытаться обнаружить их незащищенный фланг на южном берегу и атаковать его, одновременно подвергнув плацдармы лобовой атаке. Подразделение под командованием отважного капитана Носовича успешно перешло вброд нижнее течение реки Ходель и с тыла атаковало обороняющих западную переправу, вскоре после чего в наших руках оказались остальные. Все попытки противника их отбить провалились.
К угрожаемому участку форсированными маршами подходили подкрепления. 30 августа к нам присоединился 91-й пехотный полк из состава 23-й пехотной дивизии под командованием моего давнего однокашника по Финляндскому кадетскому корпусу полковника Эрнста Лефстрема. Ему приказали оборонять речные переправы. Мне же приказали силами моей бригады, 10-го донского казачьего полка, 13-го уланского полка и батареи поддерживать дальнейшее продвижение пехотной дивизии на юг, при этом мне была предоставлена полная свобода действий. Я сообщил полковнику Лефстрему, что намереваюсь перейти вброд нижнее течение Ходеля, атаковать противника, наступающего на север от Ополе, с тыла, а затем атаковать его резервы, которые, по моим расчетам, располагались в этой деревне. Я не сомневался, что эти переправы будут по-прежнему подвергаться атакам, и опасался, что борьба с превосходящим противником станет слишком суровым испытанием для еще необстрелянной пехоты.
Едва мои войска успели переправиться через реку, которую противник не позаботился должным образом охранять, артиллерийский и ружейный огонь с востока показал, что началась его атака. Позже выяснилось, что не менее шести полков штурмовали переправы через реку и вынудили русские части отступить на север. Направив свои силы на Ополе, я смог оказать поддержку пехотному полку. Это означало трудный марш по убогим лесным дорогам, в основном через заболоченную местность.