бных офицеров готовилось в Штабной коллегии. Хуже обстояло дело с вооружением и техникой. В целом у сил обороны не было другого вооружения, кроме того, которое применялось во время Освободительной войны, и это вооружение, конечно, было устаревшим и изношенным. По соображениям экономии с 1927 года крупных маневров не проводилось.
При помощи правительства были созданы некоторые военные отрасли, но производство не покрывало даже обычных потребностей в оружии и боеприпасах. План мобилизации промышленности рассматривался с 1929 года, когда был создан Совет экономической обороны, но практических результатов добиться не удалось.
В отношении мобилизации и развертывания армии мы сильно отстали по сравнению с нашим великим соседом. В случае агрессии мы должны были достичь ворот вторжения на Карельском перешейке раньше агрессора. Последний имел в своем распоряжении большой гарнизон в пределах дневного перехода, а также значительные технические и материальные ресурсы, а в Ленинграде и вокруг него можно было привлечь столько же дивизий, сколько мы имели по всей стране. Если предполагалось, что на мобилизацию и развертывание финской армии потребуется около двух недель, то Красная армия могла достичь перешейка за несколько дней и застать врасплох наши войска прикрытия превосходящими силами.
Этот факт мог поставить финское правительство в затруднительное положение при выборе подходящего времени для мобилизации. Промедление и сомнения могли означать поражение. Мобилизация основывалась на кадровой системе, что означало, что части мирного времени формировали кадровый состав, который удваивался при призыве резервистов. При такой системе было невозможно ни держать достаточные силы на Карельском перешейке, ни быстро снабдить их подкреплениями. Фортификация, конечно, могла бы в определенной степени улучшить открытое положение войск прикрытия, но артиллерийские огневые точки и пулеметные гнезда, построенные за последние десять лет, были немногочисленны и устарели.
Такова была полная картина вооруженных сил Финляндии на тот момент, когда мне предложили возглавить Совет обороны, а вместе с ним и взять на себя ответственность за подготовку страны к обороне. Было очевидно, что на этом посту передо мной встанет тяжелая задача.
Важно было прежде всего преодолеть невежество в военных вопросах, которое было особенно заметно в парламенте, и попытаться улучшить оснащение в целом.
В особенности левые и центристские партии продемонстрировали недостаточное понимание вопросов обороны страны и ее значимости, и проистекало оно из дурной привычки мыслить категориями внешней политики – вследствие отсутствия в Финляндии дипломатических традиций и опыта. Благодаря столетию автономии наша страна совершила переход к полной независимости без конституционной революции, но в том, что касается укрепления ее обороны и внешней политики, нам пришлось начинать с нуля.
В 1920 году у Финляндии практически вообще не было внешней политики. Попытки во время Освободительной войны наладить политическое сотрудничество со Швецией были ею хладнокровно отвергнуты, а разделявший тогда наши страны аландский вопрос в течение ряда лет был тревожным фактором в финско-шведских отношениях. Официальная шведская позиция по отношению к идее политического союза и военного сотрудничества, необходимость которых с 1918 года в военных кругах считалась аксиомой, с самого начала категорически отвергалась. Лучшим примером этого была немедленная реакция, последовавшая за речью министра иностранных дел Хеденстиерна на банкете в 1923 году, когда он имел неосторожность выразить свою личную симпатию к оборонительному союзу с Финляндией. Уже на следующий день был назначен новый министр иностранных дел.
Как я и предвидел, вмешательство Германии в Освободительную войну усугубило трудности нашей внешней политики. Вопреки вере массы людей, Германия не оказала им поддержки. В апреле 1922 года Германская Республика вступила в сотрудничество с Советским Союзом на основе Рапалльского договора, который позже был продлен германосоветским пактом о ненападении, когда Германия вошла в Лигу Наций в 1926 году, что означало конец действия санкционного параграфа межгосударственного альянса, а также Аландской конвенции, среди подписавших которую была Германия.
С финской точки зрения это серьезно снизило ценность коллективной безопасности. Мерой, призванной еще больше снизить ее значение, стало всеобщее разоружение, начатое в то самое время, когда Советский Союз – инициатор контроля за вооружением на Женевской конференции 1922 года – увеличил свой военный потенциал. Уже в 1920-х годах было очевидно, что безопасность, которую предлагала Лига Наций, была иллюзией. Даже если Финляндия не полностью приняла коллективную безопасность, эта идея сильно повлияла на подход парламента к проблемам обороны страны. Изменить такое отношение было бы непросто, но если страна хотела продолжать существовать как независимое государство, долг финского народа был бы понять, что рационально организованная оборона является первым условием для дальнейшего существования независимой внешней политики, руководствующейся собственными интересами страны. Мне оставалось лишь надеяться, что моя конструктивная общественная работа и усилия по залечиванию раны 1918 года облегчат мою задачу и обеспечат доверие левого крыла. Думаю, в какой-то мере мне это удалось, но, к сожалению, слишком поздно.
10 июня 1931 года я получил от президента назначение на пост председателя – номинально на три года – реконструированного Совета обороны. О том, что это назначение также касалось и поста главнокомандующего в случае войны, поставили в известность только высшее военное начальство того времени. Я немедленно вызвал членов Совета обороны на первое заседание.
Первой задачей был вопрос о капитальных затратах на переоборудование, который был включен в ассигнования бюджета 1932 года. С этого времени бюджет стал неотъемлемой частью прений Совета обороны. За неделю до этого назначенный правительством, начал действовать Комитет по экономике, который дал общие инструкции по вопросам, касающимся бюджета. Задача Совета обороны заключалась в обсуждении статей расходов бюджетного предложения в вопросах снабжения вооруженных сил.
При обсуждении бюджета на 1931 год парламент годом ранее решил разработать программу необходимого пополнения армии и флота, а также усиления военно-воздушных сил. Эта программа включала ассигнования в общей сложности на 700 миллионов марок, распределенные на шесть лет. 75 миллионов из общей суммы было выделено на 1931 и 1932 годы включительно, когда считалось, что программа формирования флота будет выполнена. В течение следующих пяти лет будет расходоваться 125 миллионов в год.
Из-за экономического кризиса Комитет по экономике предложил резко сократить ассигнования на переоснащение.
После того как вопрос был обсужден Советом обороны, я решил лично связаться с Комитетом по экономике, чтобы ничего не оставалось незавершенным, и не допустить сокращения этих важных ассигнований.
В состав комитета входили сенатор Паасикиви, банкир господин Рюти и директор Таннер. Из этих людей я с 1918 года хорошо знал сенатора Паасикиви и поэтому начал с визита к нему. Он принял меня дружелюбно в своем прекрасном доме, но, как бывший банкир, был склонен поставить на первое место другие дела и сократить ассигнования на вооруженные силы. Тем не менее после долгой дискуссии мне удалось дать ему понять, что этого делать нельзя, что эти ассигнования минимальны и не могут быть сокращены. Наш разговор закончился его обещанием сделать все возможное, чтобы спасти 125 миллионов.
Далее я хотел позвонить директору Национального банка Ристо Рюти. Мы были только знакомы. Директор Рюти был известным членом Прогрессивной партии. Ведущей фигурой этой партии был профессор Стольберг, первый президент республики, взгляды которого на оборону отличались от моих. Учитывая это и роль партийной политики в нашей стране, я не ожидал от него большого интереса к усилению обороноспособности страны. Тем не менее я объяснил ему свою точку зрения, которую он выслушал со вниманием, но без комментариев и не требуя объяснений. После того как я исчерпал свой запас аргументов и встал, чтобы уйти, хозяин последовал за мной до двери и сказал: «Но какой смысл тратить столько денег на вооруженные силы, когда войны не будет?»
Директор Таннер, лидер социал-демократической партии, был мне не известен. Кооперативное предприятие «Эланто», которое он возглавлял, во время Освободительной войны с его большими ресурсами было опорой повстанцев в плане продовольствия, а с 1919 года он был непреклонным противником всех ассигнований на оборону. Поскольку у меня были основания полагать, что директор Таннер вряд ли разделяет мои взгляды, я не посетил его. Если бы я знал этого великого человека тогда, как узнал позже, я поступил бы иначе.
Когда бюджет на 1932 год – обычный бюджет, а также чрезвычайный бюджет капитальных расходов – был принят, было видно, что результатом усилий Совета обороны стало сокращение оборонных ассигнований примерно до 10%. Сокращение коснулось главным образом капитальных ассигнований на замену материалов. Это был самый низкий показатель с 1924 года. Самым серьезным, пожалуй, было то, что на неопределенное время были отложены мероприятия по увеличению производственной мощности патронного завода. К большому сожалению, было отказано в дополнительных ассигнованиях на нужды Корпуса обороны в размере 1 250 000 марок. В результате для многих добровольцев, у которых не было собственных средств, не удалось закупить оснащение и оружие.
В 1932 году ассигнования всех министерств были урезаны. Общая сумма всех сокращений составила 250 миллионов марок, из которых 24% пришлись на вооруженные силы. Эта цифра была непропорционально высокой, поскольку ассигнования на оборону составляли лишь 19% всего бюджета, а оборона, кроме того, была новым органом государства и все еще находилась в процессе развития. Не могло быть сомнений, что к требованиям обороны следовало отнестись иначе. Мы могли бы обойтись без многих вещей в программе других министерств, но не могли позволить себе поставить под угрозу нашу безопасность. Эти взгляды мне приходилось часто доводить до сведения правительства и парламента в течение следующих восьми месяцев.