Накопленные в мирное время запасы были исчерпаны, а промышленность, испытывавшая нехватку сырья, оборудования и специалистов, была не в состоянии поддерживать поставки в требующемся ситуацией объеме. Планов мобилизации промышленности не существовало, а тот факт, что английская и французская промышленность еще не мобилизованы, означал, что армия не могла рассчитывать на помощь союзников.
Нехватка артиллерийских боеприпасов начала ощущаться через шесть недель. Артиллерия с самого начала играла решающую роль в операциях, и пехота привыкла полагаться на ее поддержку. По мере того как уменьшалась артиллерийская поддержка, росли потери, что отрицательно сказывалось на моральном духе войск, тем более что стрелковых боеприпасов и оружия для пехоты также становилось все меньше. Начинали вызывать беспокойство и людские ресурсы. Кадровых офицеров не хватало даже в мирное время, а после понесенных офицерским корпусом ужасных потерь нехватка стала вызывать тревогу. То же самое касалось и унтер-офицеров.
Пробелы заполнялись офицерами и унтер-офицерами запаса, чья квалификация оставляла желать лучшего. Кроме того, потери среди военнослужащих оказались неожиданно большими.
В полках насчитывалось не более четырехсот бойцов. Значительная часть лучших солдат была взята в плен. Растущий дефицит оружия затруднял поддержание численности воинских частей, и, несмотря на огромные людские резервы империи, возможности для формирования новых воинских частей были строго ограничены. Таково было состояние русской армии в конце 1914 года.
Учитывая описанные обстоятельства, неудивительно, что за успешным контрнаступлением русских вскоре последовал серьезный отход. Еще до конца года в контрнаступление перешли австрийцы, заставив русских отступить на 43 мили от Кракова. Поскольку немцы готовили наступление из Восточной Пруссии, положение продвигавшейся на запад русской армейской группы стало опасным, и ей приказали отступить на 30—60 миль для создания нового фронта вдоль рек Бзура, Равка и Нида, протекавших к востоку от Вислы и тянувшихся до самых Карпат. Вскоре наступили суровые холода, к которым русская армия была плохо подготовлена.
Оперативный план зимней кампании предусматривал форсирование Карпат и новое наступление на Восточную Пруссию. Однако, поскольку наступление немцев из этой провинции привело к разгрому 110-тысячной русской армии, ударная мощь северо-западной группы армий значительно уменьшилась. Поэтому прилагались все усилия для ускорения подготовки к наступлению на юг, через Карпаты. Оно вполне могло привести к важным политическим результатам, так как предполагалось, что решающий удар по Австро-Венгрии привлечет на сторону Антанты Румынию. Следовательно, важно было обеспечить Карпатский фронт крупными подкреплениями, и среди отправленных туда войск была моя бригада, приданная 8-й армии под командованием генерала Брусилова, моего бывшего начальника в Офицерской кавалерийской школе.
Пока бригада двигалась в Галицию, я ненадолго заехал в Варшаву освободить квартиру и сложить вещи. Близость войны была очевидна, в городе отчетливо слышался грохот орудий Бзурского фронта. Больницы забиты ранеными, в том числе жертвами отравляющего газа, который немцы применили первыми.
В конце февраля я присоединился к своей бригаде в окрестностях Лемберга. Оттуда мы поехали в штаб 8-й армии, в Самбор, в 40 милях к юго-западу. Навстречу нам выехал генерал Брусилов и, проинспектировав нас, приказал мне доложить штабу армии о той роли, которую сыграла моя бригада в Польской кампании. Когда генерал спросил, есть ли у меня личные пожелания, я ответил, что хотел бы остаться в своей бригаде, если верны слухи, что ее собираются переформировать в дивизию. Генерал ответил, что постарается, насколько это от него зависит, исполнить мое пожелание.
В тот же вечер, едва я сел ужинать со своим штабом, мне вручили телеграмму генерала Брусилова, предлагавшего мне командование 12-й кавалерийской дивизией, входившей в состав 9-й армии. Мне было тяжело расставаться с бригадой, которой я командовал более года и которая после пережитых вместе опасностей и лишений казалась частью меня самого. Еще до окончания обеда я получил вторую телеграмму того же содержания и решил дать ответ лично.
Вскоре генерал меня принял. Поблагодарив его за оказанное мне доверие, я сказал, что незнаком с 12-й кавалерийской дивизией, а поскольку это предложение сильно отличается от того, которое мы недавно обсуждали, не соблаговолит ли он дать мне совет? Командующий армией ответил: «Если предлагают такую дивизию, как 12-я, от нее не отказываются».
Этот ответ не оставлял мне выбора, а поскольку теперь моя дивизия вела ожесточенные бои в Станиславе, в 90 милях к юго-востоку, я поспешил к ней присоединиться. Вагон быстро прицепили к локомотиву, и я отправился в путь, так и не увидев больше свою бригаду. Я успел только написать им прощальное послание и приказ доставить мне моих лошадей и багаж.
В штабе 2-го кавалерийского корпуса недалеко от Станислава мой новый командир, кавказец генерал Хан Нахичеванский, объяснил мне общую позицию. Сильные морозы и труднопроходимая местность сразу замедлили начатое в феврале наступление, кроме того, недавно сформированная австро-германская армия атаковала восточный фланг. Значительные силы противника оттесняли слабые русские подразделения к Днестру, что указывало на то, что можно ожидать наступления в тыл и на левый фланг русских войск в Карпатах. Задачей 2-го кавалерийского корпуса было задержать противника между Прутом и Днестром до тех пор, пока не будет сформирована новая линия фронта вдоль последней реки. Во время нашего совещания 12-я кавалерийская дивизия вела бой с австрийцами, наступавшими через Надворную.
В дополнение к 12-й кавалерийской дивизии в состав 2-го кавалерийского корпуса входила так называемая Дикая дивизия. Она состояла из шести кавказских полков, представлявших такое же количество освобожденных от воинской повинности народов. Эти полки состояли из добровольцев разного возраста, и в одном строю отцы стояли плечом к плечу с сыновьями. Офицеры частично были русскими, частично – кавказцами, а командовал дивизией не кто иной, как брат императора, великий князь Михаил. Позже, в 1916 году, великого князя назначили командующим гвардейской кавалерией, а вскоре после этого – генерал-инспектором кавалерии.
Генерал Хан Нахичеванский рассказал мне о выдающейся роли, которую сыграла в завоевании Галиции 12-я кавалерийская дивизия, и я почувствовал, что, хотя мне пришлось оставить прекрасное подразделение, я могу принять командование новой дивизией с полной уверенностью в ее боевых качествах.
Из четырех полков дивизии Ахтырский гусарский полк я знал по императорским маневрам на Волыни двадцатипятилетней давности. Я, молодой офицер, наблюдал, как полк на своих белых лошадях переправлялся через реку Стырь, и это зрелище произвело на меня сильное впечатление. Я вспомнил, что, несмотря на упрощение кавалерийской формы после турецкой войны, ахтырские гусары удостоились чести сохранить свой коричневый – монашеского цвета – доломан и красные седельные попоны, издали казавшиеся красными бриджами. По преданию, по пути на парад Победы в Париже в 1814 году полк был расквартирован в монастыре капуцинов, где сменил потрепанные в боях мундиры на новые, сшитые из монашеских одежд. На параде император Александр I был настолько поражен нарядной формой полка, что повелел закрепить за полком коричневый цвет. Гусары чрезвычайно гордились своей формой. Подобные традиции пользовались большим почетом в Русской императорской армии и, без сомнения, во многом способствовали созданию духа полкового братства и сплоченности. Другой пример: парадная форма Апшеронского пехотного полка включала высокие сапоги с красными голенищами в память об участии в Кунерсдорфском сражении Семилетней войны, когда полк, по легенде, пробирался по колено в крови. Рекрутов в Павловскую гвардию брали в память императора Павла только курносых!
Другие подразделения 12-й кавалерийской дивизии – белгородские уланы, стародубовские драгуны, оренбургские казаки и конная артиллерия – внесли свой вклад в высокую репутацию дивизии в прошлых кампаниях.
После успешного завершения нашей заградительной операции и переброски бригады на восточный берег Днестра одной из наших первых задач было форсировать реку у села Устье-Бискупе, в 20 милях восточнее, и на южном берегу реки при поддержке 3-го кавалерийского корпуса под командованием генерала Келлера южнее Залещиков атаковать противника во фланг и тыл. Для этого мою дивизию усилили двумя пехотными батальонами, показавшими в Залещиках нулевую боеспособность, и отлично справившимся с работой понтонным подразделением. Моя просьба об обмене двух пехотных батальонов на один, способный сражаться, осталась без ответа.
Только в апреле дивизии удалось навести мост через реку в Устье-Бискупе и занять с бригадой противоположный берег, создав плацдарм, привлекавший все больше и больше вражеских сил, и я напрасно ждал, что мои соседи откроют огонь. Несмотря на приказы и обещания, не прозвучало ни одного выстрела. После семидесяти двух часов отражения яростных атак противника мне пришлось отвести дивизию за реку. Этот эпизод не мог не уронить представление о духе сотрудничества в высоких сферах, где личные прихоти беспрепятственно правили гнусный бал. Подобная слабость уже стоила много крови в войне с Японией.
С тех пор и до мая обстановка у нас была гораздо спокойнее, и мою задачу по обороне берегового участка Днестра облегчал высокий уровень воды.
Попытки преодолеть Карпаты дали локальный успех, а с наступлением весны пришло возмездие за предпочтение политики военному делу. После успешного отвлекающего удара немцев на Балтийском участке фронта в мае 1915 года, выведшего их к Либаве, они осуществили грандиозный прорыв между Карпатами и Вислой силами семнадцати пехотных и двух кавалерийских дивизий. В секторе Горлице—Тарнов генерал Макензен разгромил слабые русские армейские группировки, и вскоре над русским войском в горах нависла угроза с тыла. Серьезность ситуации усугублялась наступлением австро-германской армии генерала Линзингена с юга. Оставалось только отступать. Хотя в Западную Галицию срочно перебросили подкрепления, остановить врага не удалось, и все завершилось общим отступлением, проходившим в очень неблагоприятных условиях. 3 июня пал Перемышль, а 22-го – Лемберг. В конце месяца русские армии были отброшены за границу, кроме Восточной Галиции.